Гранитный чертог - Елена Сергеевна Счастная

Медведь обернулся на нее, но ничего возразить не успел. Вперед шагнул Хальвдан, чуть не оттолкнув Ратибора. Староста только успел прянуть в сторону.

– Нет смелости в том, чтобы выйти на поединок, когда знаешь, что ноги едва держат! – верег почти кричал. На его щеках неожиданно вспыхнул гневный румянец. – Пусть выйдет Медведь. Раз он сам вызвался встать на твою сторону.

– Я согласен с Хальвданом, – размеренно, но веско подал голос Бажан. – Не глупи, блоха. Позволь решать богам в поединке равных. Ты когда себя в отражении видала последний раз? Кожа да кости.

Младу со всех сторон обхватило любопытными острыми взглядами. Кажется, каждый в толпе вдруг решил первый раз внимательно ее рассмотреть. И через мгновение тут и там послышались шепотки, перерастающие в нетерпеливые возгласы, суть которых сложно было расслышать в общем гуле.

– Я пойду сама, – повторила Млада.

Но ее слова заглушил резкий выкрик справа от кресла князя:

– Пусть железо решит, кто прав! На то сила не нужна!

Волна людского гомона всколыхнулась снова.

– И правда!

– Испытание железом!

– Уж подкову поднять у нее сил хватит!

– Так справедливей будет!

Через мгновение отдельные слова горожан слились в единый вдохновенный гомон. Кричали и разгоряченные ожиданием зрелища мужчины, и женщины. Бездумно поддакивали подростки и даже дети, которых родители держали на руках, чтобы им все было видно. Как будто Торг перекинулся вдруг в детинец.

Князь резко встал. Тут же шум стих, как писк прихлопнутого комара. Правитель молчал недолго, но это мгновение растянулось, казалось, для каждого стоящего здесь. Люди в ожидании все, как один, смотрели на Драгомира. Разочарованно поджав губы, Хальвдан снова отступил за княжеское кресло. Бажан скривился и недобро глянул в ту сторону, откуда долетел первый совет обернуть поединок испытанием железом. Млада и сама хотела бы увидеть лицо того недоумка. Она считала, что в том испытании было не больше справедливости, чем в схватке между ребенком и взрослым воином. Причем никак не угадаешь, кто из спорщиков кем окажется.

– Раз даже мои воеводы усомнились в праведности поединка, то пусть будет испытание железом, – провозгласил князь. – Посмотрим, на чьей стороне окажется воля Белобога.

По лицу правителя никак нельзя было разобрать, считал ли он сам такое решение правильным. Только глазами он перебегал от одного лица в толпе к другому, будто ждал, что кто-нибудь столь же рьяно выскажется против и задуманное раньше выяснение правды вернется в прежнее русло. Но люди, похоже, удовлетворились его решением. А Млада в очередной раз уверилась в жестокости людей, которые никогда не откажутся увидеть что-то более кровавое, чем ожидалось. Лишь бы было потом что обсудить в харчевне или на рынке, перегнувшись через прилавок, в разговоре с соседней торговкой.

– Стало быть, это последнее мое слово, – помолчав, добавил Драгомир и попеременно посмотрел на отроков, которые до сих пор держали в руках ненужные более мечи. – Несите жаровню с подковами. И лекаря позовите, чтобы руки перевязал.

Парни без лишнего промедления затерялись в толпе. По двору, сковывая людей и даже сам воздух, разлилось напряженное ожидание. Ждан замер, опустив голову, и с едва сдерживаемой злостью ковырял носком сапога намешанный с травой снег. Бездумно он сжимал и разжимал пальцы на правой руке, будто уже жгло его ладонь раскаленное железо. Медведь так и стоял неподалеку от княжеского кресла, беспрестанно оглядывая Младу. Наверное, ждал, что в этот раз она уж точно сама попросит выйти за нее. Но она только стянула с руки надетую по привычке перчатку.

Кожу тут же тронуло чуть колючей прохладой.

Отроки вернулись скоро. Пыхтя от натуги, на двух длинных жердях они вытащили на середину ристалища жаровню, наполненную исходящими жаром углями, где лежали две подковы. За мальчишками подоспел и Лерх с чистыми тряпицами в руках.

Млада вышла вперед. К чему тянуть? Чем дольше откладываешь, тем сложнее заставить себя переставлять ноги потом. Особенно когда будет бледнеть и невольно корчиться от пережитой боли противник. Не то чтобы она боялась, но тело, самой природой приученное уберегаться от опасностей, слегка немело, чувствуя будущую муку. Так же, помнится, сжималось все внутри в ожидании наказания от Песчаного Ворона, когда доводилось допустить слишком много ошибок в тренировках или ослушаться его. Это потом, много лун спустя, пришло безразличие. А поначалу было жутко. Разум отказывался принимать добровольную готовность тела к истязаниям.

Вот и теперь накатывала слабость, но Млада твердо подошла к жаровне и остановилась, взглянув на подкову, присыпанную углями, что переливались внутренним огнем, бросали в лицо сгустки жара. То и дело на них вспыхивали язычки пламени. Князь начал что-то говорить: об обычаях и праведности испытания, которое издревле считается данью почтения Белобогу – Млада перестала слушать. Она, стараясь не думать о том, что делает, протянула руку и взялась за раскаленное железо.

Заложило уши, а голова тут же превратилась в гудящий шар. Мир вокруг вспыхнул и погас на мгновение. Тихое шипение плавящейся плоти заполнило уши, запахло паленым. Несколько невыносимо долгих мгновений в сжатых пальцах словно билось что-то живое и злое. Оно пожирало ладонь, норовя добраться и до всего остального. Млада повернулась и, не чувствуя ступней – будто ноги были не ее, – дошла до края ковра, где стояло кресло князя. Почти десять шагов.

Кто-то схватил Младу за запястье, и она выронила подкову.

– Хватит, – глухо проговорил Лерх. – Достаточно.

Он быстро и ловко перевязал ее ладонь узкой тряпицей, не давая даже посмотреть, как та выглядит. На самом деле, Млада и смотреть не хотела, чувствуя только, как растекается по руке вверх невыносимое, вышибающее дыхание из груди жжение. Все вокруг сжалось до полоски опаленной кожи, на которой до сих пор как будто бы плясали маленькие всполохи огня. Но душу одолевало нездоровое любопытство – так, расшибив в кровь коленку и заливаясь слезами, дитя норовит внимательно разглядеть рану. Будто от этого утихнет боль.

Но Млада увидела только старательно перевязанную кисть. И все бы хорошо, только слегка подрагивали пальцы и в горле сделалось на удивление противно. Поклонившись Драгомиру, который мрачно смотрел на валяющуюся почти у его ног подкову, она вернулась на свое место, облепленная въедливыми взглядами горожан. А когда вновь повернулась к ристалищу, к жаровне подошел Ждан.

Он вытерпел испытание стойко. Только стиснул зубы так, что напряглись желваки на скулах. Невидяще он посмотрел перед собой, мимо Млады, и показалось, что не сразу услышал, как Лерх, отмерив ему то же время, приказал бросить подкову. Лекарь перевязал и его руку, не смазывая