Зов из бездны - Михаил Ахманов

И сказал я ему:

– Прими от меня дар, что прислан из Таниса. Все прими, рыбу, зерно и тонкую ткань! Ибо ты добр ко мне как к брату, а чем еще могу я отплатить?

– Плата — твоя дружба, а что до этих даров, позволь мне лишь распорядиться ими, — произнес Эшмуназар, лукаво усмехаясь. — Были здесь две девушки, и доставили нам удовольствие: тебе — беседой, а мне… ну, не нашлось у меня времени для долгих разговоров! Давай отправим Тентнут и Хенумпет по корзине рыбы и по куску ткани. Остальную рыбу и зерно на кухню! И будем мы есть эту рыбу сегодня с лепешками из твоего зерна. Согласен?

– Справедливый дележ, — кивнул я. — Но еще остается ткань, целых три куска.

Эшмуназар окинул меня взглядом.

– Ты сильно обносился, друг мой Ун-Амун. Протерлась твоя одежда, и повязка на бедрах уже не скрывает того, что положено скрыть. Не удивительно, что Тентнут дальше разговоров не пошла, ибо подобен ты пастуху или гребцу, а не привратнику храма Амона! И к владыке нашему явиться тебе тоже не в чем… Так что велю я своим служанкам сшить тебе новое платье на египетский манер. Они в этом искусны!

И, обняв мои плечи, он повел меня в дом.

Счастливый выдался день, но вечером случилось странное. Я был уже в своем покое, куда перенес Абибаал ларец с сосудами. И захотелось мне взглянуть на них, и желание это пришло не зря, ибо радость моя поутихла, а удивление возросло, и были к тому причины. Не очень многое дал мне казначей Унофра, четыре сосуда из серебра и один из золота, а Херихор сказал: может, в Танисе что-то добавят, ведь Амон тоже их бог… Добавили, но самую малость, и не князь, а госпожа Танутамон… И все полученное мной пропало, и очутился я здесь как нищий посреди пустыни, и не хотел меня слушать владыка Библа! Послал я весть с Мангабатом и мольбу о помощи, но не был услышан. А теперь пришел из Таниса корабль с дорогими товарами, и столько их, что сразу видно: не поскупился Несубанебджед! Почему же не прислали раньше все эти богатства?..

Не давала мне покоя эта мысль, и решил я взглянуть на самое ценное, на золото и серебро. Придвинул ближе масляную лампу, поднял крышку ларца и прикоснулся к сосудам, уложенным в два слоя. Сверху лежали пять серебряных, украшенных чеканкой: на одних — цветы лотоса, на других — папирусные листья и стебли. В таких сосудах обычно хранились благовонные масла, и были они изготовлены недавно — не потускнели и рисунок не стерся. Я вытащил их, осмотрел и решил, что они красивы, а потому не стыдно поднести их в дар Закар-Баалу.

На дне ларца сверкало золото. Четыре золотых кувшина тоже были превосходны и казались совсем новыми, а рисунок на них был одинаков — узоры, подобные морским волнам. Горлышки широкие, и из этих кувшинов можно пить или делать возлияния маслом и вином. Тоже подарок, достойный князя! А вот последний из сосудов староват, хотя тоже золотой…

Я взял его в руки, поднес к огню светильника и вздрогнул: были на нем отчеканены ибисы, священные птицы Тота, что шли чередою вокруг узкого горлышка. Работа старинная, тонкая, искусная, но не ремесленников из Гермополя — скорее, из Мемфиса или Фив. Почему-то я так решил, хоть разбираюсь в древних изделиях не лучше, чем в охоте на зайцев с соколами. Но в следующий миг я догадался, в чем тут дело: пожалуй, сосуд могли изготовить в Дельте, в Гермополе, где почитают Тота, однако видел я его в Фивах и принял там из рук казначея Унофры. Сердце мое замерло, я стал осматривать тусклую поверхность, разыскивая приметные царапинки, и я их нашел. Сомнений не было — эту вещь мне дали в Фивах! И Харух — да будет он проклят Амоном! — ее украл!

Я вытер холодный пот со лба и стиснул голову ладонями. Старинный сосуд, врученный мне Унофрой и похищенный Харухом в Доре, вернулся ко мне из Таниса! И что же сие означало?.. Этого я не представлял. Мысли мои метались, словно стая вспугнутых воронов, тело бил озноб, и казалось, что горло засыпал песок. С трудом поднявшись, я позвал своего раба и удивился, как хрипло звучит мой голос. Брюхо принес кувшин с вином, дал мне выпить, и мое сердце исторгло холод. Немного успокоившись, я спрятал сосуды обратно в ларец и вышел в сад, дремавший под звездным небом.

«Возможно, поймали Харуха?..» — подумал я. Скажем, воины князя Бедера изловили его в каком-то филистимском городе, Бедер покарал нечестивца, а похищенное отправил в Танис?.. Но я отверг эту мысль. Князь Дора не тот человек, чтобы вернуть кому-то, хоть фараону, хоть Амону, серебро и золото. Себе оставил бы, своих богов бы славил за удачу!

Может быть, Харух вернулся в Дельту и попал в руки танисского правителя? Но зачем ему возвращаться? Он не роме, и Та-Кем ему не родина, Танис не отчизна. В Джахи, где могут знать о воровстве, ему тоже не место, а вот страна Хару подошла бы. Бен-Кадех рассказывал, что в Хару говорят на том же языке, что в Тире, Сидоне и Библе, живут там люди того же племени, и есть у них многие княжества и города. Легко там затеряться! Но если бы вернулся Харух в Танис и если бы поймали его стражи, отняв украденное, было бы о том известно, известно потому, что нет в случившемся секрета. Вот вор, обокравший и осквернивший бога, о чем поведал Мангабат старшему над корабельщиками, а тот — владыке Несубанебджеду; поймали этого вора, забили палками, содрали кожу или швырнули в Реку крокодилам. Очень, очень поучительно, и никакой тайны! Знал бы об этом Тотнахт, знали бы Мангабат и его люди и сказали бы мне. Но не сказали, и выходит, не было этого.

Так размышлял я в саду под деревом, где сидели мы раньше с милой Тентнут. Но были те раздумья бесплодными, как песок пустыни, и решил я наконец, что свершилось чудо, и Амон, великий бог, возвращает мне утерянное. Все в его власти! Что ему стоит вынуть у Харуха печень, бросить на растерзание львам, а драгоценный сосуд перенести в Танис, прямо в княжескую сокровищницу!

Правда, мучили меня кое-какие сомнения — ведь были еще четыре серебряных сосуда и мешочек с украшениями, дар Танутамон. И где они?.. Бог, взявшись за дело, доводит его до конца, и если покарал он вора и отнял свое золото, то не оставит и серебра. Но, быть может, все напутал танисский казначей? Положил в ларец другие сосуды, а украшения вернул Танутамон? Подобное могло произойти, ведь даже боги ошибаются… Вот Осирис поверил Сетху и умер от его руки…

Утомленный этими мыслями, я вернулся в дом, задул светильник и лег на ложе. И снились мне в ту ночь ладья Амона-Ра и сам великий бог, плывущий по небу в ореоле жаркого сияния. Руки его были вытянуты, ладони раскрыты, а на одной держал он сосуд с ибисами, а на другой пылал огонь неугасимый, и корчился в пламени том проклятый Харух. Проплыла ладья с востока на запад, и над Библом шевельнул Амон рукой, бросил в город золотой сосуд и милостиво улыбнулся.