Американский экспресс - Илья Петрович Штемлер

class="p1">— Мне и не надо, — ответила Ириша. — По-моему, тут много чепухи. Но красиво. Особенно ночью, когда включишь музыку, можно с ума сойти от автомобиля… Кстати, как твой, шустрит?

Я кивнул. Еще бы не шустрить — новый автомобиль, подарок Ириши и племянника Ленечки: они узнали, что моя колымага совсем развалилась, и прислали денег на новую машину. Очень меня их забота растрогала. Я рассказывал об этом знакомым — одни радовались вместе со мной, другие скучнели: «А мой, сукин сын, и цента на лекарства не вышлет. Мало его лупили в детстве…»

Ириша лихо вырулила на шоссе, в направлении указателя «Монтерей». Машину она вела уверенно и грациозно, я был доволен, но вида не показывал, с робостью поглядывая на многоцветное освещение панели, благо уже смеркалось…

— Начну с анекдота, — произнес я. — На Брайтоне вывесили объявление: «Лечу от всех болезней!» Подходит эмигрант и бормочет: «Лети, лети. От всех не улетишь…» Теперь твоя очередь.

Ириша оценила мой анекдот и выставила встречный:

— Приходит читатель в библиотеку. «Скажите, — спрашивает он библиотекаря, — у вас есть литература о жизни самоубийц?» — «Есть, — отвечает библиотекарь. — На второй полке, справа». Читатель отошел, но вскоре вернулся с жалобой: дескать, полка пуста. «Так ведь не сдают!» — ответил библиотекарь…

Сумерки густели, фары встречных автомобилей на параллельном шоссе наливались светом. Упругий океанский ветерок влажно обдувал лицо. Голова полнилась блаженной ленью. Я представлял себе встречу в Салиносе более эмоциональной, а встретились, точно вчера расстались. Впрочем, мы не виделись всего лишь месяц — с тех пор, как собрались всей семьей в Нью-Йорке, по случаю моего приезда…

— Как дела, доченька? — Я прислушался к этому теплому слову, которое с годами звучит все более странновато.

Я доподлинно знал: долгие паузы, которые нередко прерывали наш разговор на вечернем фривее № 101 по пути в Монтерей, не признак недомолвок, а отдых близких душ — такое молчание выразительнее многих слов…

— Мама по телефону сказала мне, как ты угощал ее вполне съедобными блинчиками своего изготовления, — произнесла Ириша.

— Холостяцкая жизнь в Петербурге подкинула мне новую профессию, — ответил я. — Могу приготовить борщ, еще кое-что… Кстати, анекдот. Закоренелого холостяка уговаривают жениться: «Женись! Придет час — тебе и стакан воды некому будет подать!» Женился. Пришел его час. Лежит в окружении заплаканной жены и детей и думает: «А пить-то и не хочется!»

Мы въехали в Монтерей, в городок, столь ярко описанный Джоном Стейнбеком…

В квартире все выглядело, как прежде, лишь дерево в кадке посреди гостиной поднялось выше, под самый потолок. Из глубины квартиры доносилось бряцание посуды, рокот воды, хлопки дверцы холодильника — Ириша сооружала ужин.

Балконная дверь была приоткрыта. Я постоял у проема, вдыхая свежий и резкий океанский воздух. Не впервые я в этом городке, и все равно каждый раз на душу нисходит покой и умиротворение…

Монтерей можно сравнить с Кисловодском, если поместить Кисловодск на берег тихоокеанского залива. Да в придачу подвести дикий грибной бор, который начинался почти у порога дома. Грибы — классические грибы, на толстой ножке — привели бы в трепет любого питерского грибника, но тут живут американцы, которых грибы не волнуют: зачем ходить в лес, когда любые грибы можно купить в магазине!

Если спускаться вниз с холма по тишайшей улице Хофман, то вскоре можно будет выйти на Оушен-авеню, что подобно бордюру повторяет изгиб береговой линии. Мне нравилось гулять по этому Океанскому проспекту. Почему-то он всегда малолюден. Понятное дело, монтерейцы пресытились близостью океана, а мне… Часами я мог сидеть на старой изогнутой скамье и глядеть на лежбище морских котиков, чьи туши, с раскинутыми ластами, по-хозяйски покрывали скальные камни. Они были так близко, что я мог разглядеть их черные цыганские глаза и серебристые спицы усов у лакированного носа с глубокими дырочками ноздрей. Светлобокие крупные чайки парили вблизи берега. Улавливая потоки воздуха, чайки висели на распластанных крыльях, хищно склонив черную голову с длинным изогнутым клювом. Чайки не боялись котиков, они бродили у самого носа океанских зверюг. Помнится, одна чайка, рослая, похожая на цаплю, маршировала по спине валуна, боком поглядывая на меня. То ли ждала подношений, то ли опасалась подвоха. Я начал двигать плечами. Потом резко хлопнул ладонями. Чайка продолжала на меня зыркать. Затем направилась в сторону океана, то и дело оборачиваясь с видом: «Дурак ты, братец. И шутки твои дурацкие…»

Перпендикулярно Океанскому проспекту в залив уходил просторный мол. Вот где веселье… Магазинчики-бутики, кафе, рестораны, детские площадки, аттракционы, у причалов стоят многочисленные яхты — от мелкоты до огромных океанских яхт-дворцов… Параллельно молу тянется в даль залива другая достопримечательность — океанариум. Там в широченном обзорном окне — если повезет — можно увидеть «живьем» гигантских акул, тунцов, барракуд, морских черепах. Обзорное окно океанариума расположено у самой границы залива и открытого океана, на глубине…

Неподалеку от входа в океанариум, на Кеннери-роуд, в помещении бывшего консервного завода расположились торговые ряды, лавчонки, небольшие гостиницы, магазины сувениров…

Много чего можно порассказать о Монтерее, экс-столице Мексиканской Калифорнии, океанское побережье которого считается одним из живописнейших уголков мира. Но материковая часть по красоте не уступает океанской… Белый песчаный пляж Кармела уходит от океана в заповедные леса Дель-Монте, в которых, подобно оазисам, разбросаны небольшие поселения. Особенно уютен городок богемы Биг-Сер, куда можно попасть по гигантскому мосту длиной более двухсот метров, который нависает над фантастическим каньоном Биксби…

К сожалению, мне не довелось побывать в Монтерее осенью, когда там проводится Всемирный джаз-фестиваль, чести играть на котором добиваются лучшие оркестры мира. Джаз увлекал меня со школьной скамьи. Во времена моего детства считалось особым шиком выставлять себя знатоком джаза, а музыканты, которые «лабали» в оркестре бакинского порта или в Клубе железнодорожников, считались такой же достопримечательностью города, как памятник революционеру С. М. Кирову на вершине холма городского парка. Весьма прикольно было на большой переменке между уроками придерживать одной рукой пуговицу школьного приятеля, — чтобы не убежал, — а вытянутым пальцем второй руки отсчитывать перед носом дружка такт популярной мелодии из кинофильма «Джордж из Динги-джаза». При этом следовало закатывать глаза, демонстрируя экстаз и понимание тонкостей гармонии…

В Нью-Йорке я нередко заглядывал в популярный джаз-клуб «Блюнот», в том районе Гринич-виллиджа, где было особенно тесно от геев и лесбиянок. Подъезд под огромным голубым флагом скрывал двухэтажное помещение. Любители джазового кайфа плотно сидели за столиками, угощались и слушали музыку, которую, сменяя друг друга, «лабали» на небольшой эстраде участники джаз-сейшена. На втором этаже размещался магазин. Открытки, кассеты, ноты, фотографии знаменитых «лабухов», личные вещи звезд биг-бенда… Однажды,