Кочегарка - Бентли Литтл

Толпа заходилась от восторга.

На следующее утро Гиффорд отвез Уильямса к грязевым ямам. Многие годы ходили слухи о том, что индейцы используют их в качестве лечебных ванн, вроде как на этих модных курортах на Западе, но кипящая грязь была слишком горячей для человека, а когда в нее несколько лет назад свалился сынишка местного фермера, то он мгновенно умер. К тому моменту, как отец отыскал достаточно большую ветку, чтобы выловить его, мясо уже отошло от костей. Паренек выглядел так, как будто попал в пожар, и смотрелся настолько ужасно, что его не показали даже собственной матери.

Грязь в ямах булькала и надувалась пузырями – она была коричневого, серого и даже белого цвета.

– Там должна быть масса оленьих скелетов, – заметил Гиффорд. – И лосиных тоже. Их сбрасывали туда, чтобы не привлекать сюда стервятников. Думаю, что местные ребятишки тоже нашвыряли сюда массу предметов. – Он со значением посмотрел на Уильямса. – Ни один из них так и не всплыл на поверхность.

Честер предпочел промолчать.

– Готов поспорить, что в этих ямах еще много свободного места.

– Наверняка, – улыбнулся Уильямс.

После остановок в Кентукки и Вирджинии он продолжил свой путь в Вашингтон, где с удивлением выяснил, что Харрисон уже имел частные беседы с некоторыми из конгрессменов, с которыми сам Уильямс намеревался обсудить китайскую проблему. Скорее всего, президент железной дороги получил в последнее время несколько жестоких уроков и понял наконец всю ошибочность своего подхода.

Так, как это и предсказывал Уильямс.

Но ничего не было окончательно решено, ничего не было выбито в камне, и никто не собирался брать на себя ответственность за определенные действия. И, тем не менее, общее понимание было следующим: как только строительство дороги будет закончено, необходимо будет принять какие-то меры. Наверное, это был максимум, возможный в той обстановке.

На какой-то период времени.

Май 1869 года

Это был праздник для всей Америки, и Харрисону хотелось приисутствовать одновременно всюду. В Чикаго и Нью-Йорке планировались парады – тысячи людей собирались выйти на улицы, чтобы отпраздновать это историческое событие. В городах, расположенных вдоль железнодорожного полотна, собирались устроить празднества и пикники, способные затмить празднование Дня независимости. А в Сакраменто и Омахе – городах на противоположных концах дороги – были предусмотрены гала-представления.

Но Харрисон считал, что в этот важный день его место было здесь, в Промонтори-Пойнт, точке, где наконец произойдет смычка. Несмотря на то что пришлось взрывами пробивать путь через Сьерра Неваду[82] и прокладывать дорогу по самым опасным и суровым землям, которые только известны человечеству, «Сентрал Пасифик» закончила свою часть работы первой, 30 апреля 1869 года. И теперь они вот уже полторы недели ждали, пока работники «Юнион» и «Юнайтед Пасифик» закончат свою часть работы. Харрисон объяснял это тем, что в «Сентрал Пасифик» работало больше китайцев. А если китаезы в чем-то разбирались, так это в динамите, и их опыт использования взрывчатых веществ здорово помог при прокладке линии через многочисленные сложные участки.

Хотя теперь это сильно беспокоило Харрисона. Ситуацию, при которой в стране скоро появятся тысячи безработных с отличными навыками обращения со взрывчаткой, нельзя было назвать безоблачной.

Он взглянул поверх голов Дока Дюранта и Айсленда Стэнфорда и увидел Честера Уильямса, погруженного в беседу с одним из двух генералов, прибывших с запада во главе военного отряда. Сейчас этот генерал стоял возле паровоза компании «Юнион» вместе с другими почетными гостями. Харрисон все еще не доверял Уильмсу. По Вашингтону ходили слухи, что тот пытался провернуть какие-то секретные сделки, связанные с железными дорогами, но якобы у него ничего не получилось. Харрисон был этому рад. Последнее, чего ему не хватало в этой жизни, так это деловых связей с этим надутым индюком. Харрисон взял жену за руку и отвернулся, не желая встречаться взглядом с Уильямсом, чтобы тому не пришло в голову подойти к ним.

Президент так и не приехал. Его не очень-то и ждали, но все-таки многие были разочарованы – даже общее количество официальных лиц, рискнувших добраться до этой точки в глухомани, не смогло компенсировать отсутствие президента.

Уровень шума возрастал, и Харрисон решил, что это признак того, что церемония вот-вот начнется. Одновременно играли три оркестра, а так как людей было достаточно для двадцати площадок, то музыка превращалась в какофонию. Кто-то где-то выстрелил в воздух, и Харрисон сразу понял, что, как только золотой костыль будет вбит, воздух наполнится звуками праздничных выстрелов.

К нему подошел мальчик и отвел в то место, где будут уложены последние рельсы. Бросили жребий и решили, что Стэнфорд и Дюрант возьмут на себя почетную миссию, но при этом должны присутствовать все партнеры, принимавшие участие в строительстве. Вспышки замигали в тот момент, когда он приблизился к рельсам.

Началась официальная церемония, и два последних рельса, один из которых был принесен китайскими рабочими, а другой – ирландскими, были уложены в полотно дороги. Играли оркестры, кричала толпа, и процесс укладывания этих рельсов был запечатлен на фотографиях со всех возможных ракурсов. Потом позы были зафиксированы, сделаны еще несколько десятков фотографий, и спустя полчаса после начала церемонии Стэнфорд и Дюран забили наконец золотой костыль.

Теперь американцы могли на поезде пересечь свою страну от побережья до побережья.

Это был действительно великий день, и Харрисон представил себе, как его празднует все население великой страны. Вечером прозвучат салюты. Люди будут пить, а одинокие мужчины – гулять. Это будут празднества, которые запомнят навсегда, а иначе и быть не может: ведь проект, который завершился здесь сегодня, навсегда изменит транспортную схему и лицо Америки.

И, тем не менее, несмотря на бесконечные поздравления от друзей и знакомых, несмотря на вспышки фотокамер, несмотря на восторги не известных ему светских джентльменов, Харрисон продолжал смотреть на Честера Уильямса. Тот стоял в одиночестве, и по его широкому лицу – когда он смотрел поверх железнодорожного полотна на палаточный городок, в котором жили китайцы, – блуждала угрожающая улыбка.

Уильямс что-то задумал. В этом Харрисон был абсолютно уверен. У этого человека есть какой-то план, какая-то схема, согласно которой он и действует.

Харрисону было интересно – да и кто не заинтересовался бы этим, – но чем больше он смотрел на эту таящую в себе угрозу улыбку, тем больше убеждался, что лучше бы ему ничего не знать.

Толпы рассосались, поезда отправились в путь, и теперь на месте торжеств остались только рабочие, военные да несколько заблудившихся гостей. Солдаты тоже должны были убраться, и часть из них так и сделала, но значительное их количество все еще оставалось на месте.

Потому что Уильямс им за это заплатил.

Несмотря на его контакты, несмотря на всю его власть и влияние, его попытки договориться с этими политиканами в Вашингтоне ни к чему не привели. Они слишком трусили, чтобы начать действовать, – кто-то говорил о морали, кто-то о Конституции, а другие прямо заявляли, что пока их собратья не выступят, они не будут поддерживать подобные законопроекты. Честер попытался сыграть на их противоречиях с президентом, но это тоже не сработало, поэтому Уильямс решил не терять время даром и заплатил военным за то, что они сделают всю грязную работу. Он уже знал, что люди в форме получали мизерное жалованье. Он также знал, что самые молодые из них, которые попали на службу уже после войны и еще не бывали в деле, мечтали о том, чтобы убить несколько врагов.

Так что этот союз был совершен на небесах.

Дело могло быть сделано только после того, как разъедется остальная публика и пресса. Эта «операция», как назвал ее генерал, требовала абсолютной тайны.

Уильямс велел переводчику передать китайцам, что за то, что они так отлично потрудились на строительстве железной дороги, им будет предложена еще одна работа, за которую будут платить в два раза больше. Однако многих китайцев это не остановило, и они отправились к своим семьям в Сан-Франциско, а некоторые – даже в Китай. Одни были недовольны жизнью прислуги и не хотели снова взваливать на себя эту ношу, другие, вместе с рабочими-ирландцами, направились на восток.

О них можно будет позаботиться чуть позже.

Но большинство остались, и, по подсчетам Уильямса, только в восточном лагере их было не менее двухсот человек, не говоря уже о западном. Некоторые из них были настоящими рабами – когда-то их купили и силой заставили повиноваться. Остальные поверили в ложь и решили остаться еще на несколько дней, чтобы подзаработать немного денег на будущую светлую жизнь.