Кто ищет... - Аграновский Валерий Абрамович

Увы, другой «памяти» в моем распоряжении нет, да она, вероятно, и не нужна, если я хочу понять, каким образом Андрей Малахов потерял уважение к отцу. Именно его воспоминания, отражающие его отношение к родителю, должны лечь в основу моих размышлений о печальной судьбе подростка. Вопрос о том, почему Роман Сергеевич стал «жуком», «жмотом», «обманщиком» и «нечестным человеком», при всей его животрепещущей важности является для Андрея — и, стало быть, на данном этапе для меня — второстепенным, хотя я вовсе не исключаю, что старший Малахов виноват в своих недостатках не более, чем урод в своем уродстве. Но каким бы он ни был в действительности и по какой бы причине, я вижу его ничем не оправданную и безусловную вину хотя бы в том, что он позволил родному сыну не уважать себя, дав к тому основания, и воспитывал Андрея в таких условиях, которые печатали в его памяти только «прозу» жизни, а не «поэзию».

Констатирую факт: отец оказался для сына потерянным. Как воспитатель Роман Сергеевич был не просто нулем, а величиной со знаком минус.

Мать. «По отношению к Роману мы находились с Андреем в страдательном падеже», — как-то сказала Зинаида Ильинична в порыве откровенности, и это была сущая правда. Мелочный, капризный, придирчивый и жестокий, он часто бил сына в присутствии матери, не щадя его самолюбия, тиранил мать на глазах у ребенка, не считаясь с ее авторитетом, и оба они постоянно терпели от него унижения. Но, как говорится, нет худа без добра: в силу обстоятельств, можно сказать, вынужденно, мать и сын оказались в союзе против отца, а союз влечет за собой, как минимум, взаимное доверие. Я даже рискнул предположить, что в такой обстановке между сыном и матерью могли сложиться искренние и душевные отношения, что Зинаида Ильинична могла стать для Андрея «светом в окошке»; в конце концов, во многих семьях матери, являясь источником добра и любви, своим самоотверженным примером, как щитом, предохраняют детей от дурных влияний.

К сожалению, это был не тот случай.

По мнению людей, хорошо знавших семью Малаховых, Зинаида Ильинична по уровню воспитанности казалась им выше своего мужа, наверняка грамотнее его и, возможно, умнее. Однако эти добрые качества не помогли ей стать главой семейства и получить, таким образом, приоритет в воспитании сына. «Факт! — подтвердил Андрей, когда мы затронули эту тему. — Отец главнее!» — «С чего ты взял?» — «А его сумма всегда была окончательной!» Для Андрея, как понимает читатель, это самый верный признак. «Ну хорошо, — сказал я. — Ты можешь привести пример?» И он с готовностью рассказал такую историю.

Когда мать заканчивала институт и пришло время делать диплом, она попросила у Романа Сергеевича сто пятьдесят рублей, чтобы нанять чертежника. В этом месте рассказа я даже переспросил: «То есть как нанять?» — «А очень просто, — ответил Андрей. — Вы что, не понимаете?» Отец, естественно, стал ругаться, полагая цену завышенной. Как мать ни просила, мотивируя тем, что чертежи стоят не меньше трехсот, а тут в два раза дешевле, а ведь она и работает, и учится, и дома занята по хозяйству, Роман Сергеевич «отвалил» ей полсотни. Остальные Зинаиде Ильиничне пришлось по секрету от него брать на работе в кассе взаимопомощи. Его сумма, таким образом, действительно была «окончательной».

«Кого ты поддерживал в этом конфликте? — спросил я. — Отца или мать?» — «Меня не спрашивали», — ответил Андрей. «А если бы спросили?» Он вскинул глаза, пытаясь угадать дополнительный смысл, заложенный в этом вопросе, и сказал: «Можно подумать?» Но и без ответа Андрея я уже готов был на самых элементарных весах взвешивать реальный проигрыш Зинаиды Ильиничны в воспитании сына из-за этой истории. Как ни была она «выше» мужа, ей не дано было понять, что, совершая безнравственный поступок на глазах у ребенка, она теряет в обоих случаях: и в том, если Андрей примет ее сторону, и в том, если примет сторону отца. Но Андрей не сделал ни того, ни другого. «Подумав», он криво усмехнулся и сказал: «Муж и жена — одна сатана! Ведь верно?» — осудив, таким образом, обоих. Внешне его реакция была здоровой, нормальной, но таила внутри опасные последствия. Клянусь, я до сих пор не знаю, что хуже: когда дети клеймят пороки своих родителей, но ценою потери к ним уважения, или когда сохраняют уважение к родителям, но ценою принятия и прощения их пороков.

Вернемся, однако, к Зинаиде Ильиничне. Однажды я в лоб спросил у нее, считает ли она себя культурным человеком. Ответ был через паузу, но положительный: разумеется! Инженер с высшим образованием, в кино и в театр ходит, книги читает, программу «Время» смотрит, дома «все как положено», то есть телевизор, холодильник, мебель, библиотека, телефон, бра на стенах, — полный джентльменский набор, отличающий век цивилизации от первобытного. Однако Зинаида Ильинична воспринимала культуру не как способность распоряжаться материальными и духовными благами, а как сумму этих благ, — к несчастью, довольно распространенное заблуждение. Что же касается истинной культуры, в том числе педагогической, которая является неотъемлемой частью общей, ее Зинаиде Ильиничне недоставало.

Вот, например, как пользовались Малаховы домашней библиотекой — пятью десятками книг, по росту стоящими на полированных полках. Роман Сергеевич к ним близко не подходил, никогда не испытывая потребности в чтении. В отличие от него Зинаида Ильинична, которая даже сочиняла стихи, книги почитывала, правда, урывками, между дел, но, полагаю, винить ее за это невозможно: для современной женщины, перегруженной множеством забот, одно стремление похвально. Кроме того, Зинаида Ильинична ревниво следила за тем, чтобы привить сыну любовь к книге. «Я иногда сажала его рядом с собой и вслух читала историко-революционную литературу», — сказала она не без гордости, желая произвести на меня впечатление «сознательной» матери. Но я представил себе идиллическую картину: «передовая» мама, плотно закрыв окна, чтобы с улицы не доносились голоса мальчишек, играющих в футбол, насильно заставляет десятилетнего сына внимать ее чтению. Педагогическая задача обнажается с такой тупой прямолинейностью, с которой можно дрессировать только домашних животных, хотя, сказав так, я, вероятно, не гарантирован от возражений специалистов-дрессировщиков. А что в итоге? Имея самые благие намерения и в этом смысле положительно отличаясь от некоторых других матерей, Зинаида Ильинична получила прямо противоположный результат: Андрей возненавидел серьезную литературу и пристрастился к детективам. Положение усугублялось еще тем, что он почти одновременно научился читать и красть, чего, конечно, Зинаида Ильинична в ту пору не знала. Факт чрезвычайный, если вдуматься, поскольку самостоятельное чтение Андрея уже тогда носило утилитарный характер: он оценивал героев произведений не по принципу «хорошо» или «плохо», «благородно» или «подло» они поступают, а по принципу «умно» или «глупо» это делают, «с риском» или «без риска». Он так и сказал мне со свойственным ему цинизмом: «Я поднакапливал опыт!» Добавлю, что запомнить хоть одно название из прочитанного Андрей не сумел, а впечатлениями делился примерно так: «Ух, книжка была — во! Про четырех друзей, не читали? Синяя такая? Как один умер, второй сошел с ума, третий — не помню, а четвертый накупил здания, а тут как раз революция, и он макал деньги в сметану и прямо их ел! Законная книга!» Это реакция на прочитанное не десятилетнего ребенка, а семнадцатилетнего парня, доучившегося до восьмого класса средней школы. Но Зинаиду Ильиничну, вероятно, устраивал такой уровень понимания, потому что, подменив естественную потребность Андрея в книгах потребностью искусственной, она никогда не задумывалась о качестве чтения и упивалась самим фактом: сын сидит за книжкой!

Криминологи давно установили, что для подростков, чьи ценностные ориентации уже изменены и нарушены, характерны фрагментарность и поверхностность при общении с книгой. Это значит, что они выделяют и прослеживают лишь одну фабулу, определенную сторону отношений между действующими лицами произведения, не умея самостоятельно осмыслить общий замысел, тем более положительный. Стало быть, действенность даже серьезной литературы на таких подростков ничтожна.