Европейский сезон (СИ) - Валин Юрий Павлович

Нет, нельзя. Здесь ты не "мамочка". Ты гостья и подруга Жана. У девочки есть собственная жизнь. Есть галантный и по уши влюбленный Эдвардс. Иной уровень. Серьезный и высокий. И естественный.

Флоранс улыбнулась и сказала:

— Чудесный вечер, правда, Жан? Даже не верится, что где-то существует шумный город и эта глупая политика. Может, мы с тобою тоже пройдемся, полюбуемся домом еще раз? Ты не обидишься, Эдвардс, если мы тебя покинем? У тебя потрясающий дом.

В глазах Эдвардса мелькнула такая благодарность, что Флоранс захотелось запустить ему пепельницей в лоб.

— Спасибо, Флоранс. Мне тоже нравится это место, хотя если честно, дом слегка тесноват. Все-таки с восемнадцатого века здание практически не перестраивалось.

— В этом и прелесть дома, — с воодушевлением признал Жан, поднимаясь и протягивая руку подруге. — Пойдем, дорогая.

Флоранс поднялась, — будь оно все проклято, — будто две суток не вылезала из офисного кресла, а не поужинала на свежем воздухе.

— Найдете свои комнаты? — заботливо спросил хозяин дома. — Я, пожалуй, подожду Катрин.

— Конечно, Эд, — нахмурился Жан. — Мы конечно, не следопыты, но надеюсь, доберемся до постелей. По-крайней мере, хоть одну я надеюсь отыскать.

Флоранс заставила себя улыбнуться и ткнула локтем друга:

— Ну и самонадеянный ты тип, Жан.

Они поднимались по узкой поскрипывающей лестнице.

— Что не так, Фло? Ты выглядишь какой-то вялой.

Флоранс оперлась бедром о толстые витые перила:

— Знаешь, что-то я слишком устала. Пожалуй, дегустировать коньяк было излишне. Ты не будешь слишком разочарован, если я сразу плюхнусь в постель?

— Я буду очень разочарован, — нежно сказал Жан. — Ты сегодня была просто очаровательна. Отдохни. Завтра будет ведь еще день?

Заснуть Флоранс не смогла. Древняя, антикварная, мерзостно скрипящая кровать, низкий потолок. Дерьмовый восемнадцатый век. Оставалось лежать, глядеть в темноту, и стараться не думать.

Сейчас они там. Вероятно, спальня у Эдвардса попросторнее. И ложе не так скрипит. Гадость какая, — неужели нельзя думать о чем-нибудь другом? Собственно, ты и не думаешь ни о чем. Тяжелая, как осенняя грязь, смутная ненависть облепила лицо как косметическая маска. Ни к Кэт, и ни к этому крупному мягкотелому влюбленному, ненависть прямого отношения не имеет. Может быть, имеет отношение к Жану, так покорно и не вовремя отправившемуся спать. И к себе, — к старой, умудренной опытом, хладнокровной тетке. Глупо. Совершенно незачем ненавидеть себя. Сделала то, что должна была честно сделать. Честная-пречестная старая лесбиянка. О, боже! Рядом с ненавистью шевелилось еще какое-то мерзкое чувство, похожее на крысиное возбуждение. Вот гадость.

Катрин такая темпераментная девочка. Если он переживет секс с ней в первый раз, то самца будет от девочки не оторвать.

Флоранс дотянулась до часов и зажгла ночник. Хорошо Кэт, — на ее приборе времени есть подсветка. Так и не купили ей нормальные часы. Эдвардс наверняка подарит, и это будет украшение куда роскошнее, чем ты можешь предложить подруге.

Часики тикали. Флоранс тупо смотрела на стрелку. Гнусно. Не было бы этого проклятого устройства. Оставалось бы вечно та девчонка, что в восемнадцать лет всё еще продолжала рисовать платья и перчатки, что так яростно мечтала о деловитой суете перед дефиле своей коллекции по подиуму. Рискнула бы тогда изменить свою жизнь?

Чушь, — при чем здесь часы? Старят человека не маленькие механизмы, упрятанные в тщательно продуманный дизайнером корпус, а тень грубого потертого орудия убийства, висящего на спинке кухонного стула. Кэт говорила что тот автомат, наверное, был родом с ее родины.

В дверь осторожно поскреблись.

— Входите, чуткий кабальеро, — вздохнула Флоранс.

— Я заметил, что у тебя горит свет, — извиняющимся тоном пробормотал Жан.

— В этом сарае семнадцатого века ничего не скроешь.

— Точно. Ты слышала их? — спросил Жан, осторожно присаживаясь на край постели.

— Ничего я не слышала. А ты, значит, испытываешь склонность к эскаурдиризму[4]?

— Вряд ли, поскольку даже не знаю что это за отклонение. Но твоя родственница на удивление страстная девушка. Или талантливо играет такую?

— Значит, ты завелся? — спросила Флоранс, садясь и сплетая пальцы на шее у любовника. — Или пришел сказать, что по части темперамента я и отдаленно не похожа на родственницу? Ах ты, мерзавец….

Жан рычал как неандерталец. Флоранс лежала под ним, раскинув ноги во всю ширину кровати, и отвечала любовнику с таким напором, что болели мышцы живота. Становилось легче. Можно было впиваться ногтями в спину Жана, — он все равно ничего не замечал, можно было кусать его язык и требовать, требовать… Становилось еще легче, а долгожданный оргазм наконец смыл липкую ненависть.

Проснулась Флоранс с замерзшей спиной. Одеяло валялось на полу. Скотина Жан, — не мог нормально укрыть. Хотя сама виновата, — отключилась, когда он еще бормотал свои восторги. Фу, даже засыпать мадам Морель стала с чисто мужицким чувством такта.

Флоранс укуталась и принялась вспоминать непонятно откуда взявшееся сновидение. Снился здешний пруд, из воды которого почему-то густо торчали голые, побелевшие от времени стволы мертвых деревьев. Сама Флоранс замерла на берегу, у воды, подернутой бледной ряской. Из-под коряги на женщину испуганно таращились чьи-то глаза. Флоранс силилась рассмотреть маленькое существо, но никак не могла. Что-то мокрое, взлохмаченное, крысоподобное, но величиной с болонку. Хотелось передернуть плечами, так жалко и мерзко выглядел обляпанный ряской мелкий незнакомец. Но перепуганные глаза казались разумными. Почему-то "крысеныш" казался отдаленно похожим на Цуцика. Нужно было что-то делать, — отнести домой, вымыть, высушить, или хотя бы поговорить со зверьком, успокоить. Казалось, что "крысеныша" наверняка успокоит звук ласкового голоса. Только глупо говорить с мокрой мочалкой. Флоранс так и торчала у берега в нерешительности.

Нелепый сон. После коньяка и похожего на драку секса, обескураженный мозг вконец запутался в своих дремлющих нервных окончаниях. Флоранс вообще редко снились сны. Что это означает? Ни Цуцик, ни тем более, Катрин, явно не годились на роль несчастных крыс. Даже Мышь, хоть и номинально относится к семейству грызунов, на жалкого зверька сейчас мало походила. Да и нуждается она в строгой Госпоже и острых ощущениях в ягодичной области, но уж точно не в ласковых словах.

Флоранс взяла часы. Слишком рано. Ну, ничего, уснуть все равно уже не удастся.

Она, не торопясь и тщательно привела лицо в порядок. Макияж к лучшему изменил белую пугающую маску. Все пройдет, мадам. Все пройдет, нужно лишь тщательнее следить за своей внешностью. Сейчас растолкаем Жана. Ничего, ночью он получил куда больше, чем заслуживал, пусть немного поработает водителем.

Они вышли из дома. Рассвет только начал красить алым луг на дальней стороне пруда. Никаких сухих костистых деревьев, слава богу, в пруду за ночь не появилось. Тихое мирное сельское утро. Машины, стоящие перед домом, мягко блестели от обильной росы. Жан плелся сзади, отчаянно зевая, но вопросов больше не задавал. У Флоранс снова противно ныло сердце. Нужно ехать. Жан завозился с ключами.

Флоранс обернулась и встретилась глазами с Катрин. Девчонка сидела боком в открытом окне второго этажа среди густого обрамления виноградных лоз. Короткостриженая бессовестная Лорелея. До дома, тем более до второго этажа было довольно далеко, но Флоранс показалось, что она в упор смотрит в изумрудные глаза. Трезвые холодные глаза. Злые.

— Фло, может быть… — начал Жан и заткнулся, увидев обнаженную девушку в окне.

— Эй, подождите, минуту, — негромко сказала Катрин и исчезла.

— Послушай, а она… — неуверенно сказал Жан.

Даже если бы в горле не встал тугой ком, ответить Флоранс все равно не успела бы. В окне появилась Катрин, на сей раз уже в платье. Небрежно скомкав-подобрав подол, перекинула ноги наружу.