Ожившие кошмары (сборник) (СИ) - Рязанцев Павел

Дверь оказалась не заперта. Да и зачем? Когда Катя вернулась из столовой, то обнаружила пропажу вещей и обуви. Теперь все, что осталось у нее — это зубная паста и щетка, расческа, кусок мыла в мыльнице да неработающий телефон. Впрочем, сейчас он неплохо заменял фонарик. Ненадолго его хватит, без зарядки-то…

Освещая гулкий коридор слабым светом, второй рукой касаясь стены, девушка двинулась в сторону туалета. Дрожащими пальцами нащупала ручку нужной двери, потянула…

Здесь зима окончательно взяла свое — кафель на стенах покрылся инеем, блестел в лунном свете. Форточку оставили распахнутой настежь, очевидно для «свежести». Точная копия Кати с посиневшими губами смотрела на нее из черноты надтреснутого зеркала. Вместо горячей воды кран несколько раз презрительно фыркнул и выплюнул в раковину таракана. Тот, загребая множеством ног, деловито скрылся в сливе. Катя поспешно открыла холодную воду, отправляя вслед за ним губительную струю. Постояла в нерешительности и все-таки окунула лицо в мокрые ладони, с ожесточением растирая щеки и зареванные глаза.

«Ничего. Эту неприятность мы переживем». Ее лихорадило. Хотелось в туалет, но она не смогла пересилить себя и подойти к унитазу, вокруг которого растеклось целое море. Воняющий не смытыми испражнениями, забитый туалетной бумагой и прокладками, он, как назло, еще и стоял у самого окна, покрываясь коркой льда.

Стараясь не шуметь, унять дрожь, обхватив себя руками, Катя поспешно выскочила из туалета. Не включая телефон, в темноте добралась до своей палаты, лаской юркнула под одеяло. Зубы отбивали какой-то сумасшедший ритм. Вокруг было темно и тихо.

«Как в гробу», — подумалось девушке. И она зажмурилась, представляя себя дома, далеко-далеко, в тепле и безопасности. В висках стучала кровь, руки чесались, но ей даже удалось уснуть.

Утром кровать Иры оказалась пуста. Когда лампочка начала моргать, зазывая всех к завтраку, Катя еще спала и проснулась от множества тихих слаженных шагов по коридору: добровольные пленницы гуськом двигались в сторону столовой. Легкое касание прохладной ладони… Мама? Нет, это Света наклонилась к ней, улыбнулась, шепнула: «Просыпайся, соня, завтрак пропустишь» и вышла из палаты. Девушка вскочила, ладошками приглаживая волосы. Мазнула взглядом по скомканной Светиной и аккуратно заправленной Ириной кровати, по неподвижной и безмолвной соседке и поспешила к остальным. В столовой Иры тоже не было.

— Выписалась? Как это выписалась? И даже с нами не попрощалась?

— Она… как бы сказать… замкнутая была, да?

«Была» словно об умерших. Катя до белизны костяшек сжала алюминиевую ложку. «Гречка без ничего», фирменное блюдо местной кухни. Подается на завтраки, обеды и ужины, без вариантов. Мутное стекло окна, в котором корчит рожи надоедливый мальчишка. Катя уже наладила с ним связь, кидая записки в форточку в туалете. Писала гадости, конечно. На туалетной бумаге. Украденным в процедурной огрызком карандаша.

— Медсестра, та, что ставила укол утром, сказала мне. — Света по-прежнему улыбалась, немного отстраненно, видимо, думала о своем, накручивая на палец светлую кудряшку локона. — Повезло.

— Да…

После завтрака девушки с остервенением натирались лечебными кремами. Катина «едкая» мазь приятно пахла травками и карамелью, кроме того, имела бежевый цвет, словно мороженое крем-брюле. А вот Светина отдавала синевой, и поэтому слегка смущенная девушка пряталась в простыне, куталась в ней, словно заворачивалась в кокон, как безымянная соседка. Она не встает. Кто-то кормит ее, когда они уходят?

Катя заметила, что выписка Иры вселила в них надежду. Настроение, несмотря на голод, улучшилось, и они даже могли шутить.

— Сейчас вмажемся, — смеялась Катя, — потом закинемся колесами, потом на капельницу…

— Ага, а потом наркоманские будни сменятся гречкой, — Света прыснула, — знаешь, я тут подумала…

— Что?

— Нас теперь есть можно — мы экологически чистые. Еще и травками натерты, для вкуса, — она демонстративно высунула из кокона ногу, покрутила ее, словно оценивая, достаточно ли ее кожа «сдобрена специями», и свернулась калачиком обратно.

— Знаешь… это надо исправить, — задумчиво произнесла Катя, расчесывая пятно на руке. — У тебя денег не припрятано случаем?

— Ну… есть немного.

— Для благого дела ста рублей не жалко?

— Нет, конечно. — Света прыснула, закопошилась в коконе и извлекла мятую бумажку. — Что-нибудь еще?

— Шнурок бы какой-нибудь…

«Шнурок» сплели из связанных друг с другом обрывков простыни, как в фильмах про побег из окна. Медсестре-хозяйке отдали что осталось, наврав про кривую проволоку в матрасе. Но сперва долго закидывали цыганенка угрожающими и обнадеживающими записками, нацарапанными на туалетной бумаге. Вожделенную коробку с дешевым вином спрятали под Катин матрас. На ужин она не пошла. Странно, что в палату так никто и не пришел, не покормил лежачую неизвестную.

— К-ак д-думаешь, заметят? — Света кивнула на стену, «в сторону» процедурного кабинета. Даже в полумраке Катя видела, как порозовели ее щеки. Вечно голодные, они захмелели быстро. Теперь любую фразу приходилось мысленно строить очень тщательно, иначе язык заплетался.

— Наплевать. — Катя мотнула головой. Почесалась. В тот момент ей и впрямь было все равно — поймают их при ежедневной утренней сдаче анализа или нет. Голова кружилась. Видимо, разноцветные таблетки не очень сочетались с алкоголем. — Знаешь, ч-что странно?..

— Что?

— А… ладно… Н-не бери в голову…

Сейчас, в полуночной темноте, когда окружающая тишина тревожно звенела в ушах, страх вновь нахлынул на нее, сжал липкими объятиями. И то, что днем казалось нелепицей, совпадением, приняло вдруг формы кошмара, от которого не скрыться под щитом одеяла.

Перед глазами вновь всплыло видение: металлическая дверь отъехала в сторону, словно открылась пасть хищного зверя. В нос ударил сильный запах хлорки, глаза защипало. Она скинула рубаху и зашла, поспешно затворила дверь. Огляделась.

Коморка два на два не вмещала в себя душ — она сама была душем. Замощенная бледным кафелем целиком по периметру душевая больше всего напоминала каменную клетку. Отверстия в потолке — добровольная пытка. Никакого выбора горячей — холодной воды, только вкл/выкл. Отверстие в полу — слив. Отверстия в боковых стенах… Она так и не поняла, для чего они, маленькие дырочки размером с палец. Словно крохотные замочные скважины для извращенцев, которым вдруг вздумается поглядеть на представление, будто мало в клинике издевательств.

«Включить» — крик, протяжный, на выдохе. Ледяные струи больно бьют по плечам и спине.

«Выключить» — и тело дрожит, отказывается подчиняться, двигаться… Хочется выть, хочется сжаться в комок, спрятать, втянуть конечности в тело, где еще остались крохи драгоценного тепла.

Натирая красное тело мылом, Катя щурилась от слез, размазывала их по щекам и ладоням, пытаясь собраться, приготовится к повторению пытки. Вены снова вздулись, и чесать их было в удовольствие.

«Включить» — еще один крик, уже тише. Поспешные махи руками, топтание на месте. Пальцы на руках и ногах посинели, стали мертвые.

«Выключить». Все. Закончилось.

Никакого полотенца нет. Вытирались старой рубашкой, сброшенной на входе. А затем шли за новой в кабинет сестры-хозяйки. Как есть, голышом, прикрываясь руками и дрожа от холода. Очередное унижение в копилку испытаний.

Вот тогда-то она и увидела его. Маленький хрустальный шарик, чудом застрявший в широком сливе. Он зацепился шнурком за неровный край ржавого ободка, словно утопающий хватается за любую соломинку. Точно такой же брелок висел на телефоне Иры. Странно…

Из процедурной Света вернулась заплаканная и очень тихая. Катя видела свежие синяки, которые оставила на ее теле неумелая игла уколов. Попыталась ее приободрить, разговорить. Оказалось, дело в другом. Оказалось, врач хотела отправить Свету на выписку, но ночное пьянство подло всплыло в анализах, и сроки перенесли.