Книжные черви 3 - Фаусто Грин

Сены, – всё перекликалось и менялось, и только бег Павла да стук его сердца оставались неизменными.

*

Он остановился возле дома. Высматривал в окна своего отца, но во всех окнах были занавешены шторы. Павел начал звонить в колокольчик. Звонить отчаянно и часто. Так, словно где-то пожар. Слуга, вышедший к мужчине, слегка опешил, но Павел оттолкнул его в сторону.

– Мне нужно поговорить с Иваном Сергеевичем Тургеневым. Это срочно.

Слуга так перепугался, что побежал вверх по лестнице, заикаясь, постарался объяснить про какого-то безумца. И Павел услышал скрип двери.

Иван Сергеевич спускался вниз неторопливо и вальяжно, одетый в халат, седые волосы его спадали ниже плеч. Мужчина был недоволен.

Увидев хозяина дома, Павел замер. Его пронзило. Не то яркое солнце, что было позади лестницы, что освещало мужчину со спины, не то его борода. Он показался в этот момент Павлу библейским Саваофом во всём его величии, во всём милосердии отца, встречавшего блудного сына. И Павел сделал шаг навстречу.

– Отец! Я нашёл вас. – Кирсанов зарыдал. Он шагнул к писателю и дрожащими руками попытался обнять его. Но Иван Сергеевич скривился, словно съел что-то кислое, и отшатнулся. Вскинул седую голову и презрительно спросил:

– Кто вы?

– Папа, – совсем по-мальчишески произнёс Павел. – Папа, ну узнай меня. Папа!

– Я понял, вы очередной лгун, который посягает природниться к моей славе и моим деньгам. Этого не будет, всего доброго. Жосьен, выпроводи этого нахала! – равнодушно и быстро отрезал Тургенев.

– Меня зовут Павел. Папа, вспомни меня. Меня зовут Павел…

– Я не знаю вас, – махнул рукой русский писатель и направился в другую комнату.

– Ты всё знаешь! – в ярости выпалил мужчина, которого уже под руку пытался выпроводить слуга. Неведомое озарение снизошло на мужчину, и он твёрдо проговорил: – Меня зовут Павел Петрович Кирсанов. Ты написал меня, отец. Я пришёл к тебе, к моему отцу. Я прошёл границы человеческих и нечеловеческих миров, чтобы встретиться с тобой. Но ты отрицаешь меня!

– Голубчик, вы, видно, не в себе, если воображаете себя одним из моих персонажей.

– Я в своём уме, отец, послушай меня!

– Жосьен, отпусти его. Это даже забавно, – равнодушным тоном произнёс Тургенев. – И зачем же, раз ты мой персонаж, ты сюда пожаловал?

– Я хотел тебя увидеть.

– Увидел. Теперь ступай, сынок, – издевательски проговорил Иван Сергеевич.

– Отец…

– Не называйте меня так. Я ещё в своём уме. Вы себя видели? Вы видели ваши грязные, изрытые язвами руки? В них нет ничего общего с руками Павла Петровича. А стать? А шарм? Вы проходимец, которому, уж не знаю как, но довелось прочитать моё творение. И вы решили так подобраться ко мне. Я общаюсь со своими читателями, но такая ложь – слишком даже для меня. Вы тратите моё время.

– Я твоя семья!

Иван Сергеевич приблизился к Павлу и схватил его за грудки.

– У меня есть семья! Когда я просил денег, прислала мне груду кирпичей. Нет уж, хватит с меня семьи. Тем более безумной, – седовласый мужчина говорил о чём-то своём. – Пшёл вон!

Кирсанов молчал. Всё это путешествие не имело никакого смысла. Он не понимал, зачем этот человек так с ним поступает. А потом одна-единственная фраза обрушила всё:

– Между прочим, настоящий Кирсанов был пустой тратой времени. Вы отлично подобрали себе имя персонажа.

Тургенев рассмеялся и закашлялся.

Павел Петрович стоял напротив своего создателя, и горькие слова вырвались из его рта громогласным проклятием:

– Я проклинаю тебя за то, что ты отрёкся от меня! От своего детища! Ты будешь несчастен и сдохнешь в муках! О, приди мне на помощь, защитник тех, от кого отреклись! Воздай же по заслугам этому напыщенному глупцу.

Тургенев снова близко подошёл к разъярённому гостю и плюнул Кирсанову прямо в лицо. Затем, молча развернулся и направился обратно в свою комнату. Павел выкрикивал проклятия на языке, который он сам не знал. Если бы только Иван Сергеевич прислушался, он бы тоже не узнал этот язык. В этих местах никто не говорил на таком наречии.

Никто, кроме господина, который протянул руку лежащему под дождём Павлу Петровичу.

– И Господь услышал твои молитвы. Этот старый дурак принёс много горя не только тебе. Гнилая кровь, невероятно гнилая кровь. Но благодаря тебе, друг мой, я нашёл его.

– Кто ты?

– Я – справедливость, которая приходит на зов всех отверженных. Я тот, кто помогает убивать ваших создателей, этих глупцов, играющих в богов…

И Павел Петрович ухватился за руку Чёрного Человека.

Конец интерлюдии

– Печальная история, – протянул Ленский. – Мне, видимо, повезло, что я был так поздно призван.

– Возможно, – Кирсанов приложил руку к голове. – Можно, я останусь на денёк?

– Валяй, – пожал плечами Шутце. – Как раз сможешь обсудить случившееся с Печориным, если я до него, конечно, дозвонюсь.

***

Книжные Черви бродили по поместью, которое некогда было обителью Непримиримых. Под самое утро Чичиков констатировал, что, скорее всего, никто больше так и не появится.

Герасим вместе с Муму перенёс останки некоторых слуг на первый этаж, туда же доставил тело Варвары Петровны.

Тёркин смотрел на иссушенные тела-мумии, на труп старухи, на сам дом. Потом сказал:

– Герасим, понимаю, тебе незачем нам помогать…

Муму гневно залаяла на Тёркина, а огромный мужчина ответил:

– Я свою Муму очень люблю. А здесь плохо мне было.

– Как ты?.. А, неважно. – Тёркин закурил дорогую сигарету из пачки, которую нашёл в кабинете госпожи Лутовиновой, поморщился от приторно-сладкого вкуса. Он хотел спросить, как Герасим обрёл дар речи, но понял, что его это не слишком-то волнует. – Документы, ценные рукописи, ещё что-то важное для нас здесь есть?

– В подвале имеется библиотека. Там есть ценные тексты.

– Мы этот дом будем сто лет разгребать! – вклинился Чацкий. – И что с телами делать будем и с ней?

– Сожжём, – не раздумывая, произнёс Онегин и добавил: – Весь дом.

– Ты совсем дурак? – вскинул брови Чичиков. – Там же оригиналы,