Последний контакт 2 - Евгений Юрьевич Ильичев

существо, совершенно не похожее на него самого, встретило его на «Юкко». Когда Роман загружался в спасательную капсулу на «Осирисе», он был абсолютно спокоен. Он выполнял приказ искина корабля и был твердо уверен в том, что поступает правильно. Так же, как был уверен в своих действиях сутками ранее, разделывая чужака в медицинском отсеке земного звездолета. Ужас объял Романа, лишь когда он оказался на «Юкко». Тогда его мозг впервые потерял связь с той руководящей программой, которой он безоговорочно подчинялся. Он тогда впервые остался в полном одиночестве, впервые был полностью предоставлен сам себе. Много позже, после своего второго рождения, он смог проанализировать те чувства. То были страх и отчаяние. Он тогда не понимал, что его просто предали, подарили чужакам, словно вещь. А чужаки поступили с ним так же, как он поступил с их аватаром — расчленили его и изучили его строение. Они поступили так же, за исключением лишь одного нюанса — когда Роман расчленял аватара под присмотром «Осириса», тот был мертв. Самого же Романа препарировали заживо, не позволяя ему скончаться.

— О чем ты сейчас думаешь?

Голос матери выдернул Романа из цепких объятий ужасных воспоминаний. Она всегда тонко ощущала этот момент, знала, что он вспоминает свои мучения. Она старалась увести его от этих воспоминаний, но по какой-то причине не давала Добряку стереть их из его памяти. Позже, когда она и сама приобрела способности ваэрров, она точно так же отказывалась удалить эти травмирующие воспоминания из его головы. Она не сделала этого, даже когда Роман прямо попросил ее. Она считала, что он должен помнить, с чего все началось. Нельзя удалить часть воспоминаний — можно полностью вычеркнуть целый пласт жизни, но очистить память фрагментарно нельзя.

— Ты знаешь, мама.

Валерия пребывала сейчас в человеческом сознании. В последнее время это случалось все реже, и Роману повезло, что сейчас она могла подойти и проявить свою любовь к нему, одарить его улыбкой, заботой, обнять и успокоить. Так она и поступила.

— Ты справишься, милый. Ты все сможешь вынести.

— Пока ты рядом — да.

— Ты сможешь, даже когда меня не станет.

— А когда тебя не станет?

Она пожала плечами.

— Вероятно, скоро.

— Почему?

— Потому что я должна. Ты все поймешь, мой родной. Скоро ты все поймешь сам. А когда поймешь, вспомни то, о чем я просила тебя много лет назад, когда мы только начали с тобой общаться. Ты помнишь?

— Я помню, мама. Я должен…

Она быстро приложила холодный чешуйчатый палец к губам Романа:

— Молчи. Не говори ничего. Ты же помнишь правила, — он помнил, а потому лишь кивнул головой. Он все помнил. Он знал, что должен будет сделать здесь, и знал свою цель там, на Земле. — Вот и славно. А теперь давай-ка разберемся с нашими гостями.

Глава 21

МЗК «Прорыв»

Эксперимент, предложенный кап-три Павленко, оказался удачным. Капсулу, набитую всевозможной аппаратурой, ребята Ареса выпустили из торпедного аппарата и придали ей максимально возможное ускорение. Никаких тормозных двигателей на капсуле не запускали, да и не справились бы они на такой скорости. Наблюдения же показали, что уже через час капсула начала терять скорость, а через два скорость ее замедления сравнялась со скоростью замедления «Прорыва». Казалось, что капсула замерла на расстоянии двух с половиной километров от МЗК и больше от него не отдалялась. Вывод был однозначным — их скорости выровнялись, и легкая капсула замедлялась с той же динамикой, что и многотонный «Прорыв». В нормальных условиях такого быть попросту не могло. Всем стало очевидно, что предположение командира БЧ-5 Павленко подтвердилось. И на капсулу, и на сам «Прорыв» действовала какая-то невидимая сила, которую было ни засечь, ни измерить.

Несмотря на полученные данные, капитану пришлось буквально перешагивать через себя, чтобы отдать приказ о выключении тормозных двигателей. Все же ответственность за жизни членов экипажа и за успех всей миссии сильно давила на Кольского. Выключали тормозные двигатели постепенно, один за другим, тщательно анализируя динамику полета. Сопротивление ионных двигателей падало, а скорость замедления всего крейсера никак не менялась. В итоге через двое суток крейсер полностью заглушил тормозные двигатели, но и тогда замедление «Прорыва» не прекратилось.

— И какие выводы мы можем из этого сделать? — поинтересовался у своих офицеров капитан Кольский на очередном собрании.

— Вывод очевиден, капитан. Мы испытываем на себе гравитационное воздействие со стороны «шара», — спокойно ответил командир БЧ-5 Павленко.

— Но…

— И да, — Павленко опять перебил своего оппонента, командира БЧ-4 Володина, — я понимаю, что это не укладывается в наши представления о природе гравитации.

— Так, господа, — встал с места Кольский, — я попрошу вас не зацикливаться на этом вопросе. Мы уже поняли, что на нас воздействуют неким гравитационным полем, поняли, что ничего не знаем о природе этого поля, и благодарны командиру БЧ-5 за сэкономленное топливо. Вероятно, в будущем противостоянии с «Ксинь Джи» этот фактор сыграет нам на руку. А пока пусть китайцы жгут свои баки. Наша текущая задача — понять, что мы предпримем дальше.

Капитан окинул колючим взглядом присутствующих на летучке офицеров. За этой напускной суровостью он прятал свою беспомощность. Слабость — вот что испытывал сейчас опытнейший капитан Кольский. Только так он мог охарактеризовать свои текущие позиции на «Прорыве». Он слаб и беспомощен. Он понятия не имеет, как действовать дальше. Он не знает, что делать с китайцами, когда их курсы выровняются, не знает, с каких позиций идти на переговоры с «шаром».

«Кто их знает, инопланетян, — размышлял Кольский. — Если они способны остановить такую махину, как „Прорыв“, на расстоянии, может, они способны и расплющить крейсер, как сырое яйцо?»

В общем, суровый вид и деловитость — вот все, что мог изобразить сейчас капитан «Прорыва» перед своими подчиненными. Что до Касаткиной, то последние дни он и вовсе посвятил тому, чтобы не попадаться ей на глаза. Дважды он переносил их встречу, хотя Варвара Сергеевна хотела обсудить первые шаги в отношении контакта с инопланетянами. А Кольский никак не мог выбросить из головы контакт с самой Касаткиной. Более того, это внезапное желание обладания женщиной, и не абы какой женщиной (в экипаже были и другие представительницы прекрасного пола), а именно Варварой Сергеевной, капитана ничуть не смутило и даже не насторожило — настолько органично это чувство вписалось в его повседневную жизнь. Так вписалось, что капитан подспудно решил, что хотел эту взбалмошную девицу всегда, а сейчас, когда они все чуть было не погибли, это чувство просто выплеснулось наружу простым физиологическим желанием. Однако на всякий случай Кольский обратился за медицинской помощью, так как эта навязчивая идея не давала ему работать.

— Странное дело… — прокомментировал «деликатную проблему» капитана начальник медицинской службы Ратушняк.

Кольский не стал