Эта русская - Кингсли Эмис

– Какой все-таки кошмар, правда? – сказал Ричард. – Я имею в виду ее.

– В нынешнем ее виде. Да. Впрочем, если разобраться, хорошего в ней всегда было мало.

– И какие ужасные вещи она говорила.

– Да, согласен.

– Независимо от того, понимала она их смысл или нет.

– Иногда актер может растрогать нас до слез, хотя он не переживает того, о чем говорит, и зачастую просто не понимает смысла своих слов. Странное дело.

– Я не о том, Годфри. Что еще она могла сказать? Очень может быть, что как раз сегодня она сознавала смысл своих слов, хотя, возможно, никогда не сознавала его раньше. Трудно сказать. Может быть, она действительно испытывала те чувства, о которых говорила. Очень многие на ее месте испытывали бы то же самое. Даже самые дурные, глупые, неуравновешенные и эгоистичные люди на свете.

– На мой взгляд, дружище, ты слишком мудрено все завернул. Мой тебе совет – принимай Корделию такой, какова она есть, как и любого другого человека. Кто такая эта особа с мужем на поводке, как ее там? Хобс? Нобс?

– Добс. И он тоже Добс.

– В этом я не сомневался. Его я видел всего минуту, но за это время он успел каким-то образом пронюхать, что я – бывший муж Корделии, а также недвусмысленно выразить свое изумление, что, оказывается, на свете целых два таких идиота, а если два, так ведь может быть и больше? – Годфри содрал с себя очки и принялся яростно растирать кулаком веко. – Ее-то я сразу раскусил. В смысле, понял, к какой категории она относится. Корделина служка. Или прислужница. У нее всегда был дар приманивать таких вот недотеп и заставлять их выполнять свои подчас очень обременительные поручения без малейшей надежды на ответную услугу. Однажды, когда мы еще жили в Айвере, у нас был званый обед, точнее, у нее был один из ее званых обедов, и всю работу, вплоть до натирания дверных ручек, делали… сейчас уже не помню кто, их было штук пять-шесть, в разное время. И их не только не позвали на обед, но они даже этого не ждали. Ты только подумай.

Ричард в это время думал о том, что за время их совместной жизни ничего такого не было. Он промолчал.

– Причем некоторые из них были вполне разумными существами. Я никогда не мог понять, что их в ней привлекало. У нее ведь что внутри? Пустошь. Тундра.

Годфри с небрежным тактом и неспешностью расплатился с таксистом. Наблюдая за этой процедурой Ричард поразился, как, почти не двигая лицевыми мускулами и уж всяко не раскрывая рта, таксист сумел с удивительной ясностью выразить свое глубочайшее презрение к Годфри и ко всему, что тот в себе воплощает. Тому способствовали полная неподвижность позы и опущенная челюсть при сомкнутых губах. Ричард уже решил было, что у него попросту разыгралось воображение, но тут ему отвесили личную двухсекундную дозу того же самого.

– А таксист – развеселый парень, – заметил Годфри, когда они шагали к «Дому». – Думаю, мы не потрафили ему тем, что вышли возле этого дома. Ему не нравятся люди, которые ходят в такие места. Хотя, конечно…

– Вот если бы это была она, он бы пулей вылетел из своего паршивого такси, и открыл бы ей дверцу, и помог выйти, и поклонился бы, и шаркнул бы ножкой, и поцеловал бы ручку.

– А кроме того, еще и денег бы не взял.

– Вполне возможно.

Годфри остановился перед самой дверью, и они посмотрели друг на друга.

– Почему ты на ней женился, Годфри?

– О Господи. Ну, она была очень хороша собой, все такое. С тобой ведь так же получилось, верно?

– Да, но только должно было быть еще что-то, о чем мы забыли. Наверняка.

– Теперь поди вспомни, правда?

Глава шестнадцатая

– Корделия из того типа женщин…

– Еще раз о ней упомянешь, и я ухожу, – проговорил Ричард свирепо. – Пока я здесь, об этом ни слова. И вообще, она не из типа женщин.

– Я вообще не уверен, что она из типа женщин, – вставил Годфри.

– О Господи, – вздохнул Криспин, переводя взгляд с одного на другого. – Я ведь просто пытался помочь по мере сил, всего-то. Но ты хоть понимаешь, что она… что вырваться от нее – не легче, чем сбросить Нессову рубашку.[10]

– На липучках, смазанных суперклеем, – вставил Годфри.

– Он у нас всегда был силен по части остроумия, – заметил его брат.

– Вообще-то, снять ее не составляло никакого труда, – сказал Ричард. – Яд начал действовать на Геракла, как только он ее надел.

– Слушай, ты не в зале заседаний у себя на кафедре, – напомнил Криспин.

– Какой там зал заседаний. А если бы он там и был, ты же не думаешь, Боже упаси, что хоть кто-то на моей кафедре слышал про Геракла.

– Занятная штука, эта Нессова рубашка, – заметил Годфри. – Еще более интересный образ, чем я думал.

– Причем Геракла убивал его собственный яд.

– Тем лучше.

– Пойдемте выпьем, – предложил Криспин.

– Я не буду. – Ричард был тверд. – И… слушайте, у вас тут замечательно, мне сразу полегчало, но мне надо как следует подумать. Зал заседаний навел меня на мысль… кроме всего прочего. У вас не найдется для меня места, где-нибудь в доме? Чтобы я мог засесть там один, никому не мешая?

Криспина эта просьба явно застала врасплох.

– Ну, есть, конечно, сад, – проговорил он с сомнением, точно подразумевая, что человек вроде Ричарда, возможно, будет чувствовать себя увереннее в более естественной среде. – И денек для этого подходящий.

– Можно мне сначала позвонить?

– Телефон в прихожей, обедаем на кухне в два часа, идет?

Ричард, который минуту назад вспомнил, что он, кроме всего прочего, еще и сотрудник научного учреждения, набрал единственный институтский номер, который помнил наизусть, – номер архаичного миниатюрного коммутатора, с которого, как правило, можно было достучаться до секретаря кафедры. Некоторое время он слышал только хриплый и хамоватый голос, напомнивший ему о сластелюбивой привратнице, который издавал недружелюбные звуки. Потом до него донеслись узнаваемые интонации миссис Пирсон, которая начала с того, что ему повезло ее застать, она зашла всего на минутку, здесь у всех забастовка, вернее, по сути это забастовка, хотя называется по-нынешнему как-то иначе. Она пыталась ему дозвониться, чтобы об этом сообщить, но почему-то его не застала.

– Да, меня, э-э, не было дома. Кхм, а профессор Халлет сегодня приходил?

Собственно, это вторая новость, которую миссис Пирсон пыталась передать ему по телефону, – профессор Халлет немного переутомился, и ему посоветовали несколько дней отдохнуть, так что эта забастовка пришлась очень кстати, как минимум в одном отношении. Нет, ничего страшного, просто посоветовали до конца недели посидеть дома. К понедельнику он будет как новенький, а это дуракаваляние к тому времени как раз закончится. Ричарду показалось, что миссис Пирсон чего-то недоговаривает, хотя, впрочем, она любила напускать на себя таинственность и вряд ли стала бы умалчивать, если бы с Халлетом стряслось что-то действительно серьезное. Потом она спросила – собственно, на это Ричард и надеялся с самого начала, – не будет ли у него для нее каких поручений; поручения у него были.

Если не считать беглых взглядов в окна, Ричард никогда толком не видел, что находится за «Домом», хотя знакомство, пусть и поверхностное, с богатыми лондонскими кварталами подготовило его к тому, что там окажутся уходящие вдаль холмы, а возможно, и заснеженные вершины на горизонте. Ничего подобного, увидел он только крохотные клумбы, отделенные друг от друга фрагментами стены, живыми изгородями, молодыми деревцами, низкорослым кустарником. Там же обнаружился уголок, где стояла деревянная скамейка, явно предназначенная для того, чтобы на ней сидеть, а вокруг располагались грядки на которых росли, как сообразил Ричард, душистые травы. О том, что это именно душистые травы Ричард догадался по их съедобному виду и одинаковому размеру – мелковаты, чтобы есть их сами по себе. За грядками явно следили. Интересно, кто? Криспин – тот бы вряд ли стал заботиться даже о том, чтобы кто-нибудь заботился обо всем этом. Фредди – ни под каким видом. Может быть, их дочь девочка лет тринадцати-четырнадцати, обычно пребывавшая в школе, но наверняка приезжавшая домой на каникулы и т. д. Он подумал, что видел ее, кажется, всего-то раз и абсолютно не помнил. Имя ее, которое он тоже забыл, редко поминалось в разговорах.

Дети исчезли из Ричардовой жизни, как только он сам перестал быть ребенком, и понятно почему: своих у него не было, а детей сестры он практически никогда не видел, потому что практически никогда не видел сестры, в свою очередь потому, что ее муж терпеть не мог Корделию, а по ассоциации, и его. У Ричардова брата, заместителя управляющего банком в Йовиле, было трое детей, которых дядюшке тоже показывали очень редко, но уже не из-за Корделии, а из-за чего-то другого, чем было предначертано, чтобы братья Вейси жили на разных планетах. Роберт Вейси, например, любил панк-рок.

Эх, и повезло же тебе, Ричард, твердили ему отцы, отчимы, дедушки, дядюшки и прочие обремененные отпрысками мужчины, да он и сам радовался при каждом удобном случае. Однако стоило ему застать самого себя врасплох, как вот сейчас, и он понимал, что любое, самое косвенное упоминание о его бездетности как бы швыряло ему в лицо напоминание об ужасающей безлюдности его существования. Да, встреч, знакомств, взаимоотношений в его жизни было не меньше, чем в любой другой, но он почему-то отпускал от себя всех этих людей, а они не пытались вернуться. О людях, с которыми он знался теперь, он думал, только пока их видел. Он достал свой ежедневник. Деловые встречи, парочка знакомых по теннису, ленч – с кем? а, с человеком, который хотел поговорить о Блоке, забрать машину из ремонта – это уже вчерашний день – на следующей неделе ужин у Деннисов – ужин у кого? да, у друзей этого… Ричард с бредовой ясностью вспомнил, как записал несколько слов на нужную дату, но при этом Деннисы так и остались в его сознании абстрактной четой, полудюжиной букв, составлявших их имя. Просто некоторая часть его сознания была тогда занята размышлениями о зудливом красном пятнышке под правой ноздрей, которое грозило разрастись в полномасштабный прыщ, большая же часть, как и всегда в нерабочее время, была затянута густой пеленой плотного серого тумана.