Туман Лондонистана - Сергей Костин

— Мистер Аррайя, добрый день! Хорошо, что вы здесь, а то я не очень понимаю, как мне поступить.

Персонал гостиниц такого класса готовят так, что у любого человека, который заселяется туда хотя бы второй раз, складывается ощущение, что все это время его одного и ждали. А я же в «Меридьен-Пикадилли» постоянный клиент, останавливаюсь здесь два-три раза в год, так что меня здесь действительно знают все смены. Сегодняшнего портье и я тоже смутно помнил: полный, с жидкими волосами и очками в титановой оправе. Выглядит как член правительственной делегации и разговаривает соответственно.

— Знаю, знаю, — говорю я. — Вчера меня срочно попросили приехать к друзьям — у них там сложные обстоятельства. Машина сломалась, телефон разрядился, сами знаете, как это бывает.

— Разумеется, мистер Аррайя. — Говорит с придыханием, как с возлюбленной. Американцы-то выплевывают фразы, будто сержант разговаривает с новобранцем. — Но мой коллега вчера не знал, должен ли он оставить номер за вами. Вещи были собраны, но вы не выписались. И сейф в номере был закрыт, мы его, разумеется, не трогали. В общем, мой коллега продлил пребывание на сутки. А на сегодня у нас все номера проданы, я уже хотел отнести ваши вещи в камеру хранения.

За номер я бы в любом случае заплатил без проблем, а вот сейф хорошо, что не открыли. У меня же там набор документов на мексиканского полицейского Мигеля Гомеса.

— И вы правильно намеревались сделать, и ваш коллега поступил очень предусмотрительно, — успокоил я портье. — Больше всего мне сейчас нужен горячий душ. Но сразу потом я еду в аэропорт.

— Не беспокойтесь по поводу выезда, мистер Аррайя. Номер в вашем распоряжении, сколько вы пожелаете.

Это он к тому, что сейчас уже половина двенадцатого. Ну, что они не выкинут меня из номера в полдень или не включат в счет еще полдня. Такая любезность.

Однако задерживаться я не собирался. И дома меня ждут, и Эсквайр, который следил за нашими злоключениями в режиме онлайн, распорядился, чтобы мы с Кудиновым как можно скорее убрались из страны. Я летел первым рейсом в Нью-Йорк. Лешка с женой и сыном через два часа, оставив все вещи в Лондоне, отправятся в Варшаву — якобы на похороны дяди. На самом деле завтра утром они уже переберутся в Москву, где будет решаться вопрос о том, безопасно ли Возняку-Кудинову возвращаться в Англию.

Самолет выруливал на взлетную полосу, а я все еще был там, у заброшенного летного поля. Вот Мустафа с его дурацкими губами и внимательным умным взглядом. Он так и умер с открытым ртом, а его уже невидящие карие глаза закрыл я. Плохая карма его догнала — не знаю, успел тот простуженный парень повоевать в Чечне или нет. Хотя вздор я говорю: Мустафа же как раз пытался свою карму поправить. И вообще, не верни он нам бумажники, сидел бы я сейчас на конспиративной квартире и мучился. В чьи руки мои документы попали и смогу ли я теперь вернуться домой? Я же вчера в Нью-Йорк лететь собирался, в бумажнике все на Пако Аррайю лежало: и паспорт, и права, и кредитки. А Пако Аррайя — это ведь и Джессика, и Бобби, и Пэгги. Вообще все! Так что не только Мохов, но и Мустафа мне сегодня жизнь спас.

Плохо, конечно, что меня в ипостаси шпиона еще столько людей видело. Похитители ладно — они нас с Кудиновым за американцев принимали. Египтяне тоже не очень просекли, кто мы, откуда и зачем. А вот что кроме Мохова еще у троих русских нет сомнений, что сегодня они познакомились с нелегалами — это другое дело… Будем надеяться, что для них боевое братство — не пустые слова.

Маховик в голове крутится — то одно возникает, то другое. Еще несколько дней так будет продолжаться. «Здесь я точно свалял дурака, там перетончил, что еще хуже. Что-то кому-то не сказал, где-то, наоборот, сказал лишнего». Не остановится маховик, пока все не перемелет. Часть из таких вещей поправима, за другие отвечать придется — не здесь, так там.

От этого метафизического соображения мысль моя скакнула к Конфуцию и Лао-цзы. Лешка об этом вспомнил, когда уже по Лондону ехали. Мы к тому времени литровую бутыль виски на всех прикончили и сидели между собой разговаривали.

— По-моему, он все-таки придуривается, — так, с бухты-барахты, начал Кудинов.

— Ты о чем?

— Да я про твоего Лао-цзы. Вот смотри, за нас двоих, людей далеко не совершенных и не самых полезных, согласен?

— На все сто.

— Вот. А за нас только что погибло четыре человека. Один, конечно, не из лучших — это я про того упыря с «магнумом», который тебя пристрелить обещался. Но трое, возможно, были славными ребятами. Ашраф этот просто был молодчина — тут же нас спасать примчался. Второй египтянин — тоже. И я к ним твоего мелкого алжирца причисляю. Он ведь пытался нас спасти.

— Снова согласен, — сказал я.

— Отбросим того гада. Трое за двоих. Ты видишь в этом смысл? Это что, порядок, который присущ миру? Который всегда здесь?

Почти дословно цитирует, собака! Пробрало его.

— Не знаю, — вздохнул я и описал словами одну из своих любимых китайских литографий. — Знал бы, сидел бы сейчас в бамбуковой беседке у журчащего потока и любовался карликовой сосной в трещине между скал.

— Вот ты всегда так. Втравишь меня в какую-нибудь абстракцию за гранью постижимого и потом умываешь руки.

— Возможно, — смиренно добавил я, — мир таков, поскольку большинство людей хотят отличать добро от зла. А Лао-цзы говорит, что не надо. Надо просто следовать своей природе.

— Нет, все равно не понимаю, — сказал Лешка через пару минут. — Разве что там еще одна фраза есть. Из той же оперы: «Я сказал, а вы думайте».

— Это какая?

— Ну, что ум является препятствием для понимания. То есть, получается, все это нужно просто принять на веру. Их четверых нет, а мы выпили виски и едем по домам. Хорошо, хорошо. Больше не буду сомневаться: в этом и заключается мировой порядок. — Лешка помолчал. — И еще с теми двумя неизвестно, что стало после нашего отъезда.

…Самолет вырвался под голубой, наполненный золотистым светом небосвод, и я стал свидетелем удивительного оптического явления. На неровной, как пена в ванне, поверхности облаков возник небольшой идеальный круг с радужной оболочкой, в котором летела крошечная тень нашего самолета. Самолетик бодро летел в центре перемещающегося вместе с нами круга, потом вдруг увеличился, потерял четкость и исчез вместе с ушедшим вниз краем облаков.

Я потер запястья. Одно еще ничего, а на правом кожа стерта наручником до крови. Мне спецназовцы выдавили на рану какой-то космической мази из спецаптечки, но за несколько часов ссадина все равно не затянется. Скажу, что пытался удержать парусную лодку, уносимую ветром. Намотал веревку себе на запястья, но все равно упустил.

Отдернулся занавес, и в проходе с улыбкой появилась стюардесса. Хорошо, пусть будет не худая, а стройная, она действительно милая. Я попросил еще стакан смеси, которую мой организм однозначно расценивал как противоядие. «Только побольше льда».

Все вокруг оживало: пожилая очкарица слева от меня доставала ноутбук, хмурый толстяк через проход надевал серые тапочки, полагающиеся среди прочих благ привилегированным пассажирам. А я, откинувшись в кресле и отложив взятого в полет Шопенгауэра, уткнулся в экран напротив: нам включили «Скай Ньюз».

Снова Масхадов на фоне зеленого знамени говорит о неминуемом вторжении российских войск на территорию суверенной Ичкерии. Комментарий вроде бы нейтральный: про то, сколько дней уже Чечню бомбят, какие жертвы среди гражданского населения. Однако Ельцина с логикой федералов не показывают, вообще с российской стороны никаких интервью. Корреспондента в Грозном у них, похоже, сейчас нет — старую хронику дают, с первой кампании. Груды обломков на улицах, окровавленные русские солдатики, оставшиеся лежать в нелепых позах у сгоревшего бэтээра, ликующие бородачи с зелеными ленточками на лбу потрясают «калашниковыми», пожилая женщина в черном платке бежит, согнувшись, мимо разрушенных зданий… Видел я уже эти кадры — пару дней назад, там же, в Лондоне. Два года подряд так все и было. И завтра то же самое начнется.

«А чего ты хотел? — спросил я у себя. — Предотвратить войну?»

Эпилог

История давняя, хочется ее обновить, пусть даже в стиле газетных новостей.

Во-первых, про англичан. Про то, как британская контрразведка много лет не мешала мусульманским экстремистам вербовать боевиков и собирать деньги на войны и теракты по всему миру — лишь бы в Англии была тишь да гладь. Как тогда Ашраф сказал? «Только это сделка с дьяволом. Рано или поздно кровь прольется и здесь».

Кровь пролилась 7 июля 2005 года. Тогда четверо смертников, трое из которых родились и выросли в Великобритании, постарались найти места, где собралось бы как можно больше соотечественников, чтобы разнести всех на куски. В тот день паники и ужаса в метро и в автобусе погибло 52 человека, около 700 были ранены и искалечены. Теракты были спланированы и подготовлены Гаруном Рашидом Асуатом, ближайшим сотрудником имама мечети в Финсбери-Парк Абу Хамзы аль-Масри и тоже штатным осведомителем британских спецслужб.