Лейтенант Рэймидж - Дадли Поуп

— К делу, возможно, имеет отношение, что я — председатель трибунала, а вы — его младший член.

Рэймидж чувствовал, что Краучера не слишком беспокоят протесты Ферриса: у него наготове был новый трюк.

— … Тем не менее, предлагаю продолжить работу трибунала и не представлять документ, пока его связь с делом не станет очевидной.

Краучер посмотрел на Барроу и сказал:

— Пригласите первого свидетеля.

Пока пошли за боцманом, Барроу лихорадочно заскрипел пером, время от времени опуская его в чернильницу движениями, напоминающими своей быстротой бросок змеи.

Рэймидж представлял, что он пишет. Лист озаглавлен «Протокол заседания военного трибунала, имевшего место быть на борту корабля Его величества „Трампетер“ в Бастии в четверг, сентября в пятнадцатый день 1796 года». Далее, под грифом «Присутствуют» значатся имена шести капитанов, начиная с Краучера, как председателя, «все капитаны ранговых кораблей в соответствии с выслугой, за исключением капитана лорда Пробуса, представившего председателю справку о невозможности участвовать в заседании по причине плохого здоровья».

Затем следует надпись «Приказ о созыве трибунала прилагается» — названный документ будет приложен к чистовому экземпляру протокола, так же как распоряжение о назначении на должность самого Барроу и текст присяги. После этого идет краткий пересказ дебатов с капитаном Краучером, а сейчас, видимо, он выводит новый заголовок: «Свидетельства в пользу обвинения».

Войдя в каюту, боцман с «Сибиллы» замялся в дверях, обескураженный таким количеством глядящих на него старших офицеров, а также ослепленный ярким солнечным светом.

Барроу взглядом пригласил его подойти к столу и вручил Библию. Боцман расправил плечи — обычно он ходил, слегка ссутулившись, и повторил слова присяги.

— Не отвечайте на вопрос, пока помощник судьи-адвоката не запишет его, — обратился к нему Краучер, — и не говорите слишком быстро.

— Есть, сэр.

Вот уже несколько секунд до слуха Рэймиджа доносились звуки оживленной перепалки, происходившей за дверями каюты. Краучер поднял голову. Похоже, раздавался женский голос, говорящий на быстром итальянском. Нет, не может быть, он видно, бредит! Барроу, закопавшись в бумах, ничего не заметил и начал допрос:

— Это вы Эдвард Браун, бывший боцман…

Дверь распахнулась с сильным стуком, заставившим всех подпрыгнуть, и в каюту ворвалась Джанна. Бледность и изможденность еще более подчеркивали точеность черт ее лица. Глаза девушки блестели от ярости, и весь ее облик не давал усомниться в том, что эта гордая, импульсивная молодая женщина привыкла, когда ей подчиняются беспрекословно. Бледно-голубое платье, расшитое золотом, частично скрывалось под черной шелковой накидкой, небрежно наброшенной на плечи.

Следом за ней в каюту ворвался морской пехотинец с мушкетом в руках, крича: «Вернись назад, сумасшедшая ведьма!». Один из лейтенантов «Трампетера», оттолкнув часового от двери, схватил ее за руку.

— Мадам, пожалуйста, я же сказал, что идет заседание трибунала!

Но ее красота, ее величественный гнев, произвели на него слишком большое впечатление — он не осмелился сжать ее крепче, и она сбросила его руку, словно сгоняя муху, севшую на веер.

Джанна направилась прямо к столу и холодно посмотрела на шестерых капитанов, которые оказались настолько изумлены, что словно уменьшились в размерах, превратившись из созданий из крови и плоти в фигуры, запечатленные на холсте кистью художника.

— Так, — грозно спросила Джанна — кто здесь судья?

О, как нравится ему этот голос, когда в нем появляются повелительные нотки! Он не мог решить, на кого смотреть: на Пизано, на шестерых капитанов, на Джанну, на лейтенанта, нерешительно стоявшего в шаге от нее, на Барроу, чьи очки сползли на нос так далеко, что казалось удивительным, как они вообще не упали, или на морского пехотинца, полагавшего, очевидно, что в каюту ворвалась какая-то маркитантка.

Краучер оправился первым, хотя, загипнотизированный ее голосом, робел и мямлил:

— Я, э-э… Я председатель трибунала, мадам.

— Я — маркиза ди Вольтерра.

Ее голос, осанка и патрицианская красота заставили всех смолкнуть, кроме морского пехотинца, в изумлении выдохнувшего:

— О, Боже мой!

Рэймиджу представлялось сомнительным, что Краучер даже со стороны любого адмирала мог бы ожидать встретить такое обращение, как от этой девушки.

— У меня нет законных оснований вмешиваться в дела трибунала, расследующего поведение лейтенанта Рэймиджа при потере его корабля, — заявила она тоном, ясно дающим понять, что все это сущие пустяки, — но у меня есть моральное право появиться в суде, рассматривающем обвинение его в трусости, выдвинутое моим кузеном.

Несколько человек ахнули, а Рэймидж посмотрел на побледневшего Пизано. Лицо его было непроницаемо: он уже наверняка слышал все это пару минут назад, за дверью каюты.

— Насколько мне известно, мой кузен в письменной форме обвинил лейтенанта Рэймиджа в трусости, в том, что он бросил моего кузена графа Питти, что…

— Откуда вам могло это стать известно, мадам? — воскликнул Краучер.

— Но это так, не правда ли?

Властный, звенящий тон ее ответа на вопрос Краучера прозвучал как стремительный и точный рипост[41] опытного фехтовальщика, и капитан не сумел его парировать.

— Да… хм…, да, пожалуй. Граф Пизано высказал некие подозрения…

— Обвинения, а не подозрения, — поправила его она. — Эти обвинения не обоснованы. Даже ради чести моей семьи я не могу допустить, чтобы совершилась несправедливости, так что суд должен знать, что граф Пизано не знал, ранен ли граф Питти — было темно, и хотя Пизано слышал крик, он признался мне, что не разобрал ни слова.

Во-вторых, лейтенант Рэймидж принес меня в шлюпку, поскольку я была ранена, и оставил там. Граф Пизано добрался до шлюпки другим путем, и уже сидел в ней. Так что если до него донесся крик графа Питти, ему следовало вернуться самому.

В-третьих, после того, как я и граф Пизано уже были в шлюпке, лейтенант Рэймидж снова вернулся в дюны — я видела это — и звал мистера Джексона. Он отсутствовал в течение нескольких минут, и все это время граф Пизано выражал нетерпение, желая, чтобы шлюпка отплыла поскорее.

В-четвертых, когда лейтенант Рэймидж наконец вернулся в шлюпку и мы несколько секунд ждали мистера Джексона — мы видели его приближение — граф торопил лейтенанта отплыть: другими словами — бросить мистера Джексона, который за несколько минут до того атаковал четырех французских кавалеристов и спас жизнь мне и лейтенанту…