Мари-Бланш - Джим Фергюс

образом, у солдат на время увольнительных будет нормальный дом, как и у виконта, которому потребуется в Париже база для деловых операций. Да и Рене с дядей Луи тоже смогут вернуться домой с юга, когда опасность минует. Если же случится самое худшее и боши войдут в Париж, верные слуги запрут дом и сами убегут.

Значительную часть своего последнего парижского дня граф провел, прощаясь с бывшими любовницами. Их оказалось столько, что пришлось с помощью верного друга и наперсника Балу составить список имен и адресов и набросать что-то вроде оптимального маршрута, чтобы навестить их всех. Стремясь максимально усилить романтичный героизм ситуации, граф надел на эти прощальные рандеву все свои драгунские регалии, и старик Ригобер перевозил его от одной дамы к другой.

Сам Ригобер был глубоко огорчен, потому что тем утром узнал от жены, которая по-прежнему жила в семейном доме в Орри-ла-Виль, что оба их внука, семнадцати и восемнадцати лет от роду, в патриотическом порыве записались волонтерами и были немедленно отправлены на фронт. Как всегда в войну, самое тяжелое бремя ложилось на плечи пехотинцев, многие из которых были родом из сельских регионов и по возрасту чуть старше детей. Так начиналась большая стратегическая операция генерала Жоффра, и к концу года, всего через четыре месяца от начала Великой войны, 300 000 французских солдат в результате ее погибнут на поле боя, а еще 600 000 будут ранены и искалечены. Между тем «папаша» Жоффр, изрядно раздобревший записной гурман, не допускал, чтобы фронтовые сводки, неважно насколько зловещие, прерывали его обед в этот ужасный первый месяц войны, август 1914 года. Позднее его произведут в маршалы Франции и наградят Большим крестом ордена Почетного легиона, Военной медалью и Военным крестом.

Наутро тяжелой кавалерии по пути на фронт предстояло маршем пройти через Париж. Перед отъездом в эскадрон граф растроганно попрощался с семьей, слугами и мисс Хейз, которая этим же утром отбывала поездом в Кале.

Граф де Фонтарс взял руки старой гувернантки в свои.

— Вы были нам больше чем другом, — сказал он. — Вы были членом нашей семьи и преданным ангелом-хранителем, которого я никогда не забуду. Нет слов, чтобы высказать вам мою искреннюю благодарность и признательность. Молитесь за меня, мисс Хейз. Пожалуйста.

Граф взволнованно расцеловал гувернантку.

Маршрут кавалерии проходил по Елисейским Полям непосредственно мимо «29-го». Рене, дядя Луи, дядя Балу, Адриан, Тата, Ригобер и Матильда стояли в толпе на тротуаре. Заметив графа, скачущего по бульвару во главе своей драгунской роты, они разразились приветственными возгласами. Граф восседал на своем любимом коне Абасторе — его назвали именем одного из четверки черных как ночь жеребцов Плутона, которые якобы обгоняли звезды, — огромном вороном мерине, достаточно мощном, чтобы выдержать телеса всадника. Рене уже сутки не переставая плакала, но при виде храбреца отца ее захлестнула такая гордость, что на время она забыла свое ужасное горе. Высоко подняв крупную благородную голову, граф Морис де Фонтарс наслаждался блеском марша, такой горделивый и аристократичный в своем сине-красном мундире, в белых перчатках с крагами, с нагрудником и в шлеме с длинным развевающимся конским хвостом.

— Папà такой красивый! — воскликнула Рене. — Правда?

— Он прямо помолодел лет на десять, — сказал дядя Балу. — Клянусь, Морис был рожден и прожил всю свою жизнь ради этой возможности защитить любимую родину. Он вернул себе юность. Пусть боши поберегутся, ибо молния его сабли разрубит их пополам!

В этот миг Рене вдруг выбежала на мостовую и, ловко лавируя среди коней, подбежала к отцу.

— Папà! Папà! — кричала она. Она вцепилась в его мундир, проворно вскочила на коня ему за спину, крепко обняла и принялась целовать его плечи. — Я поеду с вами, дорогой папà! — кричала она. — Возьмите меня с собой. Я буду заботиться о вас и присматривать за Абастором.

Граф добродушно рассмеялся, как и кое-кто из других драгунских офицеров, ехавших рядом. Парадные марши — красивая часть войны, солдаты еще свежие и чистые в своих мундирах, не запятнанные кровью и обрывками внутренностей, гордые и в прекрасном настроении, все полные уверенности, что на поле боя их ждет слава.

— Разве только если нам понадобится подкрепление, — сказал дочери граф. — Боюсь, дорогая, во французскую кавалерию маленьких девочек не берут. По крайней мере, пока. Посмотрим, как пойдет дальше, быть может, твои услуги и понадобятся. А сейчас слезай, негоже командиру драгунской роты ехать на битву с дочерью за спиной.

— Хорошо, папà, я только хотела еще раз попрощаться, — отвечала Рене. — Знаю, вы не можете взять меня с собой. Оборони вас Господь, папà. Возвращайтесь поскорее домой! — Она соскользнула с коня.

— Дочь моя! — крикнул граф ей вслед, вдруг что-то вспомнив. — Вот увидишь! Мой брат, твой любимый дядя Габриель, был все же неправ! В эту войну будут сражаться толстые старики верхом на конях!

Рене вернулась к семье на тротуар, и все они молча смотрели вслед графу, пока он не исчез из виду.

2

Дядя Луи хотя и обещал графу немедленно увезти Рене на юг, но затянул отъезд почти на две недели.

— Война кончится еще до листопада, — твердил он. — Тогда мы сразу вернемся и встретим твоего отца дома как героя!

Между тем, пока Париж прежде времени ликовал по поводу того, что французские войска овладели в Эльзасе городом Мюлуз, немцы спустя два дня снова взяли город. Прочие ужасные депеши с фронта летели по Парижу: французская пехота наголову разбита в сражении в Лотарингии, 27000 французских солдат убиты, в том числе оба внука Ригобера, всего через десять дней после зачисления в армию, — легкие мишени в своей сине-красной форме XIX века для германских пулеметов века XX; спустя несколько дней французская Вторая армия, вошедшая в Бельгию, была отброшена за границу, как и Первая армия и Эльзасская армия; Третья и Четвертая армии понесли огромные потери в Арденнском наступлении, Пятая армия — под Шарлеруа. За четыре убийственных дня, с 20 по 23 августа, 40000 французских солдат полегли на поле боя, уцелевшие остатки отступали.

В конце концов было объявлено, что германский фронт находится всего в сорока километрах от Парижа, дядя Луи вместе с тысячами других богатых парижан решил, что пора бежать из города.

— Они захватили Орри-ла-Виль, Коко, — сказал дядя Луи несколько озадаченным голосом, словно ошеломленный этой новостью.

— Ла-Борн-Бланш в руках у бошей? — воскликнула Рене. — Какой кошмар, дядя Луи!

— Мы должны немедля покинуть Париж. Все пропало! Боже милостивый, неужели такое возможно? Ты собрала чемоданы, Коко?

— Еще две недели назад, дядя Луи. Пока вы