Следующие шаги природы - Харл Орен Камминс

– Я повернулся к телефону, и, конечно же, человек на другом конце провода сообщил мне, что "Буревестник" находится в поле зрения. Пока судно приближалось к берегу, Брэдли продолжал комментировать происходящие события.

– "Мы только что подняли флаг и салютуем", – сказал он, и едва я услышал его слова, как из телефона у моего уха, словно эхо, пришло сообщение: "Они только что подняли флаг и салютуют".

– В течение следующей недели мы провели с сейсмофоном все мыслимые испытания, и в его работе не было ни единого изъяна. Я был абсолютно доволен и уже начал процедуру получения патента, когда пришли первые новости о недавних неприятностях в Китае, а затем, в течение двух недель, как вы знаете, различные миссии подверглись нападению в один день, а на следующий день сообщили, что они в безопасности.

– Мартин Брэдли был так взволнован, что чуть не забыл о своем сейсмофоне. В ходе своих скитаний он прожил два года в Северном Китае, мог говорить на языке туземцев и очень хотел отправиться туда в качестве корреспондента газеты.

– Однажды он ворвался ко мне в комнату с экземпляром утренней газеты в руках.

– "Видите, – возбужденно кричал он, – в этой газете написано, что министр Конгер был хладнокровно убит 24 июня, а все остальные члены миссии замучены до смерти этими желтыми дьяволами. А завтра, если вы купите газету, вы прочтете, что они в безопасности и здоровы. Я собираюсь поехать в Китай, чтобы выяснить для себя истину по этому вопросу, и когда я это сделаю, мир узнает, что правда, а что ложь. Они могут наложить ограничения на прессу, телеграф и кабели, но они не могут ограничить сейсмофон Мартина Брэдли".

– "Только подумайте о рекламе этого изобретения, – продолжал он, все больше воодушевляясь. Каждый читающий человек в мире будет знать, что истина наконец-то была получена через Мартина Брэдли, с помощью его величайшего из всех изобретений – сейсмофона".

– Я пытался отговорить его, рассказывая о страшном риске, которому он подвергается, но он не слушал. Он прожил в Пекине два года, заявил он, и прекрасно знал город, обычаи и язык людей.

– Он наскреб триста долларов каким-то образом, одному Господу известно каким, заказал билет в Сан-Франциско и за три дня сделал все приготовления к путешествию. Когда я понял, что ничего не могу изменить, ни сказать, ни сделать, я перестал спорить и помог ему всем, чем мог.

– Он знал, чего хочет, намного лучше меня, поэтому единственная практическая помощь, которую я ему оказал, была финансовой. Я оформил для него кредит в британском банке Гонконга и Шанхая и предоставил все деньги, необходимые для оплаты его дорожных расходов.

– Он купил у вашингтонского костюмера полный китайский костюм, и когда однажды вечером, перед отъездом, он появился передо мной, с длинной черной косой, свисавшей по спине, с испачканным лицом и болтая на бессвязном диалекте, который он выучил за два года пребывания в Пекине, я почувствовал слабую надежду, что его дерзкая затея может увенчаться успехом.

– На протяжении всего пути до Сан-Франциско я получал от него известия по нескольку раз в день. Каждый раз, когда он уставал или ему становилось тоскливо, он звонил мне и рассказывал о своей поездке по стране, в то время как я информировал его о том, что происходит здесь, в Вашингтоне.

– Целую неделю после его отплытия из Сан-Франциско я не слышал от него ни слова, хотя сейсмафон все время был при мне, и я уже начал ужасно волноваться, когда однажды ночью он подал сигнал, и я услышал слабый голос: "Господи, меня так укачало, что мне стало все равно, есть ли такое место, как Китай, или нет, и мысль о сейсмофоне не приходила мне в голову.

– После высадки в Гонконге ему пришлось ждать два дня, прежде чем отправиться в Шанхай, но он был вынужден смириться, и я никогда не проводил более приятного дня в своей жизни, чем тот день, когда я сидел в патентном бюро и слушал, как он описывал свою поездку по городу Виктории, этому прекрасному владению британской короны.

– Он надел мегафон, когда его везли на маленькой рикше, и я мог слышать, как он разговаривал с кули, который ее тянул, и скрип колес был слышен так же отчетливо, как и царапанье ручек, которыми писали клерки в моем кабинете.

– Все люди в офисе считали меня сумасшедшим, и я не знаю, винить ли их за это, потому что, само собой разумеется, я не довел ничего до их сведения относительно аппарата, а это было довольно необычное зрелище – видеть, как человек останавливается посреди разговора с тобой, подносит к уху неподключенный телефон, а затем начинает говорить, очевидно, с пустым воздухом.

– Через некоторое время мне пришлось посвятить Нелли в эту тайну, потому что она тоже решила, что я, должно быть, сошел с ума, и однажды вечером тайком пригласила в дом на ужин пару врачей, чтобы они понаблюдали за мной. Я все рассказала Брэдли, и он подчинился необходимому злу, как он это называл.

– Итак, когда он был в Шанхае и описывал мне одну из китайских пагод (в двенадцать часов ночи, заметьте), я разбудил ее и позволил ей взять сейсмофон, и мне никогда не доводилось видеть более взволнованной женщины. Она просидела всю оставшуюся ночь, слушая Брэдли и задавая ему вопросы.

– Утром я велел ей снять насадку с мегафона, и прибор пролежал четыре дня, потому что она так испугалась громкости голоса, что уронила сейсмафон, и два немецких серебряных провода переломились. Следующие несколько дней я чуть не сошел с ума, так как думал, что аппарат испорчен.

– Я не мог понять, правильно ли Брэдли получает мои сообщения или нет, и за все это время я не услышал от него ни слова.

– Однако, проработав всю ночь, мне удалось закрепить провода в нужном положении и подать сигнал Брэдли. Почти сразу же он ответил, и я услышал его крик: "Что за дьявольщина произошла? Что, черт возьми, с тобой случилось? Тебя тоже укачало? Я не слышал от тебя ни слова уже четыре дня, а я посылал тебе самые интересные сообщения. Маскировка работает отлично, и скоро я буду в Пекине".

– В тот же день я получил записку от начальника моего отдела, в которой говорилось, что мне предоставлен бессрочный отпуск, и с тех пор я не появлялся в офисе. Они посчитали меня сумасшедшим, а Бог свидетель, я пережил достаточно,