Севастопольский конвой - Богдан Сушинский

Контр-адмирал вновь вопросительно взглянул на Горшкова. И снова тот поднялся настолько резко, что можно было бы сказать – «подхватился».

– Диверсионная рота Зубова будет рассажена на шести морских охотниках из состава сопровождения, при поддержке которых ей предстоит высаживаться в заданной точке. Докладываю также, что на борт эсминца «Беспощадный» поднимется особая, парашютная, группа старшины Кузнецова.

– Да-да, группа Кузнецова, – подтвердил контр-адмирал, поймав себя на том, что чуть не забыл еще об одном диверсионном подразделении, о появлении которого на одесском театре в осажденном городе тоже пока еще не знают. – Эта группа будет находиться под особым контролем. На подходе к Одессе она будет пересажена на быстроходные катера и доставлена в порт. Дальше она действует по специально составленному для нее плану.

Командующий обвел взглядом присутствующих офицеров, словно бы опасался, что способно всплыть еще какое-то упущение.

– Прибытием в ночь на 22 сентября конвоя кораблей на траверз лимана и поселка Григорьевка – продолжил он свой доклад, – завершится первая фаза операции «Севастопольский конвой». После этого крейсера возвращаются в Севастополь, а эсминцы, канонерская лодка и малые корабли обеспечат огневую поддержку десанта, который повлечет за собой наступление войск Восточного сектора обороны города. Впрочем, наземные операции будут осуществляться уже по планам штаба Одесского оборонительного района.

Пауза, которую он выдержал, оказалась слишком затяжной, чтобы Горшков удержался от вопроса, который интересовал его с самого начала совета.

– А какова роль эсминца «Фрунзе»? – решился он нарушить это молчание.

– «Фрунзе» отводится особая роль. Он уйдет в сторону Одессы самостоятельно, причем немедленно, со мной и капитаном первого ранга Райчевым, заместителем начальника штаба обороны Одессы на борту. Мы должны будем ознакомить командование обороны города с разработанными штабом флота планами всех составных одесской операции. То есть локальных операций с участием десантников, наземных частей оборонительного района, а также авиации и судов, базирующихся в Одессе. Ко времени прибытия конвоя все координационные вопросы с городским штабом обороны будут согласованы.

– Простите, товарищ контр-адмирал… Если я верно понял, эсминец «Фрунзе» выйдет в море один, вне конвоя и без судов сопровождения?

– Вы правильно поняли, контр-адмирал.

– Но это крайне опасно. Одинокий эсминец может стать легкой добычей «юнкерсов», только что переброшенных на полевые аэродромы из Средиземного моря. Причем речь идет об эсминце, на борту которого находятся два руководителя операции вместе со всеми штабными документами. Кстати, замечено, что, опасаясь плотности огня, немецкие и особенно румынские летчики на конвои стараются не нападать.

Офицеры уставились на командующего, ожидая его реакции. В какое-то время им показалось, что контр-адмирал колеблется. Все понимали, что в эти минуты он гадает на свечах своей судьбы.

– Что вы предлагаете, контр-адмирал?

– Идти вместе с конвоем, – решительно ответил Горшков. – Появление еще одного эсминца усилит его огневую мощь, к тому же всегда можно рассчитывать на спасательные шлюпки соседних судов.

– Риск существует, не спорю. Однако решение принято, контр-адмирал Жуков о времени моего прибытия извещен. Все, товарищи офицеры, совет закрыт, прошу всех отбыть на вверенные вам суда. Контр-адмирал Горшков, как командир конвоя вы лично отвечаете за погрузку десантников, их оружия и снаряжения.

– Есть, организовать погрузку.

– В тринадцать тридцать конвой уже должен быть в открытом море. Из сторожевиков и миноносцев организуйте боковое охранение конвоя.

– Опыт показывает, – по-штабистски бесстрастно признал командир конвоя, – что выстраивать длинную кильватерную колонну неэффективно, она теряет уровень боеспособности.

Уже попрощавшись с Гродовым у трапа, полковник флота Райчев почему-то подался вслед за ним и сошел на пирс.

– Вчера вечером беседовал по рации с полковником Бекетовым, – произнес он, прежде чем прощально пожать руку майору. – Полковник интересовался твоими делами и, как бы между прочим, сообщил что ваша общая знакомая, доктор Римма Верникова, оказывается, жива.

– Ну?! Римма жива?! Вот это новость!..

– Значит, все еще помнишь о таковой? Или, как поется в одной из песенок: «Ах, коротка походная любовь…»?

– Помню, конечно, – как ни странно, никакого прилива чувств, кроме общечеловеческой радости за чудом спасшегося человека, Дмитрий не ощутил.

– Насколько я понимаю, вы с полковником, други мои походные, считали ее пропавшей во время гибели госпитального судна?

– Мало того, полковника официально известили, что ни одной женщины спасти с этого судна не удалось. Что же произошло на самом деле?

– Буквально перед выходом в море ее сняли с госпитального транспорта и пересадили на один из миноносцев, где стало плохо раненому офицеру, пожелавшему оставаться на посту. Кстати, после прибытия в Севастополь они поженились.

– После столь рокового спасения они решили, что переход доктора на миноносец – это знак судьбы для обоих, – бесстрастно подытожил Гродов. – На войне такое случается.

Они посмотрели туда, где далеко в море зарождались первые проблески осенней зари, и помолчали. Дмитрий вдруг возродил в памяти фигуру этой женщины, сидящей в седле кавалерийского коня. Наверное, она могла бы стать прекрасной наездницей. Однако никаких иных, более одухотворенных воспоминаний из времен их бурного знакомства у него не возникало. Возможно, виной тому оказалось неожиданное вторжение в его жизни Магды Ковач – вот чьему появлению он обрадовался бы сейчас до ребячьего визга. «Все-таки хорошо, что она вышла замуж, – легкомысленно подумалось Дмитрию. – Таким образом, все решилось как бы само собой, и, наверное, это лучшее, что могло произойти между нами. После спасения Риммы, конечно же…».

– Тем не менее Бекетов сообщил доктору Верниковой, что ты здесь и сегодня уходишь в море.

– Это уже не имеет смысла. Вам пора, полковник флота, сейчас будут убирать трап. До встречи в Одессе, на Приморском бульваре, – козырнул Гродов.

– До встречи, други мои походные, до встречи! – неожиданно помахал Райчев высоко поднятой рукой, словно прощался не с одним-единственным провожавшим его человеком, а с целой толпой. – Неспокойно у меня на сердце, Гродов, Черный ты наш Комиссар, неспокойно, – оглянулся уже от трапа.

– Теперь у всех неспокойно, полковник флота, – инстинктивно подался вслед за ним Дмитрий.

– Нет, у меня как-то особенно. Все-таки не морской я человек, майор, не морской. Не лежит у меня душа к этой стихии. Не лежит – вот как оно складывается, други мои походные. Впрочем, это уже сантименты, – пробубнил он и, вновь взмахнув рукой, решительно взошел по трапу на судно.

Казачью бухту эсминец «Фрунзе» оставлял под вытье сирен, возвещавших об очередном воздушном налете на базу флота, под звуки которых тут же оживали десятки береговых и корабельных зениток.

– Что, служивый, кажется, фрицы опять побудку нам устраивают? – неспешно прошел мимо Гродова седовласый портовый такелажник. – Манер такой взяли, нехристи – на рассвете налетать, охоту перепелиную устраивать!

10

Первой на сторожевики погрузили вспомогательную, как она именовалась теперь в штабных документах, роту Зубова. Она уходила на трех бортах, остальные три корабля поддержки этого же класса должны были присоединиться к ним уже на одесском рейде. Поскольку сторожевики пребывали на якорной стоянке в глубине бухты, откуда в случае налета авиации легко было уходить в открытое море, то и переправляли на них бойцов небольшими катерами и двумя баркасами.

– Во время высадки мы с тобой, старший лейтенант, встретиться уже вряд ли сумеем, – молвил Гродов, прощаясь с Зубовым перед отправкой его на сторожевик, который являлся в этом небольшом отряде чем-то вроде «флагманского». Вместе с ним находились командиры взводов, политрук роты и старшина. – Поэтому, товарищи командиры, в момент высадки настраивайте своих пехотинцев на действия в одиночку. В группы не сбиваться, об отделениях и взводном подразделении на время забыть, приказов и наставлений не ждать. Действовать решительно, исходя из ситуации; брать противника на испуг, используя все подручные средства, причем так, будто каждый из вас остался в это время наедине со всей вражеской ратью.

– К сожалению, ни у кого в роте опыта диверсионной борьбы нет, – по-ученически признал командир роты. – Поэтому принципы вашей подготовки на многое открыли нам глаза. Особенно командирам. Мы об этом откровенно говорили в последние дни.

– Все, все, – осадил его Гродов. – Обмен комплиментами оставим на потом. Тот способ ведения боя, о котором я только что говорил, – решительный, наступательный, рассчитанный на сонного, дезориентированного врага, хорош только в ночное время. Но к утру румыны кое-как придут в себя. Мало того, решив, что ваш десант является основным, они станут подбрасывать подкрепления.