История усталости от Средневековья до наших дней - Жорж Вигарелло

энциклопедического проекта Жюльена Тюргана, который в 1863–1884 годах изучал «большие заводы», подчеркивая коэффициент полезного действия, «снижение себестоимости», прогресс, а также модернизацию предприятий компании Дольфюс – Мьег1156,

которым удалось ограничить потребление пара1157 и тем самым повысить производительность труда; или продвижение Парижской омнибусной компании, которой удалось снизить капиталовложения в транспортные средства и повысить их эффективность: «Вагоны стали легче, и при этом в них стало больше мест для пассажиров. Их могли тянуть за собой всего две лошади. Маршруты удлинились»1158.

Помимо стремления к равновесию между тем, что на входе, и тем, что на выходе, как правило, появляется стремление получать больше, нескончаемая погоня за улучшением, доходчиво описанная Леоном Пуанкаре в одной из первых работ, посвященных «промышленной гигиене»: «Для того чтобы индустриальное общество прогрессировало, необходимо производить товар быстро, много и дешево»1159, а это, помимо сопротивления рабочих, вызывает к жизни многочисленные исследования усталости и управления производством, парадоксальным образом становящиеся важнейшими темами изучения.

Надо сказать, что мускулатура по-прежнему играет важную роль. В конце XIX века огромное количество тачек перевозится при помощи силы рук, «крепкие мужчины» должны за раз перетаскивать 40 кг кирпичей, идущих на строительство парижских домов, норма для «мужчин второй категории» снижена до 27 кг1160. Физические навыки предполагают наличие силы. Результаты достигаются посредством усилий. Человеческое тело в промышленности по-прежнему остается главным орудием.

Промышленная логика

Неизбежные «переработки» можно рассмотреть на примере шахтеров из романа Эмиля Золя «Жерминаль»: в забое на шахте Жан-Бар за минимальное время надо добыть как можно больше угля, потому что от его количества зависит заработок:

Вытянувшись на боку, рабочие все сильнее рубили уголь, охваченные одним желанием – наполнить возможно большее число вагонеток. Все меркло перед бешеной жаждой заработка, добываемого таким тяжелым трудом. Углекопы уже не замечали стекавшей воды, от которой распухали руки и ноги, не чувствовали судорог от неудобного положения, душного мрака, где они чахли, подобно растениям в подземелье1161, 1162.

Эмиль Золя обозначает приоритет: выдавать на-гора все больше и больше угля, презрев боль и страдания, чтобы вырвать у скупого хозяина хоть какие-то деньги. В галереях шахты Жан-Бар не было поддерживающих стоек – конечно, из стремления добыть еще больше угля, что порождало трагедии: по новым правилам, работы по возведению укреплений практически не оплачивались, это вызвало конфликт с руководством, не желавшим упускать выгоду; начались забастовки, для подавления которых привлекались войска; изнурительные, мучительные работы в шахте возобновились.

Производственный «раж» приводит к трагедиям, изнеможение рабочих в расчет не принимается. Надо признать, что и сами промышленники мучаются: Энбо, администратор шахты Жан-Бар, «впадает в отчаяние», столкнувшись с трудностями, чувствуя, что «с каждым днем влияние его падает, что он опозорен и должен придумать что-нибудь чрезвычайное, дабы опять снискать милость акционеров»1163. Денелен, владелец конкурирующей шахты, оказался в более уязвимом положении из‐за забастовки: «он надеялся, что умрет раньше от апоплексического удара»1164. Хозяева предприятий настаивают, что их усталость, их нескончаемая «борьба» отличается от изнуренности рабочих – что она еще более мучительна: «Быть хозяином маленького или большого предприятия означает посвятить себя бесконечной работе, во многом гораздо более тяжелой, чем труд рабочих, которому в настоящее время уделяется так много внимания»1165. Трудности встречались на любом крупном предприятии, в том числе на строительстве Суэцкого канала, законченного в 1869 году; при его прокладке потребовалось поднять неслыханное количество донных отложений, а разработчикам – приложить огромные дипломатические усилия. Усталость «бизнесменов» пока не имеет такого же социального или личного смысла, как усталость рабочих, даже если и те и другие «перерабатывают»:

Всем известно и памятно, какие битвы должен был выдержать господин Фердинанд де Лессепс, когда задумал проложить Суэцкий канал. Также хорошо известно, как ему удалось, после всех нечеловеческих усилий, довести до конца эту гигантскую работу1166.

Золя вдохновили конфликты времени: хроника насилия в связи с длительностью рабочего дня и уровнем заработной платы1167. Среди прочих можно привести пример Мюлуза, где за несколько дней до начала войны 1870 года толпа из двухсот или трехсот забастовщиков заполонила долину Мазво и требовала повышения заработной платы и сокращения продолжительности рабочего дня, полностью заблокировав какую-либо деятельность. Для восстановления порядка были присланы две роты солдат, и вечером того же дня была объявлена война. Это «было для забастовщиков как холодный душ. Они моментально разошлись, а солдаты надели ранцы и отправились на смерть в Сульц-су-Форе»1168. Еще примеры – события в Анзене и особенно в Деказвиле, где в январе 1886 года «низы» потребовали установить фиксированное жалованье 5 франков в день для шахтеров, крепильщиков и забойщиков и 3,75 франка в день для подсобных рабочих, а также сократить до восьми часов продолжительность рабочего дня «из‐за плохого воздуха и пожаров в шахтах». Это вызвало агрессивную забастовку: в ответ на повторный отказ руководства выполнить требования бастующих две тысячи человек захватили контору, выбросили в окно заместителя директора Жюля Ватрена, которого прикончила толпа, как только он упал на землю1169. Иллюстрацией к холодному возбуждению мятежников служит комментарий журнала «Социалист» (Le Socialiste): «Победа – кровь пролилась, и в отличие от всех предыдущих забастовок на шахтах, пролилась кровь хозяев, капиталистов»1170. Такова неумолимая логика эффективности, сила которой во второй половине XIX века становится обыденностью и в которой мешаются лихорадочное желание производить больше, протесты, изнурение.

Физиологическая логика

Как бы там ни было, нельзя игнорировать получающие все большее распространение исследования и оценки. Помимо реакции рабочих, холодному стремлению к получению «прибавочной стоимости» противостоит нарастающий контроль и объективация.

Изобретаются инструменты для расчетов, проводятся эксперименты, появляются все новые численные результаты, и усталость тем самым превращается в новое пространство для прикладной науки, становится огромным полем для исследований, в данном случае исключительно органических, способствуя контролю и точности, включая в работу механиков и врачей. Усталость становится вещью в себе, сферой экспериментов и выводов. В конце XIX века существование и проявления усталости изучаются средствами науки, что подтверждает растущее внимание к ней, ее значение для культуры и общественной жизни. Это уже не единственное исследование рационального использования жестов, возможно изобретенного промышленной механикой1171, или экономии топлива, поскольку энергетика смогла ее количественно оценить1172, но изучение признаков усталости как таковой и способа их объективации; иначе говоря, создание того, что Энсон Рабинбах может назвать «наукой об утомлении»1173.

В качестве примера можно привести