Лебединая песнь. Последняя война - Роберт Маккаммон

Лицо Джоша было облеплено грязью, даже зубы были покрыты ею. Грунт был тяжелым, клейким, и ему приходилось часто останавливаться передохнуть.

— Джош? Ты в порядке? — спросила Свон.

— Да. Сейчас, минутку, соберусь с силами. — Его плечи и предплечье болели невыносимо, он был так утомлен своей работой за последнее время, как после десяти королевских сражений в Чатануге. Свет оказался дальше, чем он предполагал сначала, как будто тоннель, который они одновременно и любили, и ненавидели, удлинялся, играя жестокую шутку с восприятием. Он чувствовал себя так, будто заполз в некое подобие китайской трубочки, в которую можно вставить палец, но вытащить его практически невозможно, все его тело было будто бы стиснуто монашескими веригами.

Он начал снова, откапывая двойную горсть тяжелой земли и отодвигая ее назад, как будто он плавал среди грязи. Моя мама, увидев это, замерла бы в такой же позе, как суслик, подумал он, усмехаясь несмотря на усталость. Во рту у него было такое ощущение, будто он съел пирог из грязи.

Выкопано еще шесть дюймов. Еще один фут. Был ли свет ближе? А может, дальше? Он протискивал себя вперед, думая о том, как мама бывало бранила его за невымытые уши. Еще один фут, и еще один. Позади него Свон вползала и уносила снова и снова выкопанную грязь, как маятник часов. Свет теперь становился ближе; он был уверен в этом. Но теперь это не было так уж прекрасно. Теперь он был нездоровый, совсем не похож на солнечный свет. Болезненный свет, подумал Джош. А может быть, и смертельный. Но он продолжал свою работу, одна двойная горсть за другой, продвигаясь медленно вперед, наружу.

Неожиданно грязь шлепнулась на его шею. Он лег спокойно, ожидая обвала, но тоннель выдержал. Ради Бога, остановись теперь! — подумал он, но потянулся за следующей горстью земли.

— Мы почти выбрались! — закричал он, но земля поглотила его голос. Он не знал, слышала его Свон или нет. — Осталось только несколько футов.

Но нора стала узкой, меньше кулака Джоша, и ему пришлось остановиться и отдохнуть снова. Джош лежал, уставившись на свет, отверстие в трех футах от него. Теперь он мог ощущать запах, доносящийся снаружи, горький аромат горелой земли, выжженной кукурузы и щелочи. Принуждая самого себя, он двинулся вперед. Земля была очень крепкой около поверхности, в ней было много камней и металлических осколков. Огонь сжег и превратил грязь во что-то похожее на асфальт. Джош копал и копал вперед, его плечи трепетали, а взгляд был направлен на безобразный свет. Вот свет уже достаточно близко, чтобы высунуть в дырку руку, и когда он собрался попытаться сделать это, он сказал: — Я почти там, Свон! Я почти наверху! — Он отбросил назад землю, и его рука достигла наружного отверстия. Но окружающая его поверхность была подобна асфальту, посыпанному галькой, и он не мог просунуть свои пальцы. Он сжал ладонь в кулак, покрытый белыми и серыми крапинками, ударил. Сильнее. Еще сильнее. Давай, давай, думал он. Толкай, черт побери!

Прозвучал сухой треск. Сначала Джош подумал, что это захрустела его рука, но он не почувствовал боли и продолжал бить ей по грунту, будто бы пытаясь пробить небо.

Земля снова захрустела. Края дыры начали крошиться и расширяться. Его кулак вышел наружу, и он попытался представить себе, на что это могло быть похоже, если кто-нибудь наблюдал бы снаружи: торчащий из земли, полосатый как зебра кулак, словно странный цветок, проросший из мертвой земли. Кулак раскрылся, и пальцы растопырились как лепестки под слабым красным светом.

Джош просунул свою руку почти по локоть. Холодный ветер обдувал его пальцы. Это движение ветра подбодрило и развеселило его, и пробудило, словно после долгой дремоты. — Мы снаружи! — закричал он, почти всхлипывая от радости. — Свон! Мы вышли!

Она была за ним, жалась к нему в туннеле. — Ты что-нибудь видишь?

— Я попробую высунуть голову наружу, — сказал он. Он протолкнулся вперед, его плечи последовали за руками, ломая дыру и расширяя ее. Теперь его руки почти полностью были снаружи, макушка головы была готова пробиваться наверх. Пробиваясь наверх, он думал о том, как наблюдал за рождением своих сыновей, когда их головы старались выйти в мир. Он чувствовал головокружение и боялся мира снаружи, как, возможно, и все младенцы. Свон за ним тоже толкала его, поддерживая его попытки вырваться наверх.

Со звуком ломающейся обоженной глины земля раскололась. С большим усилием, Джош просунул голову в отверстие, подставив ее ураганному ветру.

— Ты уже там? — спросил Свон. — Что ты видишь?

Джош зажмурил глаза, поднял руки, чтобы защититься от летящего песка.

Он видел безлюдный, серо-коричневый ландшафт, без каких-либо ориентиров, не считая искромсанных остатков «Понтиака» и «Камаро» Дарлин. Над головой было низкое небо, придавленное толстыми серыми облаками. От одного мертвого горизонта до другого медленно плыли, казалось бы катили, облака, и то там, то здесь мелькали алые блеклые вспышки. Джош оглянулся. Примерно в пяти метрах позади него, уходя влево, был большой холм из грязи, перемешанной со стеблями кукурузы, кусками дерева и металлическими обломками бензонасосов и машин. Он понял, что это и была та могила, в которой они были похоронены и в то же время он знал, что если бы огромная масса грязи не закрыла их, они бы уже умерли. По всем сторонам от этого холма земля была начисто выскоблена.

Ветер хлестал ему в лицо. Он выполз из норы и сел на ноги, разглядывая опустошение вокруг, в то время как Свон появилась из отверстия. Холод пронизывал ее до костей, и ее глаза, окруженные кровавыми пятнами, недоверчиво оглядывали все вокруг, что стало теперь пустыней. — О, — прошептала она, но ветер отнес ее голос. — Все исчезло…

Джош не слышал ее. Ему никак не удавалось сориентироваться. Он знал, что ближайший город — или то, что осталось от него — был Салина. Но где был запад, где восток? Где было солнце? Летающий песок и пыль закрывали все, что было далее двадцати ярдов. Где было шоссе? — Здесь ничего не осталось, — сказал Джош, в основном себе. — Здесь не осталось ни черта!

Свон увидела неподалеку знакомую вещь. Она встала и пошла, сопротивляясь ветру, к маленькой фигурке. Почти вся голубая шерсть сгорела, но пластиковые глаза с маленькими черными вращающимися зрачками были не повреждены. Свон наклонилась и подняла его. Со спины куклы свисал шнурок; она дернула за него и услышала, как Пирожковый Обжора попросил еще пирожок тихим искаженным голосом.

Джош поднялся на ноги. Да, подумал он, мы теперь на поверхности. Но что мы теперь будем делать? Куда пойдем? Он уныло покачал головой. Возможно, что некуда идти. Возможно, везде все так же, как и здесь. Как насчет их проживания в подвале? Он посмотрел угрюмо на нору, из которой они вылезли, и на секунду подумал, а не забраться ли в нее обратно, как гигантский суслик, и провести остатки своих дней, вылизывая банки и справляя нужду в противоположном углу.

Осторожно, предупредил он себя. Нора вела обратно в подвал, обратно в могилу, и была неожиданно слишком притягательной. Слишком, слишком притягательной. Он заставил себя сделать несколько шагов прочь от отверстия, и попытался размышлять более последовательно.

Его взгляд наткнулся на ребенка. Она тоже вся была в грязи норы, разодранная одежда развевалась по ветру. Она глядела вдаль, глаза сузились против ветра, она стояла и держала в руках, убаюкивая, немую куклу. Джош долго смотрел на нее.

Я смог бы сделать это, сказал он себе. Я смог бы заставить себя сделать это, потому что это было бы правильно. Возможно, было бы правильно. Так ли это? Если весь мир похож на этот пейзаж, то ради чего жить, не так ли? Джош развел руки, сложил их снова. Я мог бы сделать это быстро, подумал он. Она бы ничего не почувствовала. А потом я мог бы покопаться в этой свалку, найти хороший металлический осколок и острым краем покончить с собой тоже.

Так сделать было бы правильно. Да?

Сохраните дитя, вспомнил он, и глубокий, ужасный стыд охватил его. Как же, сохранишь тут! — подумал он. Боже мой, ведь все исчезло! Все провалилось к черту!

Свон повернула голову, и их взгляды встретились. Она что-то сказала, но он не смог разобрать ее слова. Она подошла к нему поближе, дрожа и сгибаясь против ветра, и закричала: — Что мы будем делать?

— Я не знаю! — закричал он в ответ.

— Ведь не везде же так же, да? — спросила она. — Где-то должны быть другие люди!

— Может быть так, а может и нет. Черт. Как холодно! — Он дрожал, он ведь одевался для жаркого июльского дня, и теперь на нем были изодранные брюки.

— Мы не можем стоять так здесь! — сказала Свон. — Нам надо куда-нибудь идти!

— Хорошо. Выбирай, куда мы пойдем, детка. Мне все равно куда идти.

Свон глядела на него еще несколько секунд, и Джош снова почувствовал стыд. Она повернулась кругом, как бы пробуя выбрать направление. Неожиданно ее глаза наполнились слезами, они мучили ее так, что она почти кричала; но она прикусила нижнюю губу, прикусила почти до крови. Одно мгновение она хотела, чтобы мама была здесь, помогла ей и сказала, что делать. Ей нужна была мама, чтобы направить ее на какой-либо путь, больше чем когда-либо. Это было несправедливо, что ее мама погибла. Это было не так, как должно быть, это было неправильно!