Разведка боем - Василий Павлович Щепетнёв

призовые, но, во-первых, они несравнимы с призовыми гольфистов, теннисистов, боксеров и прочих профессионалов, а, во-вторых, прежде и этого не было. Советским шахматистам не разрешали брать призовые, мы-де играем чтобы показать превосходство социализма. А на буржуйские деньги плюем.

Сейчас разрешают, но чиновники считают эти деньги своими, а гроссмейстеры — вроде оброчных мужичков. Мол, мы их отправляем на турнир на заработки, где они просто обязаны побеждать и везти денежки нам. Ну, и мужичкам кое-что перепадает. Но профессиональный статус шахматистов — как и иных спортсменов — скрывается. Советские люди — любители. Таль — журналист, Ботвинник — учёный, Гипслис — экономист, и так далее.

Да и западные шахматисты часто имеют кормящую профессию. Жизнь штука дорогая, игра же непредсказуема.

А Фишер хочет, чтобы шахматы стали профессией. Высокооплачиваемой профессией. Не для всех, конечно, но чтобы первая сотня шахматистов могла с игры жить, и жить хорошо. Но тут остальные шахматисты, а, особенно, чиновники завопят, как родные Чехова — а мы? А нам? Не позволим! Поскольку в ФИДЕ голос какой-нибудь Швумшвумбазии, где всех шахматистов парочка перворазрядников, весит столько же, сколько голос Советского Союза или Великобритании, ФИДЕ согласится на профессиональный статус шахматистов только если они, профессиональные шахматисты, будут отдавать львиную долю ФИДЕ. На развитие шахмат в швумшвумбазиях, да. Повышать уровень жизни шахматных чиновников.

В общем, Фишер провоцирует раскол. По принципу «От каждого по способностям, каждому по результату».

Не только Фишер, конечно. Те, кто стоит за ним. Потому что если в матч вкладывают девять миллионов, даже больше, с сопутствующими расходами, то рассчитывают на прибыль. Без прибыли капитализм не работает. Видно, наш матч в Лас-Вегасе себя оправдал, и теперь нас ждет уже полномасштабная версия.

И Карпов тоже жертвует — своим положением в СССР. Не подчинился руководству команды, не вернулся в страну. Что дальше? Лишение гражданства? Всеобщая ненависть и презрение трудящихся? Или постараются спустить дело на тормозах, выпишут длительную командировку?

Думаю, наверху и сами ещё не определились. С одной стороны… С другой, прояви только слабину, и невозвращаться (да, именно так, слитно, неологизм) станут десятками, сотнями и тысячами. Хоккеисты и рыбаки, ученые и музыканты, инженеры и врачи. Потому что это врожденное свойство организма — искать, где лучше. Идти от бедности к богачеству.

Маменька рассказывала, что её гонорар в опере «Дама с собачкой» на сцене США — сорок пять долларов за спектакль. Это немало, учитывая что рядовой состав получает по пять долларов. Но вот хозяин собачки, американец, получает семьсот долларов.

Может, и шутит маменька.

Может, и нет.

Автор напоминает: это не документальное исследование и не исторический роман. Это выдумка, фантазия, сказка. Любое сходство с реальными лицами — случайное.

Автор считает Анатолия Карпова искренним патриотом Советского Союза.

Но патриот делает во благо страны то, что сам считает нужным, а не то, что велят бонзы.

Глава 21

ФАКТОР ЧИЖИКА

6 июля 1921 года, воскресенье

— Чижик, тебя зовут на плохие вены, — сказала Наташа.

— Нет плохих вен, есть плохие танцоры, — ответил я, вставая с дивана.

Диван размещался в ординаторской, ординаторская — в терапевтическом отделении городской клинической больницы номер три. Места нашей сестринской практики. После третьего курса полагается сестринская практика. Чтобы опыту набирались, и уму-разуму.

Первую группу и прикрепили к третьей больнице. Как одной из лучших в городе. Остальных кого куда. Многих в ЦРБ, а некоторых даже в участковые больнички. Но нас сюда. В больницу номер три.

Студентам разрешили базироваться в ординаторских, а не в сестринских. Может, видели в нас коллег, а, может, неудобно было загонять в сестринскую лично нас, Чижика, Лису, Пантеру. А с нами и остальных.

Впрочем, мы в ординаторской не отсиживались, а занимались важной работой. То таблетки раскладывали в соответствии с листами назначения, то сифонные клистиры ставили, опять же в соответствии с листами назначений, а пуще всего делали инъекции. Подкожные, внутримышечные, внутривенные. И капельницы. Капельница — это чудо-средство наших больниц.

И если подкожные и внутримышечные инъекции все делать научились легко, то с внутривенными получалось не всегда. Тут навык нужен. А где его взять, если не опытным путем? Но если пять раз не вышло, десять раз не вышло, недолго и запаниковать. Да и больные всякие попадаются. Некоторым не нравится, когда их по десять раз студенты протыкают толстой иглой, а потом всё равно зовут сестру. Но иначе не научишься.

У меня же получилось с первого раза, и прекрасно получилось. И второй, и третий, и десятый разы. И даже у больных «с плохими венами», где опытные больничные медсестры испытывали трудности, я те трудности превозмогал без особого труда. И теперь, если что не так, звали меня. Считали — легкая рука. Рука музыканта. Вот и теперь зовут.

Сходил. Сделал. Теперь больной будет полтора часа смотреть, как в вену по капле нисходит пятипроцентный раствор глюкозы.

— И как у тебя так ловко получается? — в который раз спросила Наташа.

— Мелкая моторика, — я пошевелил пальчиками. — Рояль, гитара, балалайка. Всё сгодиться. Или вязание, если нет склонности к музицированию. Вышивать крестиком тоже полезно.

— Ага, крестиком. На пяльцах.

— Именно. Из вышивальщиц, кружевниц, златошвеек получались прекрасные сестры милосердия в Первую мировую войну.

— А потом?

— Ну какие потом златошвейки? Потом даже генералиссимус надевал скромный китель за восемьдесят послевоенных рублей, восемь нынешних. Но ладно, иди со мной в следующий раз. Открою секрет.

Следующий раз случился через десять минут: заглянула медсестра и сказала, что больной настаивает, чтобы инъекцию делал я.

— Настаивает — сделаем. Идем, Наташа, может, полезный опыт получим — и мы с Гурьевой пошли в палату.

Палата и палата. У кровати на стене панелька: кнопка вызова медсестры, розетка электрическая, розетка радио, тумблер надкроватного плафона и кислородный выход. Только вот панелек таких прикроватных в палате четыре, а кроватей восемь. То есть планировали палату на четверых, а лежат ввосьмером. Ну, не в панельках счастье, всё равно они декоративные: кислородной подводки нет и не было никогда, нельзя кислород