Соколиная охота - Павел Николаевич Девяшин

три. Иван Карлович отчаянно боролся с сонливостью и, конечно, задремал. Проклятые веки были точно сделаны из свинца. Мысли, поначалу отчетливые и стройные, вдруг запрыгали, запутались и, наконец, закружились водоворотом сумбурных образов, сменявших друг друга, словно страницы в невнятном романе.

Дверь тихонько скрипнула, когда за окном уже сгустились сумерки и по саду поползли длинные тени. В проеме возникло испуганное лицо Семёныча. Молодой человек удивленно заморгал, он ожидал увидеть Егора.

Неужели проспал, успел ужаснуться Фальк, но тут же был успокоен сбивчивыми объяснениями повара, который поминутно кланяясь и извиняясь, сообщил, что прислан к его благородию в качестве секунданта и, если понадобится, душеприказчика. Петербуржец одарил гостя добродушной улыбкой, поблагодарил за оказанную честь, но от услуг душеприказчика наотрез отказался.

Пока шли к «Колоссее», петляя впотьмах знакомыми каменистыми тропками, Иван Карлович все глядел на своего робкого спутника, кутающегося в засаленный армяк, и думал, что такой секундант его и впрямь устраивает намного больше, нежели полупьяный конюх. Хороший мужик этот Семёныч.

Еще учитель фехтования размышлял о новопреставленном господине Вебере. Как смешно он шевелил своими рыжими усами и всюду таскался с вечно потушенной трубкой. Прямолинейный и бесхитростный служака. Фальку всегда нравились люди подобного сорта. Достойный человек. И ушел достойно. Только вот князь ошибается, утверждая, что Константин Вильгельмович погиб из-за любви к курению и не в меру разыгравшегося любопытства. Он принял смерть потому, что был полицейским.

В воздухе, разлетаясь тысячами мелких капель, клубилась влажная взвесь. Вечерняя прохлада грозила обернуться нешуточным ночным холодом. Штаб-ротмистр поежился. Оставалось надеяться, что внутри этого жуткого амфитеатра хоть немного теплей.

Желания сбываются, мрачно подумал Иван Карлович, когда в лицо его ударил жар десятка факелов, установленных по периметру арены. Он коротко огляделся. Входная арка и стены были увешаны бумажными гирляндами. Кое-где виднелись огромные банты, свитые из широких атласных лент. На трибунах застыли немногочисленные зрители: Софья Афанасьевна с красными от слез глазами, польская купчиха, бросающая осуждающие взгляды на проявления славянской несдержанности, и тучный лысоватый профессор. Доктор по-прежнему отсутствовал.

Посреди овальной арены, засыпанной свежим речным песком, горделиво прохаживался князь. Расстегнутая венгерка от мощного ветра вздымалась на спине кроваво-красным пузырем, хлопала плотной тканью в такт резким порывам. Чуть в стороне торчал Холонев. Закинув шпаги на плечо, он злорадно улыбался, будто знал нечто такое, что уже предрешило исход поединка. Причем, не в пользу Ивана Карловича.

Завидев фехтмейстера, Арсентьев перестал мерить шагами песок и, воздев указательный палец высоко над головой, обратился к собравшимся с короткой речью. Голос его, поначалу тихий и хриплый, звучал все громче и уверенней, а вскоре зазвенел так, что его не в силах был заглушить даже разбуянившийся ветер.

Дмитрий Афанасьевич начал с того, что поведал присутствующим о коварном вероломстве молодого столичного гостя, который посмел скомпрометировать достопочтенное семейство Арсентьевых, вскружив голову Софье Афанасьевне накануне ее помолвки. Затем, что вполне естественно, перешел к рассказу о предстоящем объединении двух прославленных на всю губернию фамилий, разумеется, имея в виду Софью и блистательного курганского коммерсанта Николауса. Фальк попутно отметил про себя, что, судя по реакции слушателей, сие ни для кого давно не новость. Однако следующие слова помещика заставили всех измениться в лице. Всех, кроме Листвицкой. Князь Арсентьев признался, что сегодня вечером сделал Ольге Каземировне предложение, и она его с удовольствием приняла!

Еще вчера, услышав такое, молодой человек обязательно бы насторожился. Задумался, а не происки ли это тайного подсыла. Не кроется ли в том какой-нибудь хитроумный план? Теперь картина представала перед ним в почти сверхъестественной ясности.

Агент здесь был совершенно не причем.

Во-первых, разгадать подоплеку внезапной страсти не составляло большого труда. Кичливый барин не особенно скрывал свои истинные намерения. Понятно, что к любви наметившийся брак не имеет ни малейшего отношения. За версту видно, это не союз двух трепещущих сердец, а скорей деловой тандем. Или, как говорят англичане, бизнес-партнерство. Надо признать, что затея может оказаться весьма и весьма удачной. Вступив в законный брак, оба получают немалую коммерческую выгоду. Князь становится если не полным хозяином саратовской мебельной мануфактуры, то, по меньшей мере, ее совладельцем. И, конечно, сможет рассчитывать на существенный дивиденд. Купчиха же получает почти неисчерпаемый источник бесплатного древесного сырья. Им даже необязательно вместе жить, главное – приобрести соответствующий правовой статус. Словом, все это позволит каждому из будущих супругов, наконец, преодолеть собственное финансовое неустройство. Конечно, когда-нибудь и в нашей стране станет возможным вести коммерческую деятельность на равных, невзирая на пол, как, например, в той же Британии, но пока фиктивный брак и впрямь представляется наилучшим выходом из сложившейся ситуации. Придумано довольно ловко и даже с некоторой долей изящества. Это, наверняка, идея Ольги Каземировны.

Во-вторых, к этому моменту Фальк уже знал, под какой маской скрывается вездесущий правительственный агент.

Софья Афанасьевна негромко произнесла что-то по-французски. Иван Карлович прислушался, кажется, это были слова-поздравления. Он встретился с девушкой взглядом и едва заметно кивнул, дескать, не тревожьтесь, сударыня, я помню об обещании не причинять вашему брату большого вреда.

К даме с неожиданным косноязычием присоединился адъюнкт-профессор, имевший в эту минуту такой пришибленный вид, будто его ударили по голове пыльным мешком. Бедняга, должно быть, утратил свое знаменитое красноречие после событий сегодняшнего утра. Вся эта история с трупом и лужами крови на дощатом полу у кого угодно могла отбить желание говорить складно и даже вовсе лишить дара речи.

Зато бирюка Холонева было не узнать. Он сахарно улыбнулся и обронил, что-то про "совет да любовь", причем тоже на французском, продемонстрировав весьма недурной марсельский выговор, затем с поклоном подал Дмитрию Афанасьевичу шпагу.

Князь с преувеличенной галантностью отсалютовал клинком и сказал, обращаясь преимущественно к гостям:

– Друзья, по случаю объявленной помолвки сердечно приглашаю каждого из вас на торжественный ужин! После сыграем в штос или преферанс. Вот игры, так игры! Не чета столичному барахлу, вроде записок. Хотя, надо признать, коль не они, я никогда не узнал бы о коварстве нашего доморощенного Дон Жуана. И не смотрите на меня так, душа моя! Словно, это я вас перед обществом скомпрометировал, а не вы меня. Давайте, наконец, со всем этим покончим. Мне и остальным не терпится выпить коньяку. Хорошего, "Шустовского"! Вам, Фальк, по понятным причинам, не предлагаю. Уж, извините.

– Ничего-с! Я все равно предпочитаю баварский лагер. Господин Холонев, вас не затруднит передать мне шпагу? Или фарс под названием: "Возмездие козлоногого сатира" не предполагает честной схватки?

Управляющий хмыкнул и ленивым движением подбросил сверкающую полоску стали в сторону петербуржца. Тот ловко подхватил оружие за рукоять и,