Лебединая песнь. Последняя война - Роберт Маккаммон

— Если мы будем работать вместе, это будет быстрее, — сказал он. — Я буду копать мотыгой и хочу, чтобы ты уносила ту землю, которую я наковыряю. Хорошо?

— Хорошо, — ответила она и, встав на четвереньки, последовала за ним.

Джош собрался уже было ползти к норе суслика, когда в луче фонарика заметил что-то, чего он не видел здесь раньше. Он направил луч фонаря обратно туда, где она обычно спала. — Свон? Что это?

— Где? — Ее взгляд последовал за лучом света.

Джош положил лопату и кирку и пополз обратно. Там, где обычно спала Свон, была сотня крошечных изумрудно-зеленых росточков травы. Они в точности повторяли форму свернутого тела ребенка.

Он потрогал траву, не совсем траву, понял он. Ростки доброты. Крошечные ростки…

Просто ли кукурузы?

Он посветил фонариков вокруг. Мягкая, нежная травка росла только на том месте, где спала Свон, и больше нигде. Он вырвал несколько травинок чтобы изучить их корни и заметил, что Свон вздрогнула.

— Что случилось?

— Мне не нравится этот звук.

— Звук. Какой звук?

— Звук боли.

Джош не понял, о чем она говорила, и покачал головой. Корни были приблизительно два дюйма величиной, нежные нити жизни. Они очевидно росли здесь уже некоторое время, но Джош не мог понять, как ростки могли прорасти в этой безжизненной грязи без капли воды. Это было единственным кусочком зеленой жизни, который он видел с тех пор, как был пойман здесь в ловушку. Но должно было быть простое объяснение, и он решил, что семена были занесены ветром и как-то пустили корни и проросли. Всего лишь.

Да, подумал он. Пустили корни без воды, проросли без единого лучика солнечного света. Это было подобно тому, как Поу-Поу обратился в прах.

Он посадил зеленые ростки обратно. Свон тут же взяла рукою горсть грязи и мяла ее своими пальцами несколько секунд с явным интересом, а затем накрыла ею ростки.

Джош откинулся назад, подтянув колени к груди.

— Они растут только там, где ты спишь. Они какие-то особенные, да?

Она пожала плечами. Она чувствовала, что он осторожно разглядывает ее.

— Ты сказала, что чего-то слышала, — продолжал он. — Что это был за звук?

Снова пожала плечами. Она не знала, как сказать об этом. Никто не спрашивал ее об этом раньше.

— Я ничего не слышал, — сказал Джош, снова придвигаясь к росткам.

Она схватила его руку, прежде чем он дотянулся до травы. — Я сказала…

Как звук боли. Я не знаю точно, что это было.

— Когда я вырвал их?

— Да.

Господи, подумал Джош. Теперь я готов для комнаты с мягкими стенами! Он подумал, глядя на зеленые ростки в грязи, что они проросли здесь потому, что ее тело заставило их вырасти. Ее химизм или еще что-то, взаимодействующее с землей. Это была безумная идея, но ростки же существовали.

— На что это было похоже? Голос?

— Нет. Не голос.

— Я бы хотел, чтобы ты рассказала мне об этом.

— В самом деле?

— Да, — сказал Джош. — Правда.

— Моя мама всегда говорила, что это просто воображение.

— Да?

Она помешкала немного и сказала уверенно: — Нет. — Ее пальцы притронулись к новым росткам нежно, едва касаясь их. — Один раз мама взяла меня в клуб послушать оркестр. Дядя Уоррен играл на барабане. Я слышала шум, подобно звукам боли. И я спросила, что это так звучит. Она сказала, что это гитара, такой инструмент, который кладется на колени и на нем играют. Но там были и другие звуки боли. — Она посмотрела на него. — Как ветер. Или как свист поезда вдалеке. Или как гром, задолго до которого вы увидели молнию. Много вещей.

— И с каких пор ты могла слышать это?

— С тех пор, когда была маленькой девочкой.

Джош не мог не улыбнуться. Свон неправильно истолковала его улыбку: — Ты знаешь, что это?

— Да, — ответила Свон. — Смерть.

Его улыбка ослабла, исчезла совсем.

Свон подобрала горстку грязи и перебирала ее своими пальцами, делая ее сухой и ломкой. — Летом хуже всего. Когда люди подстригают газоны.

— Но…

Это всего лишь трава, — сказал Джош.

— Бывают разные звуки боли, — продолжала она, как будто не слыша его. — Это похоже на тяжелые вздохи — когда осенью опадают листья. Потом зимой эти звуки прекращаются, и все спит. — Она стряхнула комочки грязи со своей ладони, и те смешались с остальной землей. — Когда становится теплее снова, солнце заставляет все просыпаться.

— Просыпаться?

— Все может думать и чувствовать, по-своему, — ответила она и взглянула на него. Ее глаза казались очень похожими на глаза старого мудрого человека, подумал Джош. — Насекомые, птицы, даже трава — все имеет свои собственные способы общаться и узнавать что-то. Все это зависит только от того, можешь ты понимать их или нет.

Джош задумался. Насекомые, сказала она. Он вспомнил стаю саранчи, которая пролетела через его «Понтиак» в тот день, когда произошел взрыв. Он никогда раньше не думал о таких вещах, о которых она говорила, но понимал, что в этом была доля истины. Птицы знали, что при смене времени года нужно улетать, муравьи строили свои дома со множеством ходов для перемещений, цветы расцветали и увядали, а их пальмы продолжали жить, все в соответствии с огромным, загадочным расписанием, которое он всегда считал незначимым. Это очень просто, как рост травы, и в то же время очень сложно, как свечение светлячков.

— Откуда ты знаешь об этом? — спросил он. — Кто-то научил тебя?

— Никто. Я просто догадалась. — Она вспомнила свой первый садик, в песочнице на школьной детской площадке. Много лет назад она обнаружила, что когда держишь в ладонях землю, то не все могут ощущать покалывание в руках, или что не все не могут сказать, что означает жужжание осы — что она хочет ужалить вас или просто исследовать ваше ухо. Она всегда знала, что есть что.

— О, — сказал он. Он наблюдал, как она роется в земле своими пальцами. Ладони Свон покалывало, ее руки были теплыми и влажными. Он снова посмотрел на зеленые ростки. — Я всего лишь борец, — сказал он тихо. — Вот и все. Я имею в виду…

Черт, я — никто! — Сохраните дитя, подумал он. Сохранить от чего? От кого? И почему? И какого черта, — прошептал он, — я вмешался в это?

— А? — спросила она.

— Ничего, — ответил он. Ее глаза снова стали глазами маленькой девочки, когда она смешивала теплую землю со своих рук с землей вокруг ростков. — Нам надо бы начинать копать. Ты готова?

— Да. — Она взяла лопату, которую он положил рядом. Покалывающие ощущения в руках исчезли.

Но он был еще не совсем готов. — Свон, послушай меня минутку. Я хочу быть откровенным с тобой, потому что я думаю, что ты можешь перенести это. Мы попытаемся выбраться отсюда наружу, но это еще не значит, что мы сможем сделать это. Мы будем копать достаточно широкий тоннель, чтобы через него можно было пролезть. Это займет у нас некоторое время и конечно, это будет нелегкая работа. Если он обрушится, нам придется начать все с начала. Я это говорю потому, что я не уверен, что мы выберемся отсюда. Я вовсе не уверен. Ты понимаешь?

Она кивнула, ничего не сказав.

— И еще, — добавил он. — Если, когда мы выберемся отсюда…

Мы возможно будем не рады тому, что мы там обнаружим. Возможно, что все изменилось. Это может быть так…

Будто мы встали после самого ужасного ночного кошмара, который можно придумать, и обнаружили, что он не отстал от нас и пришел за нами в день. Понимаешь?

Свон снова кивнула. Она уже думала о том, что он сейчас говорил, и о том, что никто не придет и не вытащит их отсюда, как говорила ее мама. Ее лицо было серьезным и очень повзрослевшим, пока она ждала, что же он будет делать дальше.

— Хорошо, — сказал Джош. — Пошли копать!

ГЛАВА 29

СТРАННЫЙ НОВЫЙ ЦВЕТОК

Джош Хатчинс уставился вперед, прищурился и часто заморгал. — Свет, — сказал он, стены тоннеля сдавливали его плечи и спину. — Я вижу свет!

В десяти метрах за ним, в подвале, Свон спросила: — Как далеко от тебя? — Она была вся перепачкана, и казалось, что у нее в ноздрях так много грязи, что там можно посадить сад. Эта мысль, заставила ее несколько раз хихикнуть, звуки, которые, она думала, уже не издаст никогда.

— Может быть, десять-двадцать футов, — ответил он, продолжая копать руками и выталкивать грязь позади себя, а дальше толкая их ногами. Кирка и лопата требовали героических усилий, и после трех дней работы, они поняли, что лучший инструмент — это их руки. Теперь, когда он продвинулся еще вперед, он взглянул на слабый красный мерцающий путь наверх, к выходу из сусликовой норки, и думал, что это самый прекрасный свет, который он когда-либо видел. Свон последовала за ним в туннель и выгребла откопанную землю в большую банку, неся ее обратно в подвал, сваливая землю в канаву. Ее руки, ладони, лицо, ноздри и колени — все было покрыто грязью, все покалывало, въедалось чуть ли не до костей. Она чувствовала так, будто пламя горело у нее в позвоночнике. Молодые зеленые ростки в подвале уже выросли на четыре дюйма.