Абандон 2 - Сергей Котов

Я пытался сжиться с той ролью, которую мне отвели. Честно — пытался. Старался не видеть то, что передо мной. Голод, особенно такой голод — уж точно не тётка. У меня внутренности полыхали огнём и сворачивались в трубочку.

Кусочки человечности у меня в голове сначала заморозились в панике. А потом, наблюдая, что я уже готов выполнить «на автомате» то, что мне сказали — вдруг уверенно перехватили управление.

«Ты как дальше жить будешь? — пылала в мозгу мысль, — если станешь снова нормальным?»

И я понимал, что — никак. Не смогу.

А, значит, нет у меня решения, которое позволило бы отыграть свою роль.

Но… что можно сделать? Повернуться и сказать, что нет, не буду? Но как быть с голодом?.. Блин, у меня, наверно, из-за него мозги совсем отшибло. В конце концов, можно попросить Соню поделиться. Не обязательно ведь её кусать до этого, а мне много не надо. Я чувствовал, что пол кружечки хватило бы!

Почему я сразу повёлся на росказни Тары? Почему согласился с её правилами?

Да. Я могу уйти. И пусть только попробуют мне что-то сделать!

Но пацан, который продолжал смотреть на меня влажными, полными боли глазами, в которых застыла смесь ужаса и безумной надежды…

В лучшем случае это сделает кто-то другой. Может, сама Тара.

Но что я ещё могу?

Многое, на самом деле. Меня ведь вылечили от неизлечимой болезни, которую сами же наслали. Значит, я тоже могу сделать это для пацана.

Он станет ночным. Непонятно, как к этому отнесутся местные. Но даже если они будут против — я ведь не собираюсь его оставлять в этом состоянии! Если у меня самого есть надежда вернуться — то почему бы не сделать то же самое для мальчишки? Вернёмся вместе. Или будем вместе пытаться адаптироваться к этому дерьмовому миру. В новом качестве.

Патрик ввёл немного своей крови мне прямо в вену. У меня же под рукой не было шприца или капельницы. Но каким-то образом я точно знал, что есть и другой путь.

Я подошёл к ритуальному сосуду и достал нож. Мать мальчика смотрела на меня чёрными от горя глазами. Она сталась держаться изо всех сил. Я видел, как подрагивают её руки, чувствовал её желание погладить своего ребёнка, который вот-вот должен уйти навсегда.

«Больше всего в смерти мы боимся не боли и неизвестности, — вдруг понял я, — мы боимся расставания навеки со всем, что мы любим».

Вместе с ножом я подошёл к мальчику. Он глядел мне в глаза, стараясь забыть о боли, чтобы выглядеть достойно в свой последний миг. Он даже нашёл силы посмотреть на маму — и улыбнуться.

Я полоснул себя по запястью, рассекая вену. Чувствовал, что нужно много крови, чтобы пойти таким путём. Патрик экономил, когда пользовался шприцом. Мне же предстояло отдать гораздо больше.

Я приложил запястье к потрескавшемуся рту ребёнка. Он смотрел на меня с недоумением. А потом жадно припал к потоку крови и закрыл глаза.

Его мама поднялась со своего места, и встала в ногах. В её глазах полыхала безумная надежда. Кажется, она боялась даже дышать.

Я терпел столько, сколько было нужно. Потом зажал руку, чтобы остановить кровь.

Голова сильно кружилась. Голод никуда не делся. Я, прислонившись к каменному основанию ложа, медленно опустился на пол.

Закрывая глаза, я отчётливо понял, что могу умереть. Мне было грустно, что больше не увижу родителей и Соню. Но всё равно я был совершенно спокоен.

Глава 9

Смерть — вовсе не обязательное изобретение. Можно жить вечно и развиваться в конкурентной борьбе. Тем, кто вырос на Земле, сложно это представить. Мы привыкли к такому раскладу, вжились в ход событий и не представляем себе другой доли.

Мы не находимся на самой вершине сложной структуры земной жизни. Но не думаем об этом. Не хотим знать своё подлинное место.

Поэтому тайно, ночами, чувствуя, как утекает время в мыслях об очередном прожитом дне, надеемся, что случится чудо, и рок пройдёт мимо нас. Что медицина победит старость уже на нашем веку. Что человечество отправиться к звёздам, и вечная жизнь будет оправдана. А ещё раньше — что придворный алхимик потеряет пузырёк с волшебным зельем. Или что за далёкими морями мы найдём таинственный храм богини, дарующей бессмертие…

Но даже на Земле смерть — это только уловка. Жизнь оберегает себя, жертвуя отдельными существами ради сохранения общего. Точно так же, как наш организм постоянно отторгает и заставляет умирать часть своих изношенных клеток, непрерывно обновляясь. Информация, которая лежит в основе жизни — вечна.

А то, что земная жизнь изобрела смерть — наше величайшее проклятие и достижение.

Но так сложилось не везде.

Во вселенной есть миры, где с самого момента зарождения жизнь существует вечно. Она приучилась менять себя, адаптируясь под условия среды, конкурируя за место под своим солнцем. Постоянно совершенствуясь. Когда у существ в том мире появился разум — им уже было миллиарды лет, которые воспринимались как затянувшееся детство.

Как они выглядели, чем питались, как сохраняли свою уникальную структуру — это не так важно. Они были разными. И постоянно менялись.

Конечно, некоторые из них гибли. Кто-то не успевал адаптироваться к изменяющимся условиям среды. Кто-то не выдерживал конкуренции.

На последнем этапе, перед самым выходом к звёздам, существа, населяющую одну отдалённую планету, даже научились сотрудничать. Но это продолжалось недолго. Возникла иллюзия, что кто-то один из них сможет распространиться до невероятных масштабов. Это породило новую волну конкуренции, которая привела к тому, что из них в живых остался только один.

При этом идея размножения, созданий копий себя, им даже не приходила в голову. Она ведь идёт рука об руку со смертью в её обычном, земном понимании. Это было для них так же противоестественно, как для нас — идея вечной жизни одного существа с момента зарождения.

Оставшись в одиночестве, существо отправилось в долгое путешествие. Оно занималось изучением миров, где жизнь