Бытие и сознание - Сергей Рубинштейн

Значение слов разных языков по-разному фиксирует и синтезирование явлений. Так, например, русское слово «рука» объединяет, синтезирует в единое целое то, что французский, немецкий и английский языки анализируют, расчленяя на две составные части: bras и main ; arm и hand . Это опять-таки, конечно, не исключает возможности, говоря на русском языке, дифференцировать разные части руки, а говоря на французском, немецком или английском языке, высказать нечто о руке в целом.

Но этот анализ – в первом случае и синтез – во втором надо будет осуществлять, используя средства языка в речи, – тогда как в русском языке этот синтез, а во французском, немецком и английском – соответствующий анализ дан уже фиксированным в языке. [198]

То же можно сказать и об обобщении. В русском и английском языках фиксировано обобщенное понимание познавательной деятельности: в словах «знать» (по-английски: know ) и «понимать» (по-английски: understand ). В немецком и французском языках нет таких обобщенных обозначений знания и понимания. Вместо них для знания имеются: по-французски – savoir и connaitre , а по-немецки – wissen и kennen ; из них первые означают знание в смысле знания, а вторые – в смысле знакомства. Подобно этому, в немецком языке нет слова, которое по своей обобщенности соответствовало бы русскому обобщенному «понимать» (французскому comprendre и английскому understand ). Вместо него в немецком языке имеются лишь более частные – verstehen и begreifen ; из них первое означает понимание с оттенком – «уловить смысл», второе – «постичь». Это опять-таки не значит, что нельзя, пользуясь любым из этих языков, сформулировать ту же теорию познания, высказать те же мысли о природе знания и понимания, как в обобщенном, так и в дифференцированном их понимании. Но обобщение и дифференциацию, которые в одном случае зафиксированы в самом словарном составе языка, в другом надо, в результате дополнительной работы мысли, пользуясь средствами языка, сформулировать в речи. На базе разных языков, в которых зафиксированы разные итоги анализа и синтеза, дифференциации и обобщения, требуется разная дополнительная работа мысли, формулируемой в речи.

Примеры подобного рода можно умножать без конца. Мы не станем этого делать. Важен лишь и без того ясный общий вывод. В семантическом отношении язык – это определенная, в ходе исторического развития народа фиксируемая система анализа, синтеза, обобщения явлений. (Овладевая в процессе обучения речи родным языком, ребенок в умственном отношении делает именно это приобретение – осваивает определенную систему анализа, синтеза и обобщения явлений окружающего его мира [199] .) В языке – в отличие от речи – заключен фиксированный результат познавательной работы предшествующих поколений, результат предшествующей работы мысли с фиксированной в нем системой анализа, синтеза и обобщения явлений. Мышление человека не ограничено отложившимися в языке результатами анализа, синтеза и обобщения явлений действительности. Опираясь на них, мышление людей непрерывно продолжает работу анализа, синтеза и обобщения, каждый раз по-новому, все глубже ее осуществляет, оформляя результаты этой непрекращающейся работы в речи. [200]

Совершаясь на базе языка, мысль оформляется в речи. Мысль не существует без языковой оболочки. Однако мышление и речь не совпадают. Говорить – еще не значит мыслить. (Это банальная истина, которая слишком часто подтверждается жизнью.) Мыслить – это значит познавать; говорить – это значит общаться. Заключаясь в познании, мышление предполагает речь, в которой оно получает языковую оболочку; заключаясь в общении, речь предполагает работу мысли: речевое общение посредством языка – это обмен мыслями для взаимопонимания. Когда человек мыслит, он использует языковый материал, и мысль его формируется, отливаясь в речевые формулировки. Но задача, которую он, мысля, разрешает, – это задача познавательная. Мышление – это работа над познавательным содержанием мыслей, получающих в речи языковую оболочку, отличная от работы над самой речью, над текстом, выражающим мысли. Работа над текстом, над речью – это отработка языковой оболочки мыслей для превращения последних в объекты осуществляемого средствами языка речевого общения как обмена мыслями в целях общения и взаимопонимания. В этой связи решается и вопрос о «функциях речи». Рушится (сформулированная особенно резко К. Бюлером) [201] концепция, согласно которой у речи несколько, по крайней мере две рядоположные функции: 1) функция обозначения (или Darstellung ), вообще – семантическая функция и 2) коммуникативная функция – функция общения [202] . У речи одна функция, одно назначение: служить средством общения. Но речевое общение, общение посредством языка специфично; специфика его заключается в том, что оно – общение мыслями. Связь речи с мышлением – не особая функция речи, а выражение ее специфической природы. С другой стороны, у мышления одна «функция», одно назначение – познание бытия; связь его с речью, с языком не прибавляет к мышлению новой «функции»,а выражает специфику человеческого мышления как общественно обусловленного явления и создает новые условия для мыслительной деятельности.

Анализ познавательного процесса от ощущения до мышления показывает, как в специфических для каждой ступени формах реализуется решение гносеологической проблемы, согласно которому гносеологическое содержание любого познавательного процесса неотделимо от бытия – его объекта. Это положение имеет своим следствием и предпосылкой преодоление субъективистского понимания психического, господствующего в идеалистической, в частности интроспективной, психологии.

Если принять в качестве исходного субъективистское понимание психического, т. е. представить себе всякое психическое явление первично только как достояние или деятельность обособленного субъекта, как замкнутое в особом внутреннем мире его сознания и не заключающее в своем исходном определении, в своей внутренней характеристике отношения к бытию, то затем дополнительно, внешним образом уже никакими ухищрениями этой познавательной связи психических явлений с бытием не установить. История так называемого репрезентативного реализма дала тому документальное доказательство. Репрезентативный реализм хотел утвердить себя как реализм в гносеологии; он стремился доказать, что человеческое познание постигает реальные вещи, но он исходил при этом из предположения о том, что психические явления образуют по своей природе чисто субъективный мир, обособленный от мира внешнего, материального. (Репрезентативный реализм в гносеологии был неразрывно связан с интроспекционизмом в психологии; репрезентационализм и интроспекционизм – две стороны по существу одной и той же концепции.)

Эта исходная предпосылка закрыла путь для разрешения поставленной им себе гносеологической задачи. В своей полемике против Локка Беркли использовал исходную посылку репрезентативного реализма, согласно которой познание имеет дело лишь с идеями, якобы представительствующими реальность, для доказательства невозможности выйти за пределы идей и прорваться в сферу материальной реальности. Действительно, исходная предпосылка репрезентативного реализма, обособляющего идеи от вещей, заранее делала неосуществимой его претензию на то, чтобы на самом деле быть реализмом , обосновать познание самих вещей.

Реализация в теории познания того положения, что мы познаем самые вещи, самоё объективную реальность, необходимо предполагает преодоление субъективизма в понимании психических явлений. Вместе с тем именно таким образом – включением гносеологического, познавательного отношения к бытию в самое определение, во внутреннюю характеристику психического – субъективистическое понимание психического и преодолевается.

Положение, согласно которому психические процессы не образуют замкнутого в себе мира «чистой» субъективности, обособленной от внешнего, материального мира, относится не только к познавательным, но не в меньшей мере и к «аффективным» процессам. Стремления и желания, эмоции и чувства возникают в силу того, что отражаемые нами предметы и явления действительности затрагивают наши потребности иинтересы ивыражают нашу связь с миром, нашу привязанность и тягу к нему. Неверно даже для органически обусловленных влечений положение Фрейда, что объект – «самый изменчивый элемент влечения, с ним первоначально не связанный ». [203]

На самом деле, лишь связавшись со своим объектом, влечение из более или менее неопределенной тенденции превращается в действенную силу. Еще значительнее роль объекта в стремлениях и чувствах, не сводящихся к элементарным органическим потребностям. Стремления и чувства человека детерминируются не односторонне изнутри, а определяются взаимоотношениями индивида с внешним миром и представляют собой не чисто субъективное состояние индивида, обособленного от внешнего мира, а выражают отношение индивида к миру, связь с ним, образно говоря: силы притяжения и отталкивания, возникающие между индивидом и явлениями действительности в процессе их взаимодействия. Психическая деятельность в целом является связью индивида с объективным миром, а не чисто субъективным выражением обособленного субъекта, замкнутого в себе и уединенного от мира.