Мерцающий огонь - Джулиана Маклейн

успеет. Не сможет. – Она содрогнулась, и на ее глаза навернулись слезы. – Попомни мои слова, Вивиан, он молиться будет на вашего ребенка – и на тебя – до конца своих дней. Ты – все, что у нас осталось от нашего сына, а ваш ребенок, возможно, так и останется единственным нашим внуком.

Я не могла выдавить из себя ни слова. Мысль о том, что я буду лгать этой женщине, ее семье и всему остальному миру об отце моего ребенка, вызвала у меня желание тут же свернуться калачиком и навсегда исчезнуть… уплыть прочь, сбежать от войны… и отыскать сестру – где бы она ни была.

– Поехали со мной? – настаивала леди Гранчестер. Ее глаза светились искренней надеждой. – Пожалуйста, Вивиан. Здесь небезопасно. Лондон бомбят каждую ночь. На улице меня ждет водитель. К вечеру мы уже будем за городом. Там тишь и благодать. И звезды видны. Мы даже комнату для тебя приготовили. И, конечно, тобой будет заниматься наш лучший семейный доктор – он позаботится обо всем, когда придет время.

Ко мне снова начала подкатывать тошнота. Я сделала несколько глубоких вдохов, стараясь ослабить ее.

– Даю тебе слово, – не сдавалась леди Гранчестер. – У вашего с Теодором ребенка будет все, о чем только можно мечтать. Достойное образование, лучшие школы, солидное наследство. Но самое главное – у вас будет дом. Тихая гавань, вдали от войны.

Ее слова тронули меня.

А может быть, сломали.

Вдали от войны.

Я не могла вернуться в дом, в котором мы с Вивиан – с той единственной, кто знал все мои секреты, – жили последний месяц. Вивиан больше не было – а от ее дома осталась груда кирпичей. Я лишилась своей продовольственной карточки. Теперь мне нужно было получать новую. Даже приюты для тех, кто потерял крышу над головой, – и те были переполнены.

Я никому не могла рассказать, что на самом деле была любовницей высокопоставленного немецкого нациста, – меня бы немедленно арестовали и отправили в концлагерь. Одному богу известно, что бы там со мной стало. Леди Гранчестер предлагала мне спасение, надежное убежище, в стенах которого я могла выносить и родить своего ребенка.

Возможно, к тому времени война уже закончится.

С другой стороны, у немцев были все шансы захватить Британию. Я не была уверена ни в чем. Только в том, что любила ребенка, растущего в моем чреве, больше самой жизни. И я была намерена защитить его любой ценой. Кроме него, у меня никого не осталось.

Я приподнялась и сжала руку леди Гранчестер, напомнив себе, что она моя свекровь. Моя семья. А я – Вивиан.

– Если вы действительно готовы принять меня, я поеду с вами.

Ее глаза заблестели, наполнившись слезами. Она улыбнулась, а затем поднесла мою руку к своим губам и благодарно ее поцеловала.

– О, Вивиан, как же ты меня осчастливила. Обещаю, мы о тебе позаботимся. Теперь-то мы исправим свои ошибки. Если Теодор рядом, – а я уверена, что так и есть, – он наверняка очень рад, что ты согласилась.

Я сердечно обняла ее, но вот в том, что это могло обрадовать Теодора, усомнилась. Вообще-то я была совершенно уверена, что ему предстояло беспрерывно вращаться в гробу – коль скоро он там окажется.

У обочины возле больницы нас ждал блестящий черный «бентли». Водитель в форме любезно распахнул перед нами дверцу машины, одарив меня дружелюбным взглядом.

– Рад снова видеть вас, миссис Гиббонс. Хотел бы я, чтобы повод был другой.

Догадавшись, что Вивиан уже встречалась с этим человеком, я ограничилась кратким «спасибо» и, уставившись себе под ноги, забралась на заднее сиденье.

Леди Гранчестер сняла перчатки:

– Что ж, не буду утруждать себя официальными представлениями – я так понимаю, с Джексоном ты уже знакома.

Я молча кивнула – каким же облегчением было узнать имя этого человека.

Устроившись на водительском сиденье, он завел двигатель и посмотрел в зеркало заднего вида.

– Домой, миледи?

– Да, Джексон.

Я слегка подалась вперед:

– А нельзя ли сначала заехать на Крейвен-стрит? Я хотела бы в последний раз посмотреть на наш дом. Точнее на то, что от него осталось. Там все мои вещи. Вдруг что-нибудь уцелело?

Леди Гранчестер сжала мою руку:

– Могу тебя понять. Я тоже заглянула туда, перед тем как ехать к тебе. Джексон, пожалуйста, отвези нас на Крейвен-стрит.

– Конечно. – Переключив передачу, он отъехал от обочины.

Мы виляли по разбомбленным городским улицам. Живот скрутило от страха при одной только мысли о возвращении в место гибели моей сестры. Я вспомнила и о моем ужасе при обрушении дома. Я закрыла глаза, стараясь не думать о взрыве и своей боли в тот момент, когда очнулась и обнаружила Вивиан заживо погребенной где-то подо мной.

Джексон свернул на нашу улицу – ее было не узнать. Тротуары завалены обломками кирпичей и прочего мусора, дороги перекрыты.

– Дальше мне не проехать, – сказал он.

– Ничего, – ответила я. – Отсюда я могу дойти пешком. Вон стоит наш патрульный. Он меня знает.

Джексон заглушил двигатель. Я открыла дверцу, не дожидаясь, пока он подойдет, но он мгновенно оказался рядом и протянул мне руку. Я с благодарностью приняла его помощь – с двумя сломанными ребрами выбраться из машины было непросто.

Леди Гранчестер осталась в машине. Джексон проводил меня до оцепленной зоны.

– Какая трагедия, – покачал головой он. – Мистер Гиббонс был хорошим человеком. Лучшим. Мы все потрясены.

– Мне до сих пор не верится, что его больше нет, – сказала я, оглядывая раскиданные по дороге булыжники. – Я все еще надеюсь, что это окажется дурным сном. Что я проснусь – и все вернется на круги своя.

– Хотел бы я, чтобы это было так.

Мы подошли к голому остову, который еще вчера был нашим очаровательным городским домом в георгианском стиле с цветочными горшками на окнах. Бомба разнесла и соседнее здание. Вероятно, даже не одно. Трудно было сказать точно.

Мимо нас прошла женщина с коляской. Громкий плач ее ребенка вкупе со скрежетом лопат по тротуару и шелестом метел, сражающихся с битым стеклом, придавал этой мрачной картине еще больше трагизма.

– Это вы, миссис Гиббонс? – уточнил патрульный, медленно направляясь к нам.

– Да. – Я отпустила руку Джексона.

– Рад видеть, что вы в порядке. Сожалею о вашем муже.

– Спасибо.

Все так переживали из-за Теодора, но что насчет Вивиан? Ее судьба никого не волновала – конечно, ведь все были уверены, что она выжила и стояла прямо перед ними. А Эйприл? Ее и не