Новый мировой беспорядок и индийский императив - Шаши Тарур

импортировать одну из самых заветных ценностей демократии - экономическую свободу", - заявил Клинтон в 2000 г. Вера Клинтона в то, что вступление Китая в ВТО приведет к либерализации экономики и развитию демократии, была общепринятой в то время; даже Джордж В. В ноябре 1999 г. Буш заявил: «Экономическая свобода создает привычку к свободе. А привычки к свободе порождают надежды на демократию... Свободно торгуйте с Китаем, и время будет на нашей стороне». Такие видные сторонники свободного рынка, как Томас Фридман, считали, что "в Китае будет свободная пресса" и что "глобализация будет двигать его". В ретроспективе становится ясно, что это было не так: китайские коммунистические лидеры с тревогой наблюдали за распадом некогда неприступной сверхдержавы - Советского Союза - и пришли к выводу, что виновата не перестройка (реструктуризация экономики), а гласность (демократизация и открытие пространства для плюралистического инакомыслия), которая привела Советский Союз к краху. В условиях успеха рыночных реформ Пекин нуждался в перестройке, но решительно отказывался от гласности в любой ее форме. Даже в последние годы Китай продолжает сдерживать процесс политических реформ, создавая уникальную смесь промышленности, контролируемой государством и коммунистической партией, с некоторыми элементами рыночной экономики в условиях авторитарного и даже тоталитарного государства. Управляемый валютный курс, огромное количество государственных предприятий, контроль над землей, рабочей силой, жильем и кредитами позволяют государству сохранять контроль над экономикой при абсолютном контроле над государством.

Вместо временных отклонений, задерживающих переход к полностью прозрачной западной модели свободного рынка, сохранение этой экономической модели оказалось устойчивой особенностью китайской экономики, позволяющей ей демонстрировать высокие темпы экономического роста и в то же время защищающей ее от превратностей глобализации.

За прошедшие годы экономический рост Китая был ошеломляющим. Ключевую роль в этих преобразованиях, несомненно, сыграла программа Дэн Сяопина "реформ и открытости" (разумеется, в экономическом плане), принятая в 1978 г., а вступление Китая в ВТО позволило ему вывести из нищеты сотни миллионов людей, усилить свое международное влияние и в конечном итоге стать державой, способной формировать международные правила и нормы в своих интересах.

Дэн Сяопин, которого часто называют главным архитектором экономических реформ в Китае, в свое время назвал свой подход "переправой через реку по камням". Он имел в виду не только темпы экономических реформ, но и их политические последствия. На протяжении 70-х и 80-х годов партия сохраняла баланс между этими двумя сферами был нарушен, а политические протесты и последующая бойня на площади Тяньаньмэнь стали поворотным моментом в истории страны.

Решение о подавлении студенческих протестов на площади Тяньаньмэнь, которые были открыто инспирированы Западом, а макеты Статута Свободы, выставленные протестующими в качестве тотемов их идеализма, были приняты правительством обнищавшей страны, руководство которой категорически не желало вступать в очередной цикл революционных потрясений. С тех пор Дэн Сяопин и его преемники придерживались модели, при которой политическое подавление сопровождалось неустанным стремлением к процветанию. Они рассудили, что китайцы проживут и без политической свободы, если она гарантирует им шанс на материальное благополучие, и поэтому единственной целью правительства стал экономический рост, направленный на обогащение миллионов китайцев. В то время как большинство стран мира приняли Вашингтонский консенсус, Пекин сделал выбор в пользу государственных компаний, используя контроль над финансовой системой для направления низкопроцентного капитала в отечественную промышленность, а также используя правовую систему против иностранных компаний, стремящихся выйти на китайский рынок. Китайские лидеры не ставят свободный рынок выше государства, напротив, контроль над рынком является ключевым условием поддержания социальной стабильности, экономического роста и легитимности партии. В то же время они отвергают западные нормы: в 2013 г. во внутреннем меморандуме Коммунистической партии под названием "Документ № 9" содержалось прямое предостережение против "западной конституционной демократии" и других "универсальных ценностей" (которые, конечно же, были теми самыми ценностями, на которые ссылались участники акции протеста на площади Тяньаньмэнь).

В 2000 г. Гордон Чанг, известный китайский скептик и автор книги "Грядущий крах Китая", предсказал, что китайские государственные предприятия (ГП) "не доживут до второго десятилетия нового тысячелетия", что они не смогут оставаться государственными и в то же время реформироваться и стать конкурентоспособными по отношению к иностранным предприятиям и в зарубежных странах. Очевидно, что он недооценил волю КПК. В 2007 г. премьер Вэнь Цзябао назвал китайскую экономику       «нестабильной, несбалансированной, нескоординированной       и неустойчивой». Однако вместо того, чтобы проводить реформы, партия укрупняла ГП, уничтожая или объединяя неэффективные компании, и проводить политику, направленную на развитие промышленности в ключевых развивающихся секторах. К 2015 г. 98 китайских государственных предприятий вошли в список 500 компаний Fortune, уступая лишь 128 американским. Государственные предприятия занимают центральное место в политической экономике Китая, где экономические показатели лежат в основе легитимности партии. В докладе о расследовании, проведенном в 2011 г. гонконгской консалтинговой компанией, подчеркивалось, что высшее руководство многих китайских государственных компаний является членами КПК, и делался вывод, что роли председателей и руководителей государственных предприятий являются «синонимами партии».

Если предсказаний о крахе китайской экономики с государственным участием было много, то глобальный финансовый коллапс 2008 года предвидели немногие. В результате кризиса, уничтожившего одну из крупнейших американских инвестиционно-банковских компаний Lehman Brothers, европейские и американские рынки погрузились в хаос, практически погрузив слабейшие из них, такие как Греция и Исландия, в неконтролируемый долг. Через полдесятилетия после кризиса, например, в Испании, которая была тринадцатой по величине экономикой мира, уровень безработицы среди лиц моложе двадцати пяти лет составил 57%. Финансовый кризис 2008 года был не просто экономическим цунами, он стал поворотным пунктом в будущем международного порядка. Поэтому неудивительно, что президент Си, признанный самым влиятельным китайским лидером со времен Дэнга, на XIX съезде партии в 2017 году категорически заявил, что китайская система "прокладывает новый путь для других развивающихся стран к модернизации" и предлагает «новый вариант для других стран и народов, которые хотят ускорить свое развитие».

Действительно, избрание Дональда Трампа президентом США и голосование Великобритании за выход из Евросоюза только укрепляют его позиции. В ходе Всемирного экономического форума 2017 года в Давосе (Швейцария) президент Си привел впечатляющие аргументы в пользу продолжения глобализации, несмотря на то что Запад, казалось бы, уже сыт ею по горло. Призывая аудиторию "принять вызов", он сказал, что «историю делают смелые». "Пекинский консенсус", как его называют некоторые, сочетающий авторитаризм с экономическим подходом, ориентированным на развитие, все больше набирает обороты. Справедливости ради следует отметить, что Си имеет право на такую риторическую уверенность: в 2011 году журнал The Economist отмечает, что "мировой финансовый кризис выявил критические слабости западных экономик. Китай, напротив, пережил лишь кратковременное замедление темпов роста, после чего вновь вышел на двузначные показатели". Таким