Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век - Борис Акунин

Но в Коломенское к царю ходила только часть «гилевщиков» (от слова «гиль» – смута). Другие в это время кинулись громить двор Шорина. Самого купца не нашли, но схватили его подростка-сына. Решили, что юный Шохин будет свидетельствовать перед царем о винах отца. Появился новый предлог идти в Коломенское.

Медный бунт. Э. Лисснер

Вторая толпа слилась с первой, возвращавшейся в город, и вся громада снова двинулась искать правды у государя. Настроение стало еще агрессивней, кроме того, к мятежу примкнуло немало стрельцов и солдат, в том числе вооруженных.

Однако теперь власти были готовы к отпору. К Коломенскому стянулись верные войска. Алексей Михайлович разговаривал с народом уже не с крыльца, а с коня, окруженный придворными, и был менее покладист. Он повторил, что проведет следствие, и велел толпе разойтись, а когда та не послушалась, приказал применить силу.

Пехота и конница атаковали неорганизованную людскую массу, погнали ее, стали избивать. Многих затоптали, человек сто утонули в Москве-реке, кого-то зарубили и закололи, а несколько тысяч задержали. Такого побоища столица не переживала со времен польской оккупации.

Следствие действительно было проведено, но «сыскивали» не виновников медного кризиса, а зачинщиков восстания. Автора рокового письма так и не нашли, но покарали многих. В сохранившихся официальных документах ничего не говорится о смертных приговорах, но Котошихин рассказывает, что полторы сотни человек повесили, многим отсекли руку или ногу, а еще больше было тех, кого иссекли кнутом, поставили на лицо клеймо «буки» («бунтовщик») и сослали в дальние края. Если это правда (а похоже, что так), подобная суровость в ответ на, в общем, бескровный протест должна была объясняться желанием вытеснить из народной памяти успех Соляного бунта, когда «площадь» фактически добилась смены правительства.

Скомпрометированную валюту отменили не сразу, а выждав год – очевидно, чтоб эта мера не выглядела уступкой мятежникам. Медные монеты не просто упразднили, а строго-настрого запретили даже держать их дома. Принудительный обмен на серебро проводился по грабительскому курсу 20:1.

Запуганная кровопролитием и репрессиями столица притихла, но держать в таком же страхе всю громадную страну, измученную воеводским произволом и военным разорением, было невозможно.

Долго сгущавшиеся тучи наконец разразились грозой.

Восстание

Степана Разина

В низших слоях российского общества всегда находились люди, не согласные тащить крепостное и податное ярмо. Выход был единственный – уйти в края, где нет помещиков и воевод, – а направлений имелось два. Первое вело за Урал, где беглецы становились первопроходцами или колонистами, выполняя важную работу по открытию и освоению просторов Сибири (этой теме я посвящу отдельную главу). Второй путь был короче и лежал на юг, в придонские степи и волжские низовья. Вчерашние крепостные и посадские становились там вольными людьми – казаками, что по-тюркски и означает «свободные люди».

Это военное сословие оберегало рубежи России от татарских набегов, но в то же время доставляло Москве много хлопот. Правительство все время пыталось взять степную вольницу под контроль. Возможности для этого имелись, поскольку хлеб, порох и другие припасы казачество получало из России. При Михаиле Федоровиче донская область стала более или менее послушной, там возникли зачатки административной структуры: выборной атаман с канцелярией, старшина (совет уважаемых казаков), войсковой круг. Наметилось и имущественное расслоение, всегда выгодное для государственной власти.

Но кроме этой, удобной для Москвы казачьей элиты по широкой равнине бродили многочисленные ватаги казачьей голытьбы, главным образом из недавних мигрантов. Они никому не желали подчиняться и добывали себе пропитание саблей – хорошо, если обращая ее против «басурман», но когда никакого похода «за зипунами» не намечалось, эти шайки нападали на купеческие караваны.

После Андрусовского мира 1667 года военной службы для казачьих отрядов не стало. Давние, оседлые казаки имели собственные хозяйства, но они составляли меньшинство населения. За время войны на Дону скопилось много казаков новых – из числа дезертиров и беглой черни. Им всем нужно было чем-то кормиться.

Будущая народная война начиналась как разбойничье предприятие. Воевать с государством никто из казаков не думал. Голытьба собиралась искать добычу за границей, притом не в ближних турецких владениях, что строжайше воспрещалось, а очень далеко, на Каспийском море. В этом смысле казачье сообщество, возникшее на Дону в 1667 году, отличалось от другой подобной банды, под предводительством атамана Василия Уса, которая «шалила» прямо на Волге, в царских владениях.

Для дальнего похода требовался крепкий атаман, и скоро он нашелся – некто Степан Тимофеевич Разин, которого обычно называли просто Стенькой.

Сведения о его предыдущей жизни довольно туманны. Семья Разиных была исконно донская, из «домовитых». Степан Тимофеевич пользовался в казачьей среде авторитетом – раньше он участвовал в посольствах, на польской войне командовал отдельным отрядом. Рассказывали, что Разин ходил паломником на Север, в Соловецкий монастырь, но это плохо вяжется с его весьма сомнительной набожностью. Еще существует предание о том, что на войне царский воевода Юрий Долгорукий за самовольную отлучку велел повесить Степанова брата и тем якобы пробудил у будущего народного вождя ненависть к государству. Правда это или нет, непонятно.

Зато мы знаем, как выглядел Разин. Голландец Ян Стрейс, видевший Стеньку в Астрахани, описывает его так: «Он имел важный вид, благородную осанку и гордое выражение лица. Был хорошо сложен, и лицо немного попорчено оспой». К этому следует прибавить, что Степан был очень силен, настоящий богатырь. Конечно, храбр – иначе люди за ним бы не пошли. Переменчив в настроениях – то варварски жесток, то великодушен. Среди казаков Разин слыл колдуном, что в те суеверные времена было очень полезно. Однако человек, возглавивший великое восстание, не обладал ни стратегическим даром, ни дальновидностью. Судя по всему, долгих планов он не строил, а предпочитал действовать, следуя внезапным порывам. В конечном итоге этот разинский недостаток, очень серьезный для вождя, стал одной из причин поражения повстанцев.

Степан Разин. Европейская гравюра XVII в.

Вокруг Степана собралось некоторое количество охотников, которые сначала намеревались «погулять» по берегам ближнего Азовского моря, но этому воспрепятствовал войсковой атаман Корнило Яковлев – царь велел не задирать татар и турок. Тогда-то ватага и решила пойти на Каспий. В апреле 1667 года разинцы отправились в дальнюю опасную дорогу. Нужно было подняться по Дону, потом перебраться на Волгу, оттуда спуститься к морю и как-то прорваться через царские крепости, которые наверняка постараются не пропустить шайку в земли дружественного Москве персидского шаха.

Судя по тому, что весь отряд разместился в четырех стругах, у Разина было человек полтораста, максимум двести – для серьезного дела мало.

Стенька, впрочем, никуда не торопился. Он встал лагерем меж Доном и Волгой, стал грабить тех, кто подвернется. К атаману на привольное жилье стекалась всякая казацкая голь, так что скоро набралось до тысячи удальцов.

С таким воинством Разин уже смог напасть на казенный караван судов, шедший вниз по Волге, к Астрахани. Застигнутая врасплох охрана не сопротивлялась. Начальников казаки умертвили, всех остальных, кто пожелал, взяли к себе.

Произошло прямое «воровство» – преступление против государства, но Разина это, кажется, не заботило. Стругов у него набралось уже больше трех десятков, людей – пятнадцать сотен. Нешуточная флотилия подошла к крепости Царицын. Воевода велел палить из пушек, но ни одна не выстрелила. На самом деле, вероятно, тайные Стенькины доброжелатели подмочили порох, но колдовская слава грозного атамана после этого чуда окрепла. То же повторилось и у Черноярской крепости – ее пушки не стали стрелять по кораблям.

Яицкий городок взяли обманом. Разин попросился в тамошнюю церковь помолиться, а когда открыли ворота, захватил крепость. Сначала, как водится, посвирепствовал: перебил всех начальников и еще сто семьдесят человек. Потом сменил гнев на милость, сказал остальным стрельцам, что неволить их не станет: кто хочет, пусть остается в войске, а прочие могут идти к воеводе в Астрахань. Кто-то остался, кто-то ушел. Тут у атамана опять переменилось настроение. Он погнался за верными присяге стрельцами и прикончил их.

До глубокой осени Разин стоял в Яицке, кормясь мелкими набегами на окрестных татар и морским пиратством. Выбить разбойников из их гнезда было трудно и хлопотно, поэтому к ним дважды являлись правительственные парламентеры: обещали амнистию в обмен на прекращение «воровства». Первый раз Стенька был добр и послов отпустил. Во второй раз на что-то осерчал и одного убил.