Северный Удел - Андрей Кокоулин

— Ну что вы все стоите! — возмутилась дама, обращаясь к жандармам и пехотинцам.

— Голубушка, — голос моей матушки, донесшийся от дверей, звучал обманчиво-мягко, — я думаю, вам стоит выпить чаю.

— Но…

— Немедленно! — рявкнула Анна-Матильда Кольваро, и дама скривила рот, а ее кавалер поспешно потянул женщину с крыльца.

И, кажется, не обошлось без помощи матушкиной крови.

— Бастель, — позвал меня Сагадеев.

Я сбежал вниз.

— Да, Николай Федорович.

— Будьте добры, из ворота… очень осторожно…

Сагадеев кивком головы показал на тонкую металлическую полоску, бегущую по шву воротника. Шерстяной короткий сюртучок Дианы Зоэль, похоже, был полон сюрпризов.

Только приблизившись, я заметил, что в кисть обер-полицмейстера с другой стороны ворота воткнулась игла.

— Осторожно, — повторил Сагадеев. — Постарайтесь не порезаться, вытягивая.

— Яд? — спросил я.

— Что-то вроде. Надеюсь, сударыня Зоэль нас потом просветит.

— Не надейтесь, — прошипела шпионка. — Всех бы вас…

— М-да, — сказал я и протянул руку за спину: — Дайте нож кто-нибудь.

Синемундирная тень, мелькнув, вложила мне в пальцы тяжелую рукоять кинжала. Не слишком удобное оружие.

— Господин Штальброк.

— Да, — подскочил поручик.

— Уберите вы «парус», — сказал я ему. — Вы всех, что ли, хотите им накрыть? Кроме того, как долго вы собираетесь его держать?

— Сколько смогу, — храбро ответил поручик.

Лоб его усеивали бисеринки пота.

— Вот что, Евгений Ольгердович, — произнес я, подцепляя кинжалом непослушную нить, — менее страшное что-нибудь можете?

Штальброк вспыхнул.

— Я все-таки…

— Я помню, курс Бекетова, простите. «Петлю Гаримова» сможете?

— Разумеется.

Я подцепил еще одну нитку.

— Мне нужно, чтобы наша прелестная и опасная гостья, случись что, тут же потеряла бы сознание. Это можете?

— Да, — кивнул Штальброк, заходя вбок.

— Тварь, — процедила Диана.

Сверху закрапало.

Из конюшен донеслось ржание. Над гостевым флигелем расчертили низкое небо ласточки. Пехотинцы по одному, по двое потянулись с баллюстрады под крышу.

— Бастель, — проворчал Сагадеев, — вы скоро?

— Сейчас.

Я взглянул кровью. Да, что-то странное было в игле. Жилки обер-полицмейстера сжимались и тускнели, словно теряли силу. От самой иглы веяло холодом. Нет, милая, открытой ладонью я тебя не коснусь.

— Позвольте, сударыня.

Я сдернул с пальцев Зоэль перчатку.

— Вы еще заплатите, по полному счету, — изогнула губы она. — Все заплатите. Все до одного.

— Помолчите.

Помогая кинжалом, я потянул полоску металла на себя. Острие вышло из кисти Сагадеева, оставив порез на коже, и нырнуло в ворот. Казалось, насосавшийся клоп ползет под тканью.

Я перехватил полоску удобнее.

Обер-полицмейстер вздохнул, качнулся, потряс раненой рукой.

— Будьте осторожны, Бастель. Эта штука действует на кровь. И очень хорошо обездвиживает.

— Я рассмотрел.

Вытянутая на свет сужающаяся пластинка оказалась снабжена миниатюрным механизмом, выщелкивающим иглу наружу. По всей длине полотна были набиты непонятные значки, у основания волнистые насечки, кажется, изображали языки пламени.

Совсем ново для меня.

— Дайте-ка, — Сагадеев поймал пластинку в люльку свернутого платка, споро связал концы и опустил в необъятный карман мундира. — Теперь отойдите. Или нет, снимите пока перстни, сережки, выньте заколки у нее из волос.

— Хорошо.

Я приступил к изъятию драгоценностей, а обер-полицмейстер, присев, без стеснения полез шпионке в сапоги. Мы, наверное, были похожи на обедневших «козырей», подстерегших в темноте богатую купчиху. По смешливому фырканью с баллюстрады не мне одному так подумалось.

Через несколько минут в моей ладони угнездились три кольца, два перстня, медный браслет с запястья, сережки с камешками, три серебряных заколки и булавка, которую я, нащупав, выдернул из воротника.

По лицу Зоэль ходили пятна, она смотрела на меня с такой ненавистью, что я поневоле перепроверил жилки. «Петлю Гаримова» Штальброк очень уверенно держал у сонной артерии. Моя вязь контролировала конечности и распадаться тоже не собиралась.

Нет, здесь без неожиданностей. Кровь у Зоэль была серая, с легкими, едва различимыми перламутровыми нотками. Ничего эта кровь не могла.

— Ну вот, — поднялся Сагадеев и показал мне короткие метательные стрелки и тряпочку с узелками, — не зря, значит, я в Астурии сидел. Жилками слабоват, да, а тут — низкое умение, фамильного обращения не требующее, травки, значки, руницы, этакое все неуловимое… Увлекся, а Юлий мне…

Обер-полицмейстер умолк, помрачнел.

Взгляд его уперся Зоэль в переносицу, и, пока я переправлял свою добычу ему в карман, он разглядывал женщину, двигая челюстью, словно пробуя ее на вкус.

— Н-да, — сказал он затем, — убийство члена высокой фамилии…

— И что? — усмехнулась Диана.

— В лучшем случае, каторга, сударыня. В Сибирский край, на выработки, к якутам. В худшем, вас попросту казнят.

— Думаете, я боюсь казни?

— Это ваше дело. Мне и далее раздевать вас здесь или вы сами освободитесь от лент и прочего?

— Сама. Все равно ж найдете.

— Не сомневайтесь.

— Тогда развяжите мне руки.

Сагадеев кивнул мне, и я ослабил натяжение жилок.

— Ничего, — сказала Диана, расстегивая сюртучок. — Я очень рада. Палач Полонии наконец получил заслуженную награду. За детей! За женщин! За стариков! За Остенвюльде! За юношей, погибших в Маттербурге!

Одна лента, другая, третья.

Диана зло выдергивала их из подкладки и рукавов и бросала на землю. Таял дымок, рассыпался пепел. Затем она, помедлив, с отвращением швырнула обер-полицмейстеру под ноги золотой медальон на цепочке.

— Все!

— Очень на это надеюсь. Бастель, — посмотрел на меня Сагадеев, — у вас в поместье есть подвал?

— Даже два, — сказал я. — Один винный, в правом крыле. Другой лабораторный — в левом. Лучше в левый. Про ключи надо, наверное, справиться у матушки. Или у Террийяра.

— Справьтесь, пожалуйста, — попросил Сагадеев и обернулся уже к Штальброку: — Господин поручик, доведем гостью до узилища?

Ответа поручика я уже не слышал.

Мимо Лопатина, мимо отпрянувшего господина в пальто, мими пехотинцев, жующих паек на ящиках, я взлетел по лестнице на второй этаж. Не смотря на скорбное событие, в залах было шумно. Кое-где даже весело. С утра пораньше бренчало фортепиано. Вокруг бренчанья толпились и звенели бокалами.