Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943 - Адольф фон Эрнстхаузен

– Я полностью разделяю ваше мнение, а поэтому у меня есть просьба к вам. Позвоните сейчас генералу. Возможно, вас он послушает. Я ему уже несколько раньше все выложил и обрисовал ему наше положение во всех подробностях. Но ничего этим не достиг.

– Хорошо, я ему позвоню.

Малтер приподнялся на своих нарах:

– И вот что я еще хотел сказать вам: я бы хотел идти в атаку только с бранденбуржцами.

Обессилев и дрожа в ознобе от жара, он снова прилег на свое ложе.

Дорогого стоило услышать такие слова от уроженца Верхней Баварии! Мое сердце старого пруссака даже чаще забилось от гордости.

Тогда мы оба еще не знали, что этот батальон, как и вся дивизия «Бранденбург», состояла не только исключительно из бранденбуржцев, но получила свое наименование по месту своего расквартирования. Набиралась же она из уроженцев всех областей рейха.

По телефону, установленному в моей палатке, я связался с командиром дивизии:

– Господин генерал, я считаю своим долгом высказать следующее. О сложившемся здесь положении господин генерал уже во всех подробностях информирован господином майором Малтером.

– Так точно.

– Тому, что это положение довольно непрочно, доказательств не требуется. Мы должны получить значительное подкрепление.

– Исключено.

– В таком случае существует только одно разумное решение: отвести фронт за Пшиш.

– Не может быть и речи.

– Господин генерал! Мне пришлось здесь довольно долго находиться, и на моих глазах егеря истекали кровью. Некоторые роты больше не существуют. Батальон Аббта уничтожен целиком, как и батальон «Бранденбург». Передовую удерживает до смешного малое число защитников. Резервов для контрударов у нас больше нет. Майор Малтер ранен, но остается на своем посту; как и обер-лейтенант Лампарт, мой последний квалифицированный передовой наблюдатель. Сегодня у егерей появились первые признаки дезорганизации. Войска совершенно измотаны в боях. И они уже не в силах удерживать наши позиции, когда неприятель стоит в тылу главной линии обороны. Если мы сейчас оставим эти позиции, а в начале года со свежими силами отобьем их, будет гораздо меньше потерь, чем если мы будем тупо их удерживать. К тому же бесконечно удерживать что-то невозможно, тогда…

– Эрнстхаузен, – прервал меня генерал тоном, в котором мне послышалось волнение, – вы совершенно правы. Все, что вы мне тут наговорили, я уже высказал командиру корпуса, а тот доложил выше по команде и потребовал отвода фронта за Пшиш. Однако верховное командование потребовало удерживать водораздел у Туапсе до последнего человека.

– Господин генерал! Понимает ли верховное командование, что после того, как падет последний защитник этих позиций, они все равно будут потеряны и все жертвы окажутся напрасными?

– Я ничем не могу вам помочь. – Голос генерала снова стал холодным и деловым. – Позиции должны удерживаться.

– Слушаюсь, господин генерал.

Разговор был окончен.

– Ну что ж, тогда наши кости, пожалуй, останутся здесь, на Кавказе, – подвел итог мой адъютант.

Малтер также воспринял известие с ожесточенным спокойствием.

– Как вообще можно отдавать такие приказы, – сказал он. – «Позиции необходимо удерживать до последнего человека!» Это же разлагает людей. Они, по сути дела, выслушали свой смертный приговор. Раньше просто говорили: позиции нужно удержать. И каждый солдат знал, что ему следует делать. Но у людей не отнимали последнюю надежду.

Около полуночи, в совсем необычное время, без обычных предупреждений от наших передовых артиллерийских наблюдателей, последовала ошеломляющая русская атака, а именно разразился бой снова на прежнем участке правого прорыва. Мы немедленно ответили сосредоточенным огнем всех батарей. Когда стих гром наших орудий, мы снова услышали русское «ура!» и несколько выстрелов из стрелкового оружия пехоты. Затем наступила полная, давящая на слух тишина. Попытки связаться по телефонной и радиосвязи с передовыми артиллерийскими наблюдателями ни к чему не привели – аппараты молчали.

– Мне думается, задание выполнено, – сказал мой адъютант. – Погибли все до последнего человека.

– Как так до последнего? – возразил я. – Мы же еще здесь. Со штабом майора Малтера нас еще около пятнадцати человек.

– Ну да, но это уж мы точно последние. Однако, может быть, те умники, что сидят в наших штабах, ждут от нас еще чего-то.

– Зря вы так думаете. Интеллект нынче совсем обесценился.

В этот момент прозвучал зуммер полевого телефона.

– Слава богу, что вы еще живы, – ответил мой адъютант, который не выпускал телефонный аппарат из рук. – Господин майор, с вами хочет говорить господин лейтенант Зайнемайер.

(Лейтенант принял на себя командование боевой группой после ранения обер-лейтенанта Видмера.)

– Господин майор, – услышал я бодрый голос, – русские численностью до восьмидесяти человек снова устроились на участке прорыва, откуда мы их сегодня во второй половине дня выбили. Я снова отрезан от остальных. У меня просьба: дайте еще разок беглым огнем по участку прорыва. Тогда мы окончательно справимся с этими парнями.

– У вас хватит для этого сил?

– О да, моя боевая группа еще насчитывает тридцать пять человек.

– Против восьмидесяти русских?

– Ну, это еще не самое плохое соотношение.

– Но сначала я должен пристреляться. Иначе и вам может достаться.

– Нужно лишь стрелять так, как во время последней атаки сегодня во второй половине дня. Тогда все снаряды легли в цель. Ну а если парочка из наших драпанет, ничего страшного не будет. А мы пока найдем укрытие.

– Тем не менее я сделаю пару пристрелочных выстрелов – могло измениться направление ветра. Как там Лампарт с его ногой – он может корректировать огонь?

– Так точно.

– Тогда пусть наблюдает за пристрелочными выстрелами. В 0.05 начинаю беглый огнь. Ровно пять минут. В 0.10 можете наступать. А я перенесу огонь ближе к передовой. Все ясно?

– Так точно, господин майор.

В последующем события развивались так, как и было предусмотрено. В 0.18 поступило телефонное донесение от Зайнемайера:

– Русские отброшены. Позиции снова в наших руках.

– Вы молодчина. Поздравляю!

Отход в последнее мгновение

На наше счастье, это оказалась последняя атака русских. Бездействие неприятеля на следующий день мы могли объяснить только тем, что он тоже оказался на грани изнеможения и понес неслыханные для него потери. Во всяком случае, с этого времени он ограничивался лишь обстрелами наших позиций из минометов. Осколки мин то и дело перебивали телефонные провода, поэтому нашим телефонистам часто приходилось выбираться из блиндажей, чтобы восстановить связь. Один из них попал под минометный обстрел и был доставлен к нам с раздробленными ногами. Его уложили на носилки, и он там страдал от сильных болей. На его поношенной форме я заметил нашивку за ранение и покрытую грязью «медаль мороженого мяса».