Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга первая. Фантастика — особый род искусства - Анатолий Бритиков

Если все эти прогнозы верны, космос потребует титанических усилий в течение тысячелетий, но и их, быть может, окажется недостаточно без помощи других цивилизаций. В статье с характерным названием «Множественность обитаемых миров и проблема установления контактов между ними» профессор Шкловский так представляет себе дальнейший ход событий: «Освоив свою планетную систему, высокоразвитая цивилизация начнет процесс диффузии к соседним звездам… Можно ожидать, что такой диффузный процесс, совершенный по единому плану… охватит всю Галактику».[293]

Ефремов вряд ли предполагал, что через какое-нибудь десятилетие его Великое Кольцо, восходящее к идеям Циолковского, получит теоретическое обоснование.

Великое Кольцо нашло отклик и в литературной критике, и в художественной фантастике. Писатель Г.Альтов полагает, что это «идея эффектная, но по философской своей сути геоцентричная»:[294] надо, мол «не переговариваться, сидя на своих „островках”, а объединяться в огромные звездные города».[295] Действительно, расстояния уже в сотни, а тем более в миллионы световых лет лишают смысла радиопереговоры: вопрос и ответ безнадежно устареют в пути. Но ведь Ефремов рисует первый этап: с начала Эры Кольца прошло всего несколько сот лет — в масштабах космоса время ничтожное. И ассоциация разумных миров не только обменивается информацией. Звездолет «Тантра» под командой Эрга Ноора послан был установить, почему замолчала планета Зирда. Мвен Мас и Рен Боз ищут переход через нуль-пространство для того, чтобы физически шагнуть в далекий мир туманности Андромеды.

Оспаривая Ефремова, Альтов, в сущности, дополняет, детализирует идею. Есть предположение, что особенность группирования звезд в центре Галактики может быть следствием разумного вмешательства. Карликовые звезды вроде нашего Солнца (т.е., вероятно, имеющие биогенные планеты) в отличие от одиноких гигантов образуют так называемые шаровые скопления. Альтов считает, что это и есть звездные города.

Но он утверждает далее, что тем «столичным» сверхцивилизациям в центре Галактики, поглощенным перестройкой мироздания, нет дела до нашей захолустной звездочки где-то на краю Галактического колеса, и они попросту не станут искать с нами связи. Потому-де нам самим придется двинуть Солнечную систему к шаровым скоплениям, а ефремовская идея насчет переговоров обрекает на пассивное ожидание. Альтов предлагает идти в гости, не справившись по телефону, дома ли, существуют ли в природе хозяева…

Смысл Великого Кольца не в переговорах, а в том, что расширение масштабов освоения мира неизбежно перерастает в более высокое объединение людей, в более высокую мораль и гуманизм. И, наоборот, подобно тому как закапсулирование цивилизации на своей планете чревато инволюцией (Шкловский), общность разумных существ не может остаться общностью, не распространяясь на все разумные миры. Более развитые не могут не заботиться о менее развитых уже хотя бы как о своем резерве. Технологический фактор диффузии разума в космос неотделим от идеологического. Именно эту мысль внушает «Туманность Андромеды». Ее находим и у других авторов. В повести Г.Мартынова «Наследство фаэтонцев» (1960) гибнущая планета Солнечной системы позаботилась сообщить землянам о постигшей ее катастрофе. Продолжая в романе «Гость из бездны» (1962) эту историю, Мартынов рассказал, как Земля впоследствии помогла собратьям вернуться к родному Солнцу.

Альтов — противоречивый полемист. Возражая Ефремову, он отлично формулирует ту же самую идею (которая восходит к Циолковскому и более ранним предшественникам): «Рисуя будущее, — пишет он, — романисты стремятся угадать детали — одежду, быт, технику. А какое это, в конце концов, имеет значение? Главное — знать цель существования будущего общества. Мы ясно видим цели на ближайшие десятки лет. Но необходима еще и дальняя цель — на тысячи лет вперед. „Высшая цель бытия”. Смысл долгой жизни человечества. Это очень важно, потому что великая энергия рождается только для великой цели».[296]

Физическое сближение миров, конечно, только часть великой цели. Даже безмерное могущество над природой, которое даст разуму межпланетное единение, тоже не вся цель. Самое главное — стремление разума к бессмертию или точнее к практически сколь угодно долгой жизни. Биогенная эра отдельной планеты, даже расширенная за счет освоения своей солнечной системы, имеет начало и конец. Выход в ближний космос может отсрочить, но не исключает конец планетарного разума. Лишь в лавинообразном распространении разум может противостоять бесконечности Вселенной, столь же неизбежно гасящей жизнь в одном конце, сколь закономерно она зажигает ее в другом. Вот почему предполагаемые братья по разуму не меньше нас должны быть заинтересованы в объединении.

В этом, в сущности, смысл прозрения Циолковского о неизбежности космоса для зрелого человечества, и в этом философская и морально-этическая преемственность между гуманизмом его космической концепции и коммунизмом Великого Кольца. Только коммунистическому разуму дана будет бесконечность мироздания и только в гигантском его пространстве он обретет поистине бесконечный расцвет. Вот почему тема Космос и Коммунизм — не преходящая дань времени. Советский научно-фантастический роман о высшей ступени коммунизма неизбежно должен был включить и высшую, коммунистическую цель освоения космоса. Он зажег тему века великой общечеловеческой целью.

Экипаж звездолета «Лебедь» навсегда уносил в бездну Вселенной кровью сердца писаную мудрость древних майя: «Ты, который позднее явишь здесь свое лицо! Если твой ум разумеет, ты спросишь: кто мы? Кто мы? Спроси зарю, спроси лес, спроси волну, спроси бурю, спроси любовь. Спроси землю, землю страдания и землю любимую. Кто мы? Мы -земля!» (с.128). Разум, поднимаясь к звездам, навечно сбережет тепло материнской планеты. Такова диалектика двойного чувства родины у ефремовских космопроходцев, по существу, — диалектика мировоззрения автора.

Ефремов не геоцентрист, каким его хотят представить оппоненты, но и не беспредметный галактоцентрист, какими выступают иные из них. В его концепции жизни-разума-коммунизма Земля и космос нераздельны, Нас интересует высшее звено этой цепи — разум коммунистический. Но прежде присмотримся к начальному звену — самой жизни.

Существуют две противоположные точки зрения на природу гипотетических братьев по разуму. Одни считают, жизнь возможна в любых, Даже неорганических формах, отсюда величайшее многообразие (если не бесконечность форм) и самая причудливая морфология разумных существ (даже — веществ?). Другие рассматривают возможные варианты жизни лишь в пределах «форм существования белковых тел» (Ф.Энгельс), Но не сходятся на морфологии жизни разумной. Ефремов не согласен с теми фантастами, которые допускают, например, даже мыслящие мхи. Можно придумать все что угодно, даже кристаллическую жизнь, но тогда нам нечего сказать о вероятности такого вымысла.

Фантастика может идти и вненаучным путем. Ефремов, однако, ставит целью «подчинить свою фантазию строгим рамкам законов» природы («Сердце Змеи»).[297] Он судит о внеземной жизни лишь внутри-по планетному нашему опыту. Но ведь и его противники — «галактоцентристы» тоже в глаза не видели мыслящих океанов или какого-нибудь коллективного разума вроде муравьиного сообщества.

Небелковая жизнь пока что неизвестна, и Ефремов ее не рассматривает, хотя и не отрицает. Это резко сужает принцип многообразия жизни. Но зато безбрежная стихия догадок вводится в русло определенности. Уязвимое в ефремовской концепции относится к ограниченности вообще нашего знания, а не однобокой интерпретации. Далее мы увидим к тому же, что принятое Ефремовым ограничение имеет и более глубокий, методологический смысл.

Наука пока располагает доказательствами лишь в пользу того, что только человек выделен был природой из широкого спектра жизни, чтобы пройти узким коридором своей целесообразности к самой вершине, к разуму. Гуманоидный облик земного разума не случаен, считает Ефремов. Вот ход его мысли. В сходных с земными условиях для развития большого мозга требуются «мощные органы чувств, и из них наиболее — зрение, зрение двуглазное, стереоскопическое, могущее охватить пространство… голова должна находиться на переднем конце тела, несущем органы чувств, которые, опять-таки, должны быть в наибольшей близости к мозгу для экономии в передаче раздражения. Далее, мыслящее существо должно хорошо передвигаться, иметь сложные конечности, способные выполнять работу, ибо только… через трудовые навыки происходит осмысливание окружающего мира и превращение животного в человека. При этом размеры мыслящего существа не могут быть маленькими, потому что в маленьком организме не имеется условий для развития мощного мозга, нет нужных запасов энергии. Вдобавок маленькое животное слишком зависит от пустяковых случайностей на поверхности планеты».[298]