Последний князь удела - Димыч

Полученную селитру мы забрали следующим утром, из переработанных пяти пудов земли, вышло от силы фунт с копейками необходимых кристаллов. Да и те были мутноваты, явно их ещё можно было чистить и чистить. Этим я намеревался заняться в Угличе, благо, что для меня строилась лабораторная изба на правобережье Волги. Строить помещение для опытов внутри кремля мне отсоветовал Ждан, всерьёз опасающийся пожара.

Следующим местом, где нам стоило побывать, оказалось село Девятково. Это было одно из крупнейших удельных сёл, в нём было шестнадцать дворов и церковь, ещё к нему тянулось почти два десятка деревушек из двух-трёх домов. Нашему приезду никто особо не обрадовался, крестьяне были заняты обмолотом и веянием озимых. Именно этот посёлок мы посетили оттого, что именно тут подати уплачивались обработкой десятинной княжеской пашни. Практически каждая деревушка в уделе имела свою собственную систему уплаты налогов — деньгами, натуральными продуктами для уплаты оброка, или отработкой на владельца. В Девятково крестьяне платили не много, но зато своими орудиями труда и тягловой силой пахали пашню, принадлежащую князю. Семена для сева, по обычаю, выделял владелец земли. Именно тут можно было попытаться внедрить новые сельскохозяйственные инструменты и агротехнические приёмы.

Первым делом местный тиун показал окружавшие село поля. Их было несколько десятков, и практически в каждом наличествовала отведённая под княжеские нужды делянка. На мой взгляд, внедрить что-то новое на множестве полосок, находящихся иногда в нескольких верстах друг от друга, было гораздо сложнее, чем на едином поле. Поэтому сельскому старосте и становому приказчику было поручено выбрать подходящие по размерам одно-два поля. Чтобы сразу не озлоблять крестьян, из общественного пользования изымались самые худшие по качеству поля. Да и площадь их должна была быть меньше, чем у ранее обрабатываемых на князя земель.

Оповещённые о нововведении сельчане радоваться не торопились. Они ожидали какого-нибудь подвоха, видимо опасаться новшеств их заставляла народная традиция. Даже моё обещание предоставить в будущем свой сельхозинвентарь для обработки десятинной пашни восторгов не вызвало. Несколько оживило местных жителей предложение за плату собирать созревшие семена лугового клевера. Работа была хоть и кропотливая, но лёгкая, её можно было поручить детям, а платить я обещался довольно щедро.

Перед отъездом мне довелось увидеть молотьбу и веяние сжатой озимой ржи. Если выбивание колосьев связанными деревянными палками приводило к необходимому результату, хоть и с изрядными трудозатратами, то перекидывание зерна деревянными лопатами поперёк дующего ветра, на мой взгляд, было совершенно бесполезным. Мякина удалялась лишь десятикратным перебрасыванием, а избавиться таким образом от засорения семенами сорняков, можно было разве что чудом. Ждан мои сомнения разделил:

— С пожжённых новин на посадку рожь брать следует, там сорных трав первый год не бывает совсем. Токмо тут село старожильное, землица в округе добрая, вот пашенного леса и не хватает.-

По возвращению в Углич нас ждали две неприятные новости — у Лошакова скончалась жена с нерождённым ребёнком, да произошла авария на лесопильной мельнице. Одна из кованых пил разлетелась на куски, серьёзно ранив пильщика. Остальные работники, напуганные происшествием, разбежались с лесопилки. Старшина плотников Никодим, разводя руками, объяснял:

— Мужички, как беда случилась, взволновались, мол, всё енто хитроумие токмо княжьими молитвами работает. Сидел де князь на городе, тока мелочь изламывалась. А съехал — сразу бесы исхитрились, чуть не зашибли человека.-

Надо признать, что уже укоренившаяся во мне привычка оставаться наедине с самим собой и размышлять о насущных проблемах, объясняя это молитвой, в народе и духовенстве находила полнейшее понимание и одобрение.

То, что было придумано, как единственный способ остаться надолго в уединении, превращалось в некий ритуал. Даже ближайшие помощники, могущие разбудить в любой час дня и ночи, входить и прерывать молитвы стеснялись. Кряхтя и кашляя за дверкой, они старались привлечь моё внимание, не желая вламываться и прерывать обращения к Богу, что было по местным понятиям явным святотатством. Единственное, чем я не сумел овладеть, это искусством произносить молитвы автоматически, не загружая мозг. Пока я лишь мог выдавать невнятные бормотания, в которые, к счастью, никто не вслушивался.

Вызванный механик Савва доложил, что мелкие поломки происходили и раньше, нынешнее же происшествие — явная вина коваля. Кузнец Миронов в изготовлении брака также не признался, виня во всём криворуких пильщиков. Не найдя виноватых, мастера, наконец, пришли к согласию, обвинив во всём машину. На этом малом совете мы решили переделать лесопилку на вертикальные пилы, движимые маховиком.

Принесли мне на показ и образца бутылей и колб, изготовленных в новой княжеской стеклодувной мастерской. Изделия выглядели весьма неказистыми, с мутным стеклом зеленоватого цвета, с какими-то внутренними вкраплениями и воздушными пузырьками. Мне опять пришлось осматривать производство, чтобы понять, как такое можно выплавить. Проехав на окраину города, стекольщиков мы нашли у печи, оканчивающих новую плавку. Стекло варилось в больших глиняных горшках, потом его выдували в изготовленные по моему указанию формы, а затем отжигали.

— Из чего варили сё стекло? — не поздоровавшись, начал я обвиняющим тоном задавать вопросы.

— И тебе здравствовать, княже. По обычаю, с песочка чистого, белого камня изветнаго, да с поташа, — степенно ответил мастер стекловарения, заманенный в Углич за большие деньги.

— Что ж такое мутное да вздутое, — мне было интересно, как он объяснит столь низкое качество несложного продукта.

— Для осветления нужно зоды, да буры, иль камень немецкий серый, нам того не доставлено, — с самым невозмутимым видом доложился стекольщик. — Чтобы свиров да пузырей не было, надобно варить подольше, да горшки снимать — помешивать, нам же поспешать твои люди велели.-

Для демонстрации процесса мне вытащили из дровяной печи керамический тигель со стекольной массой. Она слегка побулькивала, принюхавшись, я вроде бы даже издалека ощутил из ёмкости кисловатый, дымный запах. Пахнуть могло и от печки, но для проверки вытащили горшок на улицу, но аромат пожара не пропал. Значит, выделялся из расплава либо углекислый, либо угарный газ. Потом мне вспомнился рассказ знакомых, что угарный газ абсолютно не пахнет, задыхаются от него люди совершенно незаметно.

— Чего тут нюхать — обычная вонь. Когда печь топят али камень на известь жгут, завсегда так тянет, — не понял моих скачков вокруг тигля один из подмастерьев стекольщика.

Вполне возможно, источником диоксида углерода был известняк, и я поинтересовался у стекловара:

— Может мешать чаще варево твоё?-

— Ежели слишком часто, то плавится худо будет, остывать. Не натопишься печки-то, туда-сюда горшок дёргать.-

— Может прямо в горне размешивать?-

— Для сего найми-ка кого с железными руками, — ухмыльнулся мастеровой.

Сам того не ведая, мастер-стекловар подал неплохую идею. Стоило распорядиться устроить варку стекла в сосудах побольше, да с механическим размешиванием через свод печи.

Вскоре в Углич снова прибыл английский купец Беннет Джакман. У меня уже был огромный список вещей, которые стоило попытаться купить за границей. Предвкушавший барыши торговец был крайне изумлён, услышав, что именно необходимо удельному двору. Требовались мне семена и клубни растений — картофеля, помидор, кукурузы и сахарной свёклы. Ничего такого Джакман не знал, как не ведал он о семенах люпина и вики. Отблеск узнавания появился у англичанина лишь при слове рапс.

— Рэйп? — уточнил купец.

Для полного понимания я попробовал назвать по-английски те растения, что помнил. Довольно скверное знание английского осталось у меня с прошлой жизни, когда-то на его изучение было убито два года. Результатов это не принесло, и мне пришлось потребовать бумагу и карандаш. Пытаясь изобразить то, что нужно, больше понимания я нашёл у ближайшего окружения, чем у заезжего коммерсанта. Русские дворяне опознали в вике — мышиный горошек, а в люпине — Семён Головин, знаток латыни, узнал желтоцветный волчий боб.

— Зачем он тебе? От сего куста даже овцы дохнут, не будет никто того гороха есть, — не понимал меня учитель.

В объяснения я пускаться не стал, продолжа разговор с англичанином. Наконец выяснив, что под наименованием 'рэйп' он понимает нужное мне растение, пришлось начинать рассказывать заново про необходимые овощи:

— Их из Америки должны привести, они оттуда родом-