Гений, или История любви - Татьяна Веденская

— Ты как? — спросил у Сони Готье и оглядел ее так, словно она и вправду сражалась с предками. Может, ее привязывали к стулу и пытали? Может, морили голодом? Или, наоборот, в целях террора заставляли есть пончики, которые она ненавидела.

— О’кей! — улыбнулась Соня.

Тогда Готье притянул ее к себе и поцеловал. О том, что произошло в квартире-студии на «Соколе» получасом раньше, Готье ей ничего не сказал. Не счел важным, видимо. Так что Соня до какого-то моменты в принципе не задумывалась об Ингрид и остальных, она была куда больше погружена в свою собственную свободу и те чувства, что охватили ее. Это и страх, и мурашки по коже, и необъяснимый восторг, какой бывает на «американских горках».

— Что это было? Почему тебя не выпускали? Володя сказал, что ты сама решила уехать. Они соврали?

— Да. — Соня улыбнулась и посмотрела в окно.

Москва мелькала, пролетая мимо. И после почти двух месяцев заточения все происходящее казалось нереальным. Готье рядом, Борис Николаевич испачкал ее куртку своей слюной. Они свободны, они вместе. Первое намного важнее второго, вдруг поняла Соня. Но второе тоже очень, очень здорово.

— Ты не голодна?

— Нет, — покачала головой Соня.

Они ехали по Тверской в сторону Бульварного кольца, а оттуда повернули на Кутузовский проспект. Только в этот момент она поняла, что что-то изменилось. Они ехали не на «Сокол», а куда-то еще. Но и эта мысль в тот момент не вызвала у Сони никакой реакции — едем и едем. Ингрид, группа, концерты, альбом — все это было чем-то далеким и малозначительным, почти исчезнувшим из ее памяти за прошедшие полтора месяца. Так что Соня просто доверилась Готье.

О том, что произошло на самом деле, Соня узнала лишь через два дня. Готье привез ее в квартиру, где он был зарегистрирован и проживал с самого детства. Уютная, чистая двухкомнатная квартира, в которую они вошли (Готье открыл дверь своим ключом), не имела никаких следов его присутствия. Соня поняла это почти сразу, в квартире не было ничего мужского, не было ничего музыкального и не было ничего от самого Готье. И тем не менее это был его родной дом, и то, что он привел ее сюда, что-то да значило.

В квартире был сделан хороший ремонт, стояла импортная техника, в прихожей гудел дорогой японский холодильник. На столике возле входа стояла вазочка с искусственными цветами — ландышами. На полу лежал ковер, пушистый и чистый. Из одной комнаты на звук открывающейся двери вышла женщина лет пятидесяти, и Соня догадалась, что это мать Готье.

— Паша, ты?

— Привет, мам, — легко и непринужденно ответил Готье и даже поцеловал в щечку, на что она, впрочем, никак не ответила, а продолжала хмуриться, глядя на неожиданных гостей. — Мам, это Элиза. Нам нужно тут переночевать.

— Надолго? — спросила мать после некоторого раздумья.

— Не знаю. Пару дней, возможно, немного дольше.

Готье пожал плечами и легкой походкой подошел ко второй комнате. Он открыл дверь и зашел в небольшое помещение с множеством фотографий на стенах. Почти на всех фотографиях была одна и та же девушка. Однако кое-где Соня увидела и другого человека, самого Готье, только маленького и совсем другого, не такого загадочного и властного, без этой силы в глазах, а, напротив, неуклюжего малыша в черных брючках и белой рубашечке — у пианино, с тоской в глазах. Смешного, нелепого подростка лет двенадцати, в тренировочном костюме. Серьезного и некрасивого, с прилизанными волосами школьника в форме, в округлой рамке, а рядом — целый класс каких-то незнакомцев из его прошлого. Соня с удивлением отметила, что сегодня она впервые увидела, поняла, что у Готье есть прошлое, и у него есть мать и, определенно, сестра.

— Витка скоро придет с работы. Где вы будете спать?

— Мам, да где скажешь. Где постелешь — там и заночуем. — Готье пожал плечами, повертел в руках статуэтку, которую взял с комода. Кругом все было девичьим, все было обжитым. Все было чужим.

— Паша, ты не помнишь разве, что у Виты на собак аллергия, — добавила осторожно мама, поглядывая на Бориса Николаевича.

— И что? — пожал плечами Готье. — Таблетку купить?

— Павел…

— Да, мам? — Он обернулся, в голосе его появились металлические нотки.

По лицу его матери пробежала легкая тень. Соня вгляделась повнимательнее — она же ничего не знала об этих людях, об их отношениях, об их истории. Ей было интересно. Интерес был, по большому счету, ее самой главной движущей силой в жизни. Мама Готье вздохнула и отвела глаза. Она явно не демонстрировала никакой радости от того, что сын заглянул к ней в дом. Она бы явно предпочла, чтобы он ушел прямо сейчас и даже чаю не попил. Но Готье, похоже, был готов к этому. В любом случае, он не был удивлен. Мама отвернулась и вышла в кухню. Готье присел на диван в комнате сестры и похлопал по подушке рядом.

— Иди сюда. Тебе надо отдохнуть. Слушай, а у тебя же никаких вещей нет. Что вообще теперь будет? Ты что же, совсем ушла из дома?

Соня не ответила ему, потому что и сама не знала, что именно случилось в ее жизни и какие последствия все это теперь будет иметь. Почему-то она даже не задумывалась об этом. Главное, она в Москве. Готье тоже, похоже, не особенно задумывался о происходящем. Он приехал за ней, он скучал по ней, она была ему нужна, но о том, что будет дальше, получается, не задумывался ни один из них.

— Идите поешьте! — крикнула через некоторое время мама с кухни.

Голос ее, полный на сей раз деланого радушия и гостеприимства, звучал фальшиво. Но еда на столе была настоящей — картошка с грибами, фаршированные перцы, яблочный пирог. Соня не была голодна, но из вежливости положила себе на тарелку кусок пирога и налила чаю.

— Ну, как вы тут поживаете. Как Витка? Закончила институт?

— Закончила, — кивнула мама. — У нее была практика, а потом она ездила в Болгарию. Сейчас вот на работу устраивается.

— Здорово. Молодец!

— Она — да, хорошая девочка.

— Хорошая девочка, — повторил Готье, задумчиво глядя куда-то сквозь них, сквозь кухню.

Повисла пауза. Потом мать спросила без особого интереса:

— Ну а ты как? Все играешь?

— Все играю, мам, все играю. — и на этом разговор иссяк, как ручей в пустыне. Он как-то самопроизвольно пересох, так как ни одна из разговаривающих сторон, включая и Соню по вполне понятной причине, ничего не сказала больше. Не нашла слов.

Готье выглядел устало, так что он ушел к сестре, расстелил безо всяких сомнений ее диван и уснул быстро, крепко и глубоко. Соня просидела на кухне до самого вечера, пока в дом не пришла Виктория, та девушка с фотографий — Соня вспомнила, что именно ей Готье в детстве читал сказки. Ей он читал про Элизу, а теперь он пришел с Элизой в дом.