Рогнеда. Книга 1 - Евгений Рогачев

— Наверх, так наверх, — пробормотал Онуфрий, уже зная, как поступить.

Вечером, в той же самой избе, он беседовал с Кистенем. Неразлучный Митрий сидел рядом на лавке и равнодушно жевал моченое яблоко.

— Сполнил я твою просьбу. Вызнал все.

— Ну и?

— Как и говорил ранее — гиблое дело. Держали ее, девку эту, в клети, под землей. А сейчас перевели наверх. Почему — не знаю. Может, посадник сжалился, а, может, еще отчего. Не знаю… Рядом неусыпно, днем и ночью, дежурят стражники из посадской сотни. Близко никого не подпускают. Я, было, сунулся туда, так чуть плетью не получил промеж ребер. А ночью по всему двору бегают псы, страшные, злые. Клыки, что мой палец. Им лучше не попадаться — вмиг порвут. Так что — дело гиблое.

— Это я уже понял, — нетерпеливо сказал Кистень. — Ты о деле говори. И помни о золоте, а то другого подручного буду искать. Порасторопнее.

— Выгоды не поимеешь, — Онуфрий стрельнул на него глазом, — а только загубишь все. Знаю я, как ее оттуда вызволить. Потому и позвал вас, что день прошедший не впустую прошел.

— Говори тогда.

Онуфрий замолчал, налил в стопку водки, медленно выпил, выразительно посмотрел на Кистеня. Тот, будто прочитав его мысли, чуть улыбнулся в бороду.

— Как и обещал — золото твое будет, я в слове своем крепок. А пока, если что дельное расскажешь, получишь несколько монет. Остатнее после того, как девка та выйдет с посадского двора и укроется в надежном месте. Только тогда и не ранее.

— Почему так? — Голос Онуфрия дрогнул.

— Берегусь я. Да и тебе спокойнее будет — мысли шальные в голову не полезут.

Онуфрий думал недолго. Хитрый Кистень не оставил ему выхода. Хочешь, не хочешь, а надо рассказывать.

— Слушай сюда. — Кистень, а за ним и Митрий наклонились к столу.

Проговорили они долго. Закончили только, когда ночь уже перевалила на вторую половину. Неслышно зашла хозяйка, поставила на стол лучину и ушла, растаяв где-то в темных сенях.

После того, как все было обговорено, Кистень, откинувшись на лавке, надолго задумался. Он прикрыл глаза, и со стороны показалось — заснул. Молчание затягивалось. Онуфрий с Митрием успели выпить и закусить, когда Кистень, не открывая глаз, неожиданно изрек:

— Прав ты. По-другому ее с посадского двора не вытащить. — Кистень открыл глаза, порылся в карманах, протянул несколько золотых. — Держи. Как и обещал.

Поднялся, расправил затекшие плечи, оправил бороду, блеснувшую серебром в свете догорающей лучины.

— Авось, Бог даст, через пару ден свидимся. Ну, а если повяжут нас или, хуже того, головы снесут, то твой это грех будет, Онуфрий. Тогда и злата не получишь. Помни об этом и моли за нас Бога. Днем и ночью молись, чтоб свершили мы задуманное. Прощевай.

И ушли, исчезли. Даже не одна собака не гавкнула. Истые разбойники, повелители ночи.

Онуфрий посидел, подождал, пока догорит лучина, и отправился спать. Перед тем, как сон накрыл его темным покрывалом, не к месту подумалось: «А если удастся все, то зачем ему со мной делиться?» Но он уснул, так и оставив мысль недодуманной.

Тем временем Рогнеда продолжала сидеть в темнице, пугая стражников своим воем. Кормили ее раз в день: водой да краюхой хлеба. Она жадно набрасывалась на еду и, не жуя, глотала, отчего потом случались колики и страшная резь в животе. Она каталась по земляному полу, кричала, царапая руками землю. Стражники, слыша этот вой, только крестились, поминая Пречистую деву, прося у Богородицы защиты от чар ведьмы.

Слышал этот вой и Фирс Матвеич. Батогами Рогнеду больше не секли. Опасался посадник, что помрет она невзначай, и тогда все канет в неизвестность. Поэтому Фирс Матвеич ждал, когда, наконец, эта ведьма начнет говорить и расскажет, куда упрятала золото убиенного ею Василия Твердиславовича.

Через несколько дней, ночью, таясь словно воры, — кем, в сущности, и были, Кистень и неразлучный с ним Митрий вновь заявились на подворье Онуфрия. Тот ждал их, хотя и боялся встречаться с бывшими сотоварищами. Сердце вещало — добром это не кончится, и Онуфрий не единожды корил себя за то, что польстился на обещанное золото. Но блеск заморских монет манил все более и на время притуплял страх.

Они пришли в тот момент, когда Онуфрий и ждать уже перестал, рукой на все махнув. Может, Бог пронесет, и они забудут про него? Или того лучше — сгинули ватажники и освободили его от дум тяжких? Но нет, явились и по-хозяйски расположились в горнице, скупо освещенной лишь маленькой лучиной.

— Здрав будь, Онуфрий. Хозяйка твоя где? — негромко проговорил Кистень, когда хозяин, щурясь со сна, предстал перед гостями в одном исподнем. Митрий присел на корточки возле двери и молчал, совсем потерявшись в темноте. Только иногда сопел недовольно.

— В деревню отбыла, к свояченице. Так что говорите, не таясь. Один я.

— Как скажешь. Верю я тебе, Онуфрий. Цени! — Кистень помолчал, наблюдая, как суетится хозяин, разжигая еще одну лучину. — Да ты сядь, не мельтеши! — Когда тот уселся на краешек лавки, вопросил: — Пришло время сотворить наши с тобой задумки. Не забыл еще разговор тот давний? По роже вижу, что не забыл. Ну, то и к лучшему… У тебя все ли готово?

— Готово, — качнул головой Онуфрий. — Зелье самолично варил. Дюже крепкое винцо получилось. Валит с ног не хуже медовухи… — Поднял глаза на атамана: — Когда думаешь начать?

— А чего годить-то? Время ноне для нас дорого! — Оглянулся на Митрия, вновь повернулся к хозяину: — Принесли мне намедни люди верные вести недобрые. Девка эта, ради которой все и затевается, помереть может со дня на день. Вот оно как. Потому спешить нам надо, а то как бы поздно не вышло… Завтра к вечеру успеешь?

— Успею! — Онуфрий вторично кивнул головой, словно заморский болванчик. Опаска перед ватажниками где-то потерялась, накрытая, словно чаном, звоном золотых монет. Он криво улыбнулся: — Прозорлив ты, Кистень, будто и впрямь власть имеешь над духами лесными. Всегда не переставал этому удивляться и сейчас тож дивлюсь.

— А что такое? — Кистень вскинул глаза.

— Будто не знаешь… Посадник завтра на охоту собрался. Большую часть дворни и челяди с собой забирает. Да и воинов тоже немало с ним отбудет. Видно, большой гон хотят устроить, раз он столько народу с собой сбирает… Потому завтра — самое время. Двор посадский будет полупустой… Знал об этом?

— Откуда ж мне знать? Ты что, Онуфрий, меня с богами ровняешь? Только им ведомо все, а мы, букашки земные, ползаем среди тлена и праха, и дальше носа своего не видим. И я за посадский частокол заглянуть не могу… А вести твои хорошие, не иначе как боги помогают нам. Значит, на богоугодное дело идем, и оттого должно свершиться задуманное.