1812. Всё было не так! - Георгий Суданов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потери русской и наполеоновской армий в войне 1812 года
Итак, в 1812 году была одержана победа над непобедимым до того Наполеоном. Это бесспорно, но, к сожалению, как отмечает историк Д.М. Бутурлин, «для отечественного менталитета не характерно отягощать себя вопросом о цене победы».
Тем не менее цена победы в 1812 году была очень высока.
Прежде всего, несмотря на то что М.И. Кутузов особенно не перегружал себя интенсивностью военных действий, в период отступления французов он, как утверждает в своей книге «Правда о войне 1812 года» Е.Н. Понасенков, «умудрился привести к границе России только 27 000 человек из 130 000 бывших в его армии в Тарутино».
Куда же подевались остальные?
Советский историк П.А. Жилин утверждает, что за период с 1805 по 1815 год «потери русской армии <…> составили 360 тыс. человек, в том числе в Отечественной войне 1812 года – 111 тыс. человек».
Но на этот предмет есть и другие мнения.
Например, генерал М.И. Богданович, проведя определенные подсчеты, оценил потери русских в войне 1812 года в 210 000 человек.
А вот, скажем, сам Александр I в письме к австрийскому императору летом 1813 года, говоря о потерях России в 1812 году, написал так:
«Провидение пожелало, чтобы 300 тыс. человек пали жертвой во искупление беспримерного нашествия».
Безусловно, император Александр специальных подсчетов не проводил и писал приблизительно, но все-таки 300 000 – это не 111 000, а почти в три раза больше.
Вслед за Александром и историки Б.С. Абалихин с В.А. Дунаевским стали утверждать, что «потери русских войск составили около 300 тыс. человек», но при этом они уточняли, что «из них 175 тыс. – небоевые потери, главным образом от заболеваний».
Историк С.В. Шведов также говорит о том, что «в ходе боевых действий потери русских войск составили приблизительно 300 тысяч человек. Большая часть потерь – около 175 тысяч человек – оказались небоевыми. Среди факторов, оказавших сильное влияние на рост небоевых потерь в русской армии, необходимо отметить: изнурение людей в связи с передвижениями на огромные расстояния по плохим дорогам в неблагоприятных климатических условиях, недостаток продовольствия, воды, фуража, теплого обмундирования, болезни, принимавшие характер эпидемий».
Историк А.И. Попов ссылается на подсчеты С.В. Шведова (потери около 300 тысяч человек, то есть более половины из 580 тысяч человек, принявших участие в войне), но при этом он уточняет, что «из них 40 тыс. человек возвратились из госпиталей в строй в следующую кампанию».
Он же добавляет:
«Существует документ, красноречиво свидетельствующий о неслыханных размерах катастрофы – рапорт Балашова о числе захороненных специальными рабочими дружинами человеческих трупов и конских падалей на всей дороге от Москвы до западной границы империи. Было погребено 430 707 человеческих трупов. А ведь убитых и умерших погребали и в ходе войны сами войска и местные жители. Следовательно, погребено было более полумиллиона человек, в том числе около половины приходится на русские войска и гражданское население».
Известный советский демограф Б.Ц. Урланис приводит следующую информацию:
«Такой авторитетный исследователь, как Бодар, устанавливает для России цифру в 200 тыс. убитыми <…> Фрёлих определяет русские потери в 300 тыс. человек умерших, Ребуль – в 250 тыс., а немецкий историк войны 1812 года Байцке считал, что потери русской армии составили не менее 300 тыс. человек».
Сам он при этом уверяет, что эти оценки преувеличены иностранными авторами.
Историк М. Голденков пишет:
«От мороза страдали не только южане – французы, итальянцы и австрийцы, но и сами русские. Была масса обмороженных и больных. Более того, русская армия так же оказалась не готова к суровой зиме, и вот чего никогда не писали историки – поредела от болезней и боев пуще французской: в Тарутино армия Кутузова увеличилась до 97 000, но в Вильно вступили немногим более 27 000! От 15 000 донских казаков Платова до Немана дошли лишь 150 человек <…> Ужасные, чудовищные потери! Просто катастрофические!»
Историк Н.А. Троицкий делает вывод:
«Как ни осторожничал светлейший, руководимая им победоносная русская армия, преследуя Наполеона, понесла потери немногим меньше, чем побежденная и чуть ли не «полностью истребленная» французская армия. Документы свидетельствуют, что <…> Кутузов вышел из Тарутино во главе 120-тысячной армии (не считая ополчения), получил в пути как минимум 10-тысячное подкрепление, а привел к Неману 27,5 тыс. человек (потери не менее 120 тыс. человек) <…> Стендаль был близок к истине, заявив, что «русская армия прибыла в Вильно не в лучшем виде», чем французская <…> Ослабевшая более чем на три четверти «в числе людей» армия к тому же «потеряла вид»: она больше походила на крестьянское ополчение, чем на регулярное войско».
Б.Ц. Урланис также называет эту цифру: «С умершими от болезней общее число убитых и умерших в действующей армии за всю кампанию 1812 года составило около 120 тыс. человек».
Историк Е. Гречена с этой цифрой не согласен. Он подчеркивает:
«120 000 человек – это только убитые и умершие в действующей русской армии. Число же больных и раненых, а также число погибших казаков, ополченцев и мирных жителей вообще не поддается исчислению».
В связи с этим тот же Б.Ц. Урланис пишет:
«Считаясь с тем, что значительное число погибших не было учтено (партизаны, погибшие в плену, от несчастных случаев и т. д.), примем летальные военные потери России в войнах с Наполеоном равными 450 тыс. человек».
Прекрасно! Вот только вопрос: в каких войнах с Наполеоном? Это начиная с 1805 года, что ли? И по 1814-й?
Как видим, не особо торопившийся воевать М.И. Кутузов не уберег ни сотни тысяч своих людей, ни себя (он умер в апреле 1813 года). И на Западе вовсе не преувеличивают русские потери от боевых действий, зимы и болезней.
М. Голденков недоумевает:
«Это ужасно, об этом никто никогда не писал в советские годы, но после ухода Наполеона из Москвы Кутузов потерял до 48 000 только больными людьми, разбросанными по разным госпиталям и крестьянским домам».
А сколько людей было покалечено, пропало без вести, замерзло…
Е. Гречена пишет:
«Оказалось, что не только теплолюбивые французы плохо переносят тридцатиградусный мороз без соответствующего обмундирования и пищи, но и русские».
Е.Н. Понасенков добавляет к этому уже вполне конкретный упрек:
«Занятый интригами, главнокомандующий совсем позабыл об обеспечении своей армии необходимым».
В конце ноября 1812 года гвардейский офицер А.В. Чичерин записал в своем дневнике:
«Сейчас меня очень тревожит тяжелое положение нашей армии: гвардия уже двенадцать дней, а вся армия целый месяц не получает хлеба. Тогда как дороги забиты обозами с провиантом, и мы захватываем у неприятеля склады, полные сухарями».
Участник войны Н.Н. Муравьев свидетельствует:
«Ноги мои болели ужасным образом, у сапог отваливались подошвы, одежда моя состояла из каких-то синих шаровар и мундирного сюртука, коего пуговицы были отпороты и пришиты к нижнему белью; жилета не было, и все это прикрывалось солдатской шинелью с выгоревшими на биваке полами, подпоясался же я французскою широкою кирасирскою портупеею, поднятою мною на дороге с палашом, которым я заменил мою французскую саблю».
И это пишут офицеры армии-победительницы, шедшей по своей собственной территории!
А вот что рассказывает британский генерал Роберт Вильсон, находившийся в 1812 году при русской армии:
«Русские войска, проходившие по уже опустошенным неприятелем местам, терпели почти те же лишения, что и последний, испытывая недостаток пищи, топлива и обмундирования.
У солдат не было никакого крова для ночных бивуаков на ледяном снегу. Заснуть более чем на полчаса означало почти верную смерть. Поэтому офицеры и нижние чины сменяли друг друга в этих урывках сна и силою поднимали заснувших, которые нередко отбивались от своих будителей.
Огня почти никогда не находилось, а если он и был, то приближаться к нему следовало лишь с величайшей осторожностью, дабы не вызывать гангрену замерзших членов. Однако уже в трех футах от самых больших костров вода замерзала, и пока тело начинало ощущать тепло, возникали неизбежные ожоги.
Как свидетельствуют официальные отчеты, погибло более девяноста тысяч. Из десяти тысяч новобранцев, шедших в Вильну как подкрепление, самого города достигли только полторы тысячи: большая их часть – больные и искалеченные – остались в госпиталях. Одна из главных причин сего заключалась в том, что брюки от непрерывных маршей истирались по внутренней стороне, отчего и происходили отморожения, усугублявшиеся еще и трением».
