Микенский цикл - Валентинов Андрей

Странно – эту мысль подсказал мне богоравный Эриф, слуга Отца богов. Не жалко было чужого? Или толстяк умнее, чем хочет показаться?

– Я пошлю за Теллом и его кентаврами. Он поможет.

Я встрепенулся:

– Еще бы! Такая конная разведка. Ты – умница, Тея!

Она вздохнула и, кажется, хотела щелкнуть меня по носу, но все же удержалась.

– Клеотер! Ну стань серьезным! Кентавры – любимцы богов, а Телл – сын самого Крона.

Я вновь полез чесать затылок. Крон, кажется, батюшка Дия... Неплохое родство у иппоандроса!

– Его слово весит больше, чем заклинания всех жрецов Микен. Поговори с ним... И постарайся быть серьезным.

– Буду, – пообещал я. – Но не сейчас, о богоравная! Ты права, я Адад весть сколько не смеялся, не пил от души и даже... То есть, и все прочее приходилось делать исключительно из этих... Как это по-ахейски?.. государственных соображений. Наемником быть куда веселее.

Тея покачала головой:

– Говорят, наемники – грубые и жестокие люди. Ты не похож на них, ванакт.

Я покосился на Тею – она говорила серьезно. Да простят меня боги Аннуаки! Я вновь порадовался, что не повстречал девушку при штурме города или на марше через чужую страну. А ведь тогда мне встречались другие, и уж они-то засвидетельствуют, что бородатый Нургал-Син – кость от кости славного братства «серых коршунов». Неужели в этой крысиной норе я так изменился?

– «Благородная дева стоит на улице, – проговорил я на языке Баб-Или, – масло и сладкие сливки она, телица могучей Инанны – она, кладовая богатая Энки – она. Если подойдет – яблонею цветет, ляжет – радость взорам дает, кедров прохладой тенистой влечет. К ней прикован мой лик – лик влюбленный...»[30]

– Это заклинание твоему богу? – негромко спросила девушка. Я улыбнулся:

– Нет, всего лишь стихи. Про одного робкого юношу, который повстречал на улице девицу... г-м-м... служительницу Иштар...

– Стихи? – удивилась Тея. – У нас стихи сочиняют лишь в честь богов. И еще в честь героев.

– Да уж, – скривился я. – Слушал я тут одного. Слепой, но нахальный – дальше некуда. Зовут как-то по-хеттийски: Гимеру, Кимер... Как бишь он пел? «Впился зубами врагу он в могучую ляжку; хлынула кровь – и взгремели на павшем доспехи!»

– Тебе не нравятся наши аэды, – вздохнула девушка. – Ты не веришь в наших богов, смеешься над нашей землей... И надо мной, глупой девчонкой, которую для смеха сделал жрицей...

Я уже открыл рот, чтобы признаться в великой любви к родной Ахияве, но невольно задумался. Тея умна, очень умна. И еще она умеет понимать то, что за словами.

– Понимаешь, Тея, я много лет не был дома. Я жил в нормальных странах. Пусть мне было плохо, даже очень плохо – но это нормальные страны, там живут нормальные люди, там чистые города, мощеные дороги и вежливые трактирщики. К такому привыкаешь...

– Но ты можешь сделать наши Микены такими! – воскликнула она. – Ты же ванакт!

– Я? Разве что выпишу из Баб-Или корчемницу, чтобы научить вас варить пиво... Нет, Тея, это будет нескоро. И дело не в том, что нет дорог – дороги-то я построю. У вас убивают людей – не на войне, не за разбой. Любой базилейчик, вшивая деревенщина, может снести голову первому встречному! А ваши жрецы – просто какие-то людоеды...

Я вновь вспомнил Эрифа, и меня передернуло. Тоже мне, верящий в Единого! Многотерпелив Господь!

– А ваши боги... Ладно, ты хотела правды? Я сделал тебя жрицей по совету одного неглупого пройдохи, чтобы рыжую колдунью не прирезали дружки Рексенора. Нашла на меня этакая блажь – не захотелось, чтобы черви грызли юную ведьму из Козьих Выпасов – или чтобы к твоим рукам прикладывали раскаленную бронзу! Как ты думаешь, такое бывает? Или в вашей богоспасаемой Ахияве все проще?

Тея задумалась, затем по лицу ее промелькнула грустная усмешка.

– У нас проще. Если рыжая ведьма приглянется ванакту, он приказывает своим воинам держать ее за руки, а сам насилует – раз, другой, пока не надоест. Потом отдает ее воинам, ну, а если он и вправду добр, оставляет в живых. У нас жестокая земля, Клеотер!.. А я не могла понять, почему ты не убил меня тогда? И почему не хочешь послать мою голову старой Гирто, и получить назад свой трон?

– Ты и об этом знаешь? – вскинулся я. – Да пошла бы эта Гирто к воронам! Тоже мне, великая колдунья! Мразь базарная!

– Она – великая колдунья, ванакт! – отрезала девушка. – И она знает, что просить у тебя. Сейчас я – ничто и никто, девчонка из Козьих Выпасов, которая может заговорить боль или вылечить захворавшую корову. Когда-то и она была такой...

– Угу, – кивнул я. – И явился к ней сам Бел-Мардук верхом на Повелительнице Преисподней Тиамат...

– Нет. Ты не веришь, но я все же скажу. В ней – как и во мне сейчас – была скрыта великая сила. Но сила эта могла высвободиться, лишь когда она станет женщиной...

Я еле удержался, чтобы не крякнуть. Эх, великая Ахиява! Демоны Агу-Агу, пляски вокруг куста...

– Но просто мужчина лишь разрушил бы все. Она должна была встретиться с Солнцем! Понимаешь, ванакт? Ее первый мужчина должен быть Солнцем!

– Кажется, понимаю, – кивнул я. – «Мое Солнце повелело...» То есть, нашей красавице Гирто надо было переспать с царем?

Тея серьезно кивнула:

– Она была действительно красива, и Солнце снизошло к ней. Но теперь она стара. Ее держит на земле лишь то, что у нее нет соперниц. Но она узнала...

– Что есть такая рыжая в Козьих Выпасах, – подхватил я. – Ну, вредная бабка! Если она такая ведьма, наколдовала бы себе здоровья, что ли...

– Ты не понимаешь...

– Не понимаю, – вздохнул я. – Я многого не понимаю...

По-видимому, насчет старой карги Тея попала в цель. Интересно, верит ли она сама в эту байку? Не иначе, верит. Давненько меня не соблазняли, да еще таким оригинальным образом! «Мое солнце...»!

– Тея... – нерешительно начал я. – Ну, а если бы я был обыкновенным воином...

– А я не была бы жрицей... Тогда я, наверное, стала бы тебе верной женой, ванакт. Если, конечно, «серым коршунам» нужны жены... Но ты – владыка Микен, а я – жрица...

Я невесело усмехнулся и начал медленно читать вслух когда-то слышанное в земле Та-Кемт, с трудом переводя на корявый ахейский:

– «Меня смущает прелесть водоема. Как лотос нераскрывшийся, уста сестры моей, а груди – померанцы. Нет сил разжать объятий этих рук... Ее точеный лоб меня пленил, подобно западне из кипариса. Приманкой были кудри, и я, как дикий гусь, попал в ловушку...»[31]

Тея молча слушала, а я боялся взглянуть ей в лицо. Наконец я заставил себя очнуться. Рыжая не виновата. Деревенская девочка поверила в сказку...

– Тея... Все это... Я не Солнце и, вообще, людей обманывать противно, а тебя в особенности...

И я рассказал ей все.

Поздно вечером мы незаметно выбрались через уже знакомый тайный ход из храма. Под горой горел небольшой костерок, вокруг которого собралась дюжина неприметных старичков и старушек. Я представлял себе их иначе: верховных жрецов и жриц, чье слово весило куда больше моего в этих лесах. Геката, Пан, Загрей – об этих богах я почти ничего не знал.

К счастью, обошлось без гимнов, молитв и священных плясок. Мы просто поговорили и хорошо поняли друг друга.

Старички были напуганы. Они мало понимали в делах Микасы, но видели, как год за годом жрецы Дия, которого они запросто называли «Младшим», твердой рукой берут власть, запрещая служить привычным богам, отбирая храмы и обкладывая податью. Их тоже пугала кровь, льющаяся на тайных жертвенниках. И еще они очень боялись войны. Жаль, что я не встретился с ними сразу, когда надел дурацкую диадему! Коварство Арейфооя, хитрость Эрифа – вот все, что я знал о жрецах Ахиявы. Впрочем, и в далеком Баб-Или мы, воины лугаля, охотно грабили богатые храмы, но не трогали деревенских святилищ.