Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь (сборник) - Рафаэль Сабатини

Просперо пустился в объяснения, и Драгут мало-помалу начал понимать, что это грандиозное предприятие вполне осуществимо. В конце концов он прославил Аллаха за то, что тот послал ему мудрейшего Просперо. Скоро Меч Ислама вновь будет свободен, чтобы продолжать славить священный закон Пророка!

Глава XXVII

Воссоединение

Прохладным вечером Просперо и Джанна, вновь обретшие друг друга, сидели на корме «Асвады», двадцатишестивесельной черной галеры, которую Драгут, верный своему слову, выделил Просперо вечером того суматошного дня, когда корсары завершили приготовления к побегу, не забыв при этом ни одной мелочи.

Они начали с того, что посетили старого шейха Хум-эс‑Сума, обрюзгшего и седобородого, и попросили рабочих для некоего предприятия, в суть которого шейха посвящать не стали. Хитрый Хадаб сначала уперся, но Драгут настоял на своем, пустив в ход речи о мусульманской солидарности и угрозе с тыла. Не обошлось и без взятки. Наконец старик понял, что из Драгута не выжмешь больше ни дуката. И тогда он выказал такое воодушевление, что выделил в помощь корсарам не только всех трудоспособных мужчин острова, но также женщин и детей, которые могли бы выполнять земляные работы. Шейх разослал гонцов по деревням, и те принялись скликать людей. Этих глашатаев сопровождали солдаты Драгута, чтобы жители сразу поняли, что ждет тех, кто откажется повиноваться.

Несколько тысяч берберов в тот же день привели на место, где планировалось начать работы. Там их уже ждали тысячи рабов. Они разбили лагерь под открытым небом и были готовы взяться за дело следующим же утром.

Десяток надсмотрщиков отрядили на болото, и Просперо дал им подробнейшие указания, где копать канал. Наконец корсары заглянули в форт и дали залп по одной из галер императорского флота, стоявшего широким полумесяцем у выхода из бухты. Ущерба залп не причинил, но убедил Дориа, что защитники крепости начеку.

Когда они возвратились в Хум-Аджим, где стоял флот корсара, отменившего свой предыдущий приказ пересечь лагуну, был уже полдень. Оставшиеся на галерах солдаты переполошились: рабов сняли с кораблей и увезли на юг; разнесся слух, что начались какие-то работы, которые помогут освободить флот. Хотя сам Драгут сомневался в этом, солдаты прониклись верой в спасение, и эта вера развеяла их мрачное настроение. Те, кто был на берегу, столпились вокруг Драгута и его приближенных, требуя подтверждения слухов.

– Славьте Аллаха, – отвечал им Драгут. – Все, что вы услышали, – правда. Мы уведем добычу из-под носа неприятеля.

Сказав это, он расхохотался, исполненный ликования. Просперо решил, что настало время потребовать исполнения обещания. И обрадованный Драгут без видимой неохоты согласился. Возможно, он не только хотел показать, что гордится верностью данному слову, но и понимал, что, хотя Просперо уже поделился своим секретом, в ходе исполнения замысла могут возникнуть трудности и острый ум генуэзца еще пригодится ему. Подобно Генриху IV, утешавшемуся тем, что Париж стоит мессы[30], Драгут успокаивал себя тем, что флот стоит какой-то там женщины.

Он приказал отдать Просперо «Асваду», оставив на ее борту лишь турецкого капитана Юсуфа бен-Хамета и с десяток его людей в качестве меры предосторожности. Пока судно готовили к плаванию, он взял Просперо с собой на свою галеру, куда днем раньше была доставлена Джанна, не знавшая, что ее ждет, и уж вовсе не подозревавшая, что ей предстоит воссоединиться со своим возлюбленным. Синан тоже был там, он снова недовольно брюзжал. Заставив евнуха замолчать, Драгут в двух словах объяснил ему, что положение изменилось, и перед лицом грядущих забот Синан смирил свое раздражение. Пискляво восхвалив Аллаха за благосклонность к правоверным, он отбыл на свою галеру, поняв наконец, почему с нее сняли гребцов.

Пока Драгут говорил с Синаном, Просперо кратко поведал Джанне о неожиданных переменах в их положении. Услышав эту невероятную новость и испытав несказанное облегчение, Джанна оцепенела и даже не спросила, как могло произойти такое чудо.

Драгут удержал их, чтобы отужинать вместе, и только тогда она начала понимать, какую цену заплатил Просперо за их освобождение. Они сидели в кают-компании, их обслуживали несколько нубийских слуг, облаченных по такому случаю в белые кафтаны с голубыми поясами; головы их были покрыты белыми и голубыми платками, подвязанными шнурками из верблюжьей шерсти. Довольный Драгут разглагольствовал о том, какую шутку они сыграют с Дориа, и восхищался Просперо, придумавшим все это. Засим последовали рассуждения о величии ислама и о той чести, которой мог бы удостоиться Просперо, внесший огромный вклад в победу правоверных, если бы он служил при дворе верховного правителя. Драгут рассказал об Окьяли-паше и других перебежчиках, которые возвысились на службе у султана, и предположил, что Просперо, должно быть, теперь нельзя возвращаться в ряды неверных, поскольку указал врагу путь к спасению и привел к поражению своих соотечественников.

Тут Просперо впервые осознал, что он наделал, и испугался. Судя по всему, прежде это не приходило ему в голову, поскольку у него была лишь одна цель и одно желание – освободить Джанну. Он считал это своим священным долгом. Но, даже испугавшись, Просперо запротестовал:

– Моей целью было вовсе не их поражение и уж тем более не твое спасение.

– Что же тогда?

– Вознаграждение. Плата, как если бы я был твоим наемником.

Загоревшиеся было глаза Драгута тут же потускнели. Он ощерился в ухмылке:

– Так или иначе, что предначертано, то предначертано.

Закончив этот разговор, Драгут сосредоточился на жарком из курицы с яйцами и оливами, поданном на большом серебряном блюде.

Позже, когда нубийцы принесли серебряные чаши с розовой водой для омовения, Драгут проводил гостей до шлюпки, которая должна была доставить их на борт «Асвады». Здесь, на галере, наедине с Просперо Джанна добилась более исчерпывающего объяснения словам Драгута и поступку Просперо, благодаря которому стало возможным их воссоединение и освобождение.

Когда Джанна узнала то, о чем уже догадывалась, в ее глазах появилось смятение. Она слушала Просперо с суровым выражением лица, потупив взор и сцепив руки на коленях. Ее настроение, ее молчание привели Просперо в замешательство. Чувствуя, что Джанна осуждает его, он наклонился и прикрыл ее ладонь своей.

– Вы молчите, Джанна.

– Святая Мадонна! Что я могу сказать? Ну что я могу сказать? – Огорчение, почти отчаяние слышалось в ее низком голосе. – Вы и сами знаете, что делаете, Просперо. Этим предательством вы навсегда опозорите себя, мой дорогой. Это так, Просперо.

– Предательством? – эхом отозвался он и покачал головой, пытаясь подавить растущую тревогу. – Где нет верности, там не может быть и предательства. И видит Бог, я не обязан быть верным Дориа. Только не после Шершела.

– Я имею в виду не Дориа, а самого императора, подданным которого вы являетесь, и христианский мир, против которого вы пошли, помогая пойманному в ловушку Драгуту. Теперь он снова начнет разорять христианские страны. Вашему предательству, Просперо, никогда не будет прощения, не надейтесь. Не зря Драгут предлагает вам стать перебежчиком, как Окьяли. Что вам еще остается?

Схватив обеими руками ладонь Просперо, Джанна повернулась к нему и срывающимся голосом добавила:

– Просперо! Просперо! Что же вы наделали?

Расстроенный, он мог лишь оправдываться:

– Драгут улизнул бы и без меня. Он намеревался высадиться в Бу-Граре, затопить свои галеры и идти пешком в Алжир. Я только сохранил ему корабли, вот и все.

– Все дело как раз в кораблях. Вы сами знаете, что Драгут силен своим флотом. Не кривите душой, Просперо.

– Мы были в опасности, – ответил он. – И я не видел других путей к освобождению. Я действовал быстро, сгоряча и не подумал о последствиях. Наверное, только сейчас я начинаю понимать все. Но даже если бы я действовал вполне обдуманно, то должен был поступить так, как поступил.

– Разве жизнь – такой бесценный дар, что мы должны платить за нее бесчестными поступками? Разве жизнь стоит этого?

– Жизнь! – повторил он, и в голове почувствовались злобные нотки. – Жизнь! Если бы дело было только в ней! Когда я боялся рисковать жизнью? Высоко ли я ценил свою жизнь при Гойалатте, Амальфи, Прочиде или Шершеле?

– Знаю… знаю, – смягчилась Джанна. – Я имела в виду не вашу жизнь, Просперо, а свою собственную. Я не ошибусь, если скажу, что именно забота обо мне предопределила ваше решение.

– Дорогая моя, если бы речь шла только о вашей жизни, – задумчиво проговорил Просперо; и вдруг его прорвало: – Да знаете ли вы, за что я заплатил этой услугой? Чего я добился в итоге?