Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.) - Татьяна Симонова

На четвертой ассамблее Лиги Наций (сентябрь 1923 г.) в докладе Верховного комиссара по делам беженцев Ф. Нансена содержались положительные оценки совместной с советским правительством работы по репатриации русских беженцев в Россию. Нансен отметил большую работу, проделанную представителем Верховного комиссара в России Джоном Горвином, а также другими сотрудниками аппарата Лиги Наций, которых аккредитовало советское правительство. Было отмечено также, что советское правительство создало все условия для плодотворной работы: представители могли свободно «сноситься со всеми беженцами» и выявлять реальное положение дел. Было подтверждено также, что советское правительство не будет нести каких-либо расходов по перевозке русских беженцев до момента их прибытия на родину[1023].

Результаты репатриации амнистированных «бывших чинов белых армий» из Польши РУД оценивала невысоко. По ее данным, к моменту окончания деятельности делегации (15 сентября 1923 г.) в Россию вернулось всего около 8 тысяч человек (преимущественно рядовые, крестьяне с Украины и из Псковской губернии; казаки Дона, Кубани, Урала, а также офицеры «производства военного времени»). Из этого числа репатриантов 3 тысячи человек были отправлены в УССР, остальные – в РСФСР. Глава РУД в своем итоговом отчете подчеркнул, что «число возвратившихся было бы, безусловно, больше, если бы не противодействие со стороны польского правительства»[1024].

15 сентября 1923 г. был подписан циркуляр НКИД о запрете на въезд в СССР лицам, потерявшим советское гражданство. К ним отнесли офицеров белых армий и лиц, нелегально выехавших из СССР после 7 ноября 1917 г.[1025] С этого момента заявления на въезд в СССР рассматривались в индивидуальном порядке через консульские структуры советских представительств (посольств). Ликвидационный срок работы РУД заканчивался 1 ноября, по этому поводу в адрес польской делегации была направлена нота. Однако польская делегация не приняла этого срока, несмотря на то что сама просила принять сроком ликвидации работ смешанной комиссии именно эту дату. К 7 ноября личный состав РУД подлежал увольнению, дела сдавались в полномочное представительство[1026].

Нельзя оставить без внимания тех беженцев из числа интернированных антисоветских формирований, которые не решились по каким-либо причинам возвращаться на родину. Оставшиеся в Польше беженцы из числа интернированных (по данным Земгора, не более 8–9 тысяч человек) в августе 1923 г. получили «карты побыта»[1027] на основании признанного за ними права убежища («право азиля»)[1028]. Они могли выбрать место жительства в любом центральном воеводстве страны, кроме Варшавы, Лодзи и района угольных копей. Как и собственно беженцы, бывшие интернированные не имели права перемещаться и проживать на территории так называемых «восточных кресов». За малейшее нарушение ими паспортного режима, а также условий пребывания и проживания предусматривались административные аресты[1029].

В этот период времени (август – сентябрь) в Варшаве проходили консультации представителей польского МИД с полномочным представителем СССР в Польше Л. Л. Оболенским по вопросу о сохранении сети польских полномочных представительств на территории страны и по другим вопросам. Такие же переговоры проводил в Москве польский посол Р. Кнолль. Одним из предложений польского МИД было требование расширения сети полномочных представительств с целью сохранения темпов репатриации из России и создания нового консульства – в Тифлисе[1030].

В середине сентября 1923 г. рассматривался вопрос о принятии СССР в Лигу Наций. Однако против этого жестко выступили Франция и Польша, предложение было отклонено. В отчете Верховного комиссара по делам русских беженцев в сентябре 1923 г. было специально отмечено, что «в государствах, правительства которых признали советское правительство, положение русских беженцев слишком осложнено и требуется посредничество Лиги Наций»[1031]. Нансен имел в виду Польшу, отметив также, что польское правительство облегчает положение только «политических беженцев»; прочие русские беженцы, число которых «огромно», таковыми не признаются, что существенно осложняет их положение[1032].

Казак А. Матвеев, бывший член НСЗРиС и давний знакомый Б. Савинкова, писал ему в августе 1923 г.: «Живу пока в лагере Щалково[1033], который ликвидируется с 1 сентября с. г. Народу в лагере очень мало – много устраивается на стороне, а также порядочно уехало в Совдепию»[1034]. Судьба казака была чрезвычайно типичной для судеб многих, вовлеченных Б. Савинковым в «Крестовый поход». С октября до середины декабря 1922 г. он работал в лагерной мастерской столяром, затем мастерскую постигла печальная участь: «Она попросту была пропита заведующим этой мастерской, и работу пришлось прекратить». Казак устроился на строительство железной дороги, затем – плотником, затем разгружал лес. Ему удалось выехать во Францию, где он мечтал подзаработать денег на переезд в Америку. Казак планировал «там заняться земледелием – из крестьян я вышел и в крестьянина хочу снова обратиться». «О своих переживаниях и настроениях скажу то, что я окончательно разочаровался во всех белых организациях и теперь меня ни в какие союзы калачом не заманишь», – писал он Б. Савинкову в Париж[1035].

Полное закрытие последних лагерей в Калише и Щепёрно было намечено польским руководством на конец 1924 – начало 1925 г.[1036] Как отмечалось выше, еще в июне 1922 г. польское военное ведомство и МИД постановили закрыть лагерь в Тухоле, вследствие невыносимых условий содержания в нем людей. В январе 1923 г. в Тухоле начали разбор лагерных бараков, беженцы из числа интернированных и прочий контингент были переведены в лагерь Стржалково.

Поскольку этот лагерь стал местом концентрации оставшихся в Польше бывших интернированных, польские власти приняли решение ассигновать суммы на организацию там ремесленных мастерских, «в которых интернированные могли бы получить знания и навыки, облегчающие нахождение на работе». С 1 сентября 1923 г. в лагере Стржалково был создан «рабочий городок» (ремесленные артели). Но с 25 октября польские власти перестали поставлять продовольствие в лагерь; за плату можно было приобрести фасоль и хлеб, но и они доставлялись нерегулярно. Бараки стали непригодными для жилья, крыши протекали; угля для отопления лагеря не запасали[1037]. «Рабочий городок» просуществовал недолго и вскоре был закрыт[1038].

Единственной организацией, которая по-прежнему опекала оставшихся в лагерях русских беженцев, был Попечительный комитет под руководством Бутенко. Оставшимся в лагерях Стржалково, Щепёрно и Калиш «больным и слабым» людям комитет «оказывал питательную помощь». С середины 1923 г. комитет стал выдавать субсидию в 300 франков в месяц на содержание «детского приюта-ясли». В нем содержалось 55 детей тех родителей, которые были заняты работами в «рабочем городке». Комитет оплачивал медицинскую помощь в лагерях и в 3 крупнейших артелях (содержание персонала, снабжение медикаментами, помещение больных в лечебницы). В лагере Стржалково врач-окулист осмотрел «больных и слабых глазами», и для 60 из них были изготовлены очки за счет бывшего РОКК (эмигрантского)[1039].

К концу 1923 г. в лагере Стржалково оставалось всего около 90 человек (включая женщин и детей), в лагере Калиш – около 40 человек[1040]. В подавляющем большинстве это были нетрудоспособные люди и инвалиды. Комитет возбудил ходатайство о принятии инвалидов из Калиша в «Украинскую станицу», созданную там из состава бывшего украинского лагеря. Жители «станицы» получали пособие от польского правительства.

По данным чрезвычайной комиссии польского сейма, к концу 1923 г. в 3 польских лагерях (Стржалково, Щепёрно и Калиш) находилось всего 5476 человек[1041]. Польский исследователь З. Карпус объясняет причины закрытия лагерей желанием «польских властей пойти по пути постепенного уменьшения числа интернированных». Основным поводом к такому решению, по его мнению, стало то, что содержание одного интернированного в середине 1923 г. обходилось польской казне в 526 500 польских марок в год[1042].

Остальной контингент интернированных добровольцев находился на работах вне лагерей. К началу 1924 г. в Попечительном комитете было зарегистрировано свыше 30 крупных артелей из числа интернированных (общей численностью около 3000 человек)[1043]. В районах наибольшего скопления артелей (в Беловеже и Августове) Попечительный комитет имел своих представителей. В крупных артелях с его помощью и при его финансовой поддержке были организованы читальни, в небольшие артели комитет отправлял книги и газеты.

Попечительный комитет «непосредственно и через представителей» прилагал все усилия к тому, чтобы обеспечить членов артелей документами на жительство (картами азиля). Комитет также выдавал ссуду на переезд к месту работы; в «случаях безработицы и болезни» и пособия нуждающимся лицам. При содействии сотрудников бывшего РОКК (эмигрантского) комитет организовал фельдшерские пункты и обеспечивал медицинскую помощь рабочим в артелях[1044].