Последний рыцарь империи - Сергей Ильич Ильичев

Молотова в честь его 50-летия. С чего бы это? Или это знак для нас? Может быть, хочет выйти на контакт с Молотовым? Вот с ним вам и придется поработать уже как дипломатическому работнику и специальному советнику Молотова. Там сейчас работает Меркулов. Его основная цель – комплексная операция по захвату контроля над правительством Латвии. Точнее, нужно постараться продвинуть людей, близких к компартии. Подробности и документы получишь завтра утром. Действовать нужно срочно. Полетишь на скоростном бомбардировщике. Там тебя встретят. И не стой, как зачарованный принц… Поешь что-нибудь…Возвращение в реальность: Дача Судоплатова

По телевизору шел праздничный концерт, но звук был приглушен, так как Кирилла больше интересовали воспоминания Судоплатова.

– Уже через день я нанес тайный визит Мунтерсу, выразив пожелание советского правительства как можно скорее произвести необходимые перестановки в составе Кабинета министров республики и намекнул, что он, Мунтерс, смог бы возглавить новое коалиционное правительство. А далее известно из учебников по истории: президент Ульминас вынужден был уйти со своего поста, наши войска оккупировали Латвию и экс-президента арестовали.

Называя нас сегодня оккупантами, латыши забыли, как в XIII веке немецкие крестоносцы захватили все земли пруссов, как они пришли за землями племен балтов и заняли их. Но вернемся к нашим событиям. Немцам тогда было не до Латвии. Их войска были заняты на Западе. Латыши не могут понять одной простой истины: их судьбу совместно, повторяю, совместно сначала определяли дипломаты Польши и России, а сейчас дипломаты Кремля и Берлина. То есть, немцы их просто в очередной раз сдали, а наш интерес заключался в создании у границы Советского Союза буферной зоны. Заметь и то, что пока Латвия не стала искать себе союзника в лице Германии, она нас не интересовала. Это как и с Финляндией. Пока она не заключила союз с Германией, она не представляла для нас угрозы. А вот когда она вошла в союз, то тут ситуация уже менялась. Ведь не секрет, что от финской границы до Ленинграда, в котором много военных предприятий, было чуть менее 40 километров. И такой подарок вермахту, в случае войны, мы сделать уже просто не имели права. И нам пришлось ввести свои войска в Финляндию, чтобы, к сожалению не без потерь, отодвинуть границу как можно дальше от нашей Северной столицы. Вслед за Латвией Германия отказалась от своих интересов в ряде областей Литвы в обмен на семь с половиной миллионов американских долларов золотом. Я, по правде сказать, тогда не знал о существовании протоколов с соглашениями, предписанными немцами по территориальным вопросам в Прибалтике и об экономическом сотрудничестве с ними на 1941 год. Но, в любом случае, это уже свидетельствовало о том, что Германия – как одна из ведущих держав мира – на тот момент признала международные интересы Советского Союза и наше естественное желание расширять свои границы за счет соседних территорий, что делала и сама.

– А теперь расскажите, пожалуйста, как складывались ваши отношения с Хрущевым после командировки в Латвию.

– Я ведь Никиту Сергеевича до этого практически не знал. Ни его, ни того, как он работает. Но вот однажды был случай, который мне запомнился. В 1939 году из Испании вернулся один из командиров наших партизанских формирований – капитан Прокопюк. Мы с Меркуловым посоветовались и решили рекомендовать его, как опытного оперативника, на пост начальника одного из отделов украинского НКВД, в задачу которого входила бы подготовка сотрудников к возможному ведению партизанских операций в случае нашей войны с Польшей или Германией. Хрущев тут же позвонил Берии и сказал, что капитан Прокопюк не приемлем для этой должности, потому что его родной брат и член коллегии наркома просвещения Украины в 1938 году был расстрелян как «немецкий шпион».

– А кто же, если не боевой офицер, тогда приемлем для этой должности?

– Хрущеву не был нужен опытный оперативник на этой должности. Ему нужен был послушный исполнитель. Для этих целей Никита Сергеевич переманил к себе Успенского, который возглавлял НКВД Московской области. И тот начал на Украине борьбу с «либерализмом и мягкотелостью». Сегодня уже известно, что из старого состава ЦК Украины, а их было более ста человек, в живых осталось лишь трое. Такое даже представить трудно…

– Успенский, как я понимаю, расчистил для Хрущева дорогу к безраздельной власти на Украине.

– Все верно. Стало известно и то, что Хрущев был одним из членов Политбюро, который лично участвовал в пытках арестованных вместе с Успенским. А вот когда после ареста Ежова началась охота уже за чекистами-изменниками, то Хрущев сам сдал Успенского. Тот пытался сбежать за границу, для чего инсценировал свое самоубийство. Правда, тело утопленника так и не обнаружили. Вот тогда-то Хрущев и запаниковал. Он обратился к Сталину, а тот приказал Берии объявить Успенского в розыск. Позже его задержали где-то в Сибири. А ведь они с Хрущевым дружили семьями. Но меня в этой истории до глубины души возмутило тогда следующее. Когда приговоренная к расстрелу за помощь мужу в организации побега жена Успенского подала прошение о помиловании, Хрущев вмешался и лично рекомендовал Президиуму Верховного Совета отклонить ее просьбу о помиловании. Я тогда впервые узнал, что вмешательство первых лиц партии и правительства почти всегда было направлено не на спасение жизни часто невинных людей, а являлось способом избавления от нежелательных свидетелей.

– Павел Анатольевич, а как же насчет сроков начала войны? Ведь известно, что большое число агентов, да и просто люди, сочувствующие нам из ряда стран, с риском для своей жизни предупреждали нас о возможных сроках начала войны?

– Могу лишь высказать предположение. Тайные консультации Гитлера, Риббентропа и Молотова о возможном соглашении стратегического характера создали у Сталина иллюзорное представление о том, что с Гитлером можно договориться. Иосиф Виссарионович до самого последнего момента верил, что наш авторитет и военная мощь, которая не раз демонстрировалась немецким экспертам, заморозят начало войны по крайней мере на год, пока Гитлер будет пытаться уладить свои споры с Великобританией. И естественно, что Сталина раздражали иные точки зрения. Этим объяснялись и грубые его пометки на докладе Меркулова от 16 июня 1941 года, которые