Художники в зеркале медицины - Антон Ноймайр

Гоген отсрочил свой приезд на полгода, и этот период стал для Винсента временем нетерпеливых надежд и разочарований, приведших к отрезвлению, и в этом сыграло свою особую роль неосознанное чувство ревности. С некоторых пор Гоген жил у Бернара, и этого было достаточно, чтобы настаивать на приезде и тем самым оттеснить его. С лихорадочной активностью Ван Гог принялся рисовать картины, предназначенные для убранства комнат, и это было «похоже на предсвадебную подготовку украшений для возлюбленного молодожена». Одна комната предназначалась для Тео. В конце концов он помогал ему и содержал этот гостеприимный дом, и Винсент с гордостью сообщал: «С сегодняшнего дня ты можешь сказать себе, что у тебя есть отчий дом». Нерешительность Гогена и оправдания промедления вызвали в Ван Гоге чувство душевного напряжения: «Я должен сказать, что даже во время работы постоянно думаю о том, как основать мастерскую, где мы могли бы работать, и убежище, в котором мы могли бы приютить друзей». Причина, по которой Гоген так долго и терпеливо ждал, заключалась в том, что он был ведущим и главным членом группы художников «Школа Понт-Авена», а все те выгоды, которые предлагали ему братья Ван Гоги, ограничивали его личную свободу и налагали определенные обязательства. Поэтому все усилия Ван Гога оказать влияние на Гогена пока не возымели действия. 21 октября 1888 года Винсент сообщил брату о тревожном состоянии здоровья: «Я не болен, но из-за Гогена ускоряю работу, мне хочется показать ему абсолютно новое и, пока я не подвержен его влиянию, я хочу представить его глазам мою собственную оригинальность… Однажды у меня было короткое помешательство. Во мне в определенной степени пребывали две натуры: монах и художник, и обоими был я. Это состояние было длительным и совершенным. Но я не верю, что у меня мания преследования, просто мои чувства и мысли устали от перенапряжения. Я должен уделить внимание своим нервам».

УБИЙСТВЕННАЯ ССОРА

23 октября 1888 года Гоген, наконец, прибыл в Арль. Ван Гог через несколько дней отправил письмо брату: «Некоторое время я был болен, но теперь я счастлив, приезд Гогена отвлек меня, и теперь мне кажется, что все обойдется». Если говорить о катастрофе, которая была концом их сообщества, то необходимо брать в расчет, что Гоген приехал в тот момент, когда у Ван Гога было «душевное расстройство и полное телесное опустошение», которому предшествовало творческое упоение, но и оно не стало предзнаменованием их успешной совместной жизни. Ван Гог представлял себе созданное им гнездо для совместного проживания «очень счастливым», и это невольно отдавало описанием медового месяца, когда только что поженившаяся молодая пара начинает жизнь в новом доме. Уже в середине декабря идиллия, кажется, принципиально была нарушена, о чем можно узнать из письма Гогена Бернару: «В Арле я совсем несчастен. Я нахожу все мелочным и мерзким. У нас с Винсентом очень редко совпадают мнения, особенно это касается живописи». Итак, через несколько недель после начала совместной деятельности у них появились различия в мнениях.

Разногласия между Гогеном и Ван Гогом усилились, и Гоген 9 декабря известил Тео, находившегося в Париже, что он намерен покинуть Арль: «Винсент и я постоянно раздражены, мы принципиально разные». Днем позже аналогично выразился и Винсент: «Я думаю, что у Гогена есть хороший город Арль, маленький желтый домик, в котором мы работаем, но, прежде всего, я сам ему надоел… Я сказал ему, что прежде чем предпринять что-либо, он должен все основательно обдумать и взвесить. Я ожидаю его решения с абсолютным спокойствием».

В действительности Ван Гог не так спокойно воспринимал неизбежный отъезд Гогена. Гоген сообщал Бернару: «С тех пор, как я решил покинуть Арль, он стал настолько странен, что я едва дышал. „Вы хотите уехать?“ — спросил он, и когда я ответил: „Да“, — он порвал на клочки газету со словами: „Убийца спасается бегством!“» Тем не менее, Гоген заверил своего покровителя, что он «не может сердиться на различные разногласия с Винсентом, потому что Винсент болен, страдает и стремится ко мне». Гоген рассказывал о ночном посещении его Ван Гогом: «Однажды вечером меня удивил Винсент, я спал в своей кровати, он подошел. Какое состояние в момент пробуждения я могу испытать? Я жестко спросил: „Чего вам не хватает, Винсент?“, и он безмолвно ушел к своей кровати».

Умберто Нагера неоднократно указывал на гомоэротический компонент Ван Гога и вспоминал в этой связи своеобразное обстоятельство, когда он специально для Гогена обставил «женскую спальную комнату». Нагера ясно определял это как попытку Ван Гога «скрыть чувство, связанное с „женственным“ положением Гогена в желтом доме, чтобы не подвергнуть опасности или не поставить под вопрос свою мужественность».

Летом этого же года Ван Гог говорил о своей усталости и подорванном психическом состоянии, которое он охарактеризовал как «невротическое, сумасбродное и искаженное», приведшим его в ноябре и декабре к неприятному событию в совместной жизни с Гогеном, после которого Гоген решил вернуться в Париж. Винсент не мог вынести душевного разочарования и отсутствия вознаграждения со стороны своего удивительного друга. Однако неизвестно, что стало решающим фактором, приведшим к катастрофе, но можно предположить, что Гоген считал себя в некоторой степени виновным в том, что случилось рождественским вечером 1888 года.

За несколько недель до смерти Гоген описал событие 23 декабря 1888 года, где сообщил некоторые подробности, о которых не говорил ранее своему другу Бернару: «Перед моим отъездом из Арля ночью ко мне сзади подкрался Винсент, я был вынужден увертываться от него. Винсент с некоторых пор молчалив, поэтому я был настороже. Он сказал: „Вы предпочитаете молчать, но я сделаю то же самое“. Я ушел спать в отель, но когда вернулся к нашему дому, то увидел перед ним почти все население Арля. Полиция арестовала меня, потому что весь дом был залит кровью. Оказалось, что, когда я ушел, Винсент взял бритву и отрезал себе ухо. Потом он отправился в бордель и отдал его одной женщине со словами: „Истинно, говорю тебе, ты станешь обо мне думать“. Винсента отправили в госпиталь, потому что ему становилось хуже. Он пожелал, чтобы его поместили с другими больными, прогнал медицинскую сестру и мылся в угольном ящике. Можно подумать, что у него протекало библейское самоистязание. Его окружало особое пространство. Мой дорогой друг утерян; наступление скорой смерти было это вопросом времени».

Последнее детальное описание указывало на то, что Гоген прилагал все усилия, чтобы оправдать себя и всю ответственность за случившееся возложить на душевнобольного Ван Гога. А эпизод в кафе в Арле он обыграл следующим образом: «Он пил легкий абсент. Но вдруг бросил в меня стакан, метя в голову. Я уклонился, схватив его за руку, и ушел из кафе. Через несколько минут Винсент уже был в постели… На следующее утро он сказал мне очень спокойно: „Дорогой Гоген, я смутно помню, чем мог вчера обидеть вас. От чистого сердца я прошу прощения“. Я сказал, что напишу его брату о решении уехать. Потом я поужинал и решил прогуляться среди лавровых деревьев. И когда я почти пересек площадь Виктора Гюго, то услышал хорошо знакомые шаги. Я повернулся как раз в то мгновение, когда Винсент бросился на меня с бритвой в руках. Но власть моего взгляда оказалась настолько сильной, что он, опустив голову, умчался в направлении дома».

Разнящиеся между собой описания Гогена дали повод высказывать различные предположения о событиях, волновавших Винсента накануне этого безрассудного поступка, о причинах которого оба умалчивали. Ван Гог об этом выразился почти мистически: «Если вы будете молчать, то я сделаю то же самое». Шла ли речь об оскорблении, связанном с эротическими проблемами, или о ненормальной манере поведения — нам неизвестно. Но в нашем в распоряжении есть намеки Винсента, сделанные в письме к брату 17 января 1889 года, когда он уже немного успокоился, и они настораживают: «Если бы Гоген в Париже проверился и освидетельствовался у специального врача, тогда бы выяснилась истина, и я знал бы, что был неправ. Я видел разные вещи, которые ни ты, ни я никогда не позволили себе, потому что наша совесть чувствует нечто другое; два или три раза я слышал от него подобные вещи и даже видел его всего вблизи, и я верю, что он теряет голову от своей фантазии». Созвучен и странный пассаж из письма Ван Гога, написанного намного позже самому Гогену: «Как счастливо вы, наверное, живете в Париже. Здесь вас даже почитают за авторитет, но вам нужно проконсультироваться у специалистов и вылечить ваше сумасшествие». Возможно, новые документы в ближайшем будущем прольют свет на эту темную главу отношений Ван Гога и Гогена, о которых сын Тео, став взрослым, многозначительно говорил, что об этих отношениях еще не сказано последнее слово.