Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника - Альбин Конечный

около весов укреплялось зеркало. Покупательница обязательно заглянет в зеркало проверить свою внешность; в этот момент товар бросается на весы, снимается и с профессиональной быстротой производится подсчет – «фунт три четверти, с вас семь копеек». Прозевавшая момент взвешивания покупательница машинально платит деньги. По мелочам набегают порядочные деньги.

Хозяин знает всех жителей своей округи, кто чем занимается, сколько зарабатывает, как живет: это нужно ему для того, чтобы оказывать кредит с расчетом. Он в дружбе со старшим дворником и постовым городовым, для которых у него во внутренней комнате всегда найдется рюмка водки и закуска. Если полиции нужно негласно собрать о ком-либо справки, она обращается к хозяину; он-то уж знает, кто пьет, кто кутит и кто с кем живет. Обычно хозяин из ярославцев: борода, волосы под скобку, расчесанные на пробор, смазанные лампадным маслом, хитрые глаза, любезная улыбка и разговор с прибауточкой. Но работает хозяин, как каторжник, – торгует с утра до ночи, и в праздники, не покидая своей лавочки, как цепной пес – конуры[951].

Другой петербургский старожил, Петр Пискарев, пишет:

В мелочной лавочке, как ее уменьшительно называли обыватели, предлагались не только продовольственные товары, но кое-что из товаров промышленных. Тут продавались: хлеб ржаной, полубелый, ситный, пироги, дешевая колбаса, карамель, развесное варенье, патока (карамель, варенье, патока находились в больших стеклянных банках), мука разная, дрожжи, разные крупы, растительное масло, соленые огурцы, соленые грибы, квашенная капуста, квас разливной. На Пасху принимались заказы – запекать окорока. Из промышленных товаров продавались: керосин, свечи, мыло, деревянное масло (для лампадок перед иконами), вакса, катушки ниток, иголки ходовых номеров, папиросы, спички. Я привел здесь примерный список ассортимента продовольственных и промышленных товаров. В некоторых лавках ассортимент был больше, в других – меньше. Все зависело от двух причин: от размера оборотного капитала владельца лавки и от размера помещения. Но и из приведенного перечня видно, каким разнообразным товаром снабжали эти лавки местное население.

Товар в лавке располагался таким образом, чтобы один вид товара не оказывал вредного влияния на другой. Однако даже при большой аккуратности и осторожности, продажа хлеба и керосина в одном помещении вызывала сомнение в возможности соблюдения санитарно-гигиенических условий торговли.

Конечно, не обходилось и без того, что купленный хлеб попахивал керосином. Но с этим все мирились: и покупатели, и полицейский врачебно-санитарный надзор. Поддерживать удовлетворительное санитарное состояние лавки было тяжело еще из‐за тесноты помещения. Торговые помещения стоили дорого. Владелец лавки старался побольше площади использовать под товар, поменьше – для покупателя. Поэтому для покупателя оставался лишь небольшой «пятачок», на котором развернуться было трудно. В мелочных лавках приказчиков не было, торговал сам хозяин. Ему помогали члены семьи. Однако в каждой лавке был мальчик на побегушках. У такого мальчика было очень много обязанностей: он отвешивал товар, он носил товар из кладовой в лавку, он подметал пол, он топил печь, он заправлял керосиновую лампу, он разносил в корзинах на голове товар покупателям и выполнял все поручения хозяина. Такие мальчики жалованья не получали. Жили они на готовых харчах. Весь денежный доход заключался в «чаевых», которые иногда перепадали мальчику от сердобольных хозяек. Такие мальчики жили у хозяина года три (с 13-летнего возраста до 16 лет). Так как в такой лавке никакого передвижения по работе ожидать было нельзя, то мальчик увольнялся и искал себе новое место в торговой сети, а хозяин подыскивал себе нового мальчика.

Торговля в таких лавках производилась с раннего утра до позднего вечера. Если для специализированных магазинов, для рынков были установлены какие-то твердые часы торговли, то для мелочных лавок, казалось, таких часов установлено не было, а если и были, то продолжительность торговли здесь была самая большая. Это объяснялось, очевидно, тем, что в мелочных лавках не было наемного труда, ну а мальчик – не в счет, его можно было эксплуатировать круглые сутки.

В мелочной торговле широко практиковался отпуск товара в кредит. В центре города таким кредитом пользовались мало – тут больше жила публика состоятельная. На окраинах же города, наоборот, кредитом пользовались широко, главным образом рабочие и мелкие чиновники. В то время жалованье чиновники получали один раз в месяц (20‐го числа), никаких авансов в счет зарплаты, как теперь, не существовало, тянуть целый месяц было тяжело. Вот тут и шли на поклон к хозяину лавки. Запись выданного товара производилась в «заборной книжке». Такой кредит был взаимовыгодным. Хозяин закреплял за собой постоянную клиентуру покупателей, а покупатель в минуту жизни трудной получал поддержку хозяина лавки в виде кредита. Наиболее постоянных и аккуратных покупателей хозяин даже поощрял. Это поощрение касалось главным образом прислуги покупателя[952].

Мелочная лавка. Ксилография. 1858

Таким образом, на протяжении двух веков петербургская мелочная лавка, сохраняя свои индивидуальные особенности (вывески, убранство помещения, ассортимент товаров, отношение хозяина к покупателям и пр.), оставалась самым универсальным и востребованным торговым заведением. Лавочник чаще всего арендовал подвальное помещение в доходном доме, где он проживал с семьей, а это определяло и цены на товары. У каждой лавки был свой постоянный круг покупателей – обитатели близлежащих домов. Лавочка привлекала горожан близостью от жилья, разнообразием и дешевизной товаров, которые можно было купить порционно (по малым частям) и даже в кредит. С другой стороны, там можно было пообщаться со знакомыми, узнать новости, посплетничать и навести нужные справки.

Неслучайно мелочную лавку с благодарностью упоминает в своих мемуарах Александр Бенуа: «Запах русской мелочной [лавки] нечто нигде больше не встречающееся, и получался он от комбинации массы только что выпеченных черных и ситных хлебов с запахами простонародных солений – плававших в рассоле огурцов, груздей, рыжиков, а также кое-какой сушеной и вяленой рыбы. Замечательный, ни с чем не сравнимый это был дух, да и какая же это была вообще полезная в разных смыслах лавочка; чего только нельзя было в ней найти, и как дешево, как аппетитно в своей простоте сервировано»[953].

ПЕТЕРБУРГСКИЕ УЛИЧНЫЕ ВЫВЕСКИ XVIII – НАЧАЛА XX ВЕКА[954]

Вывески, как и архитектурные стили, формировали внешний облик города и его бытовой строй.

Живописная вывеска появляется в России в XVIII веке. Создавали ее бродячие маляры, лубочники, бывшие или настоящие иконописцы. Доморощенная вывеска много взяла от лубка: яркие краски, контрастные цветовые сочетания, примитивизм изображений, несоразмерность фигур.

Во времена императрицы Анны Иоанновны было запрещено «вывешивать на главных улицах вывески мастерства, что подтверждено было строго указом и Елизаветы Петровны» в 1752 году. Екатерина II в 1770 году разрешила «мастеровым людям вешать вывески» в центре города на Луговой (ныне Большая и Малая Морские) и Миллионной улицах. При этом предписывалось, чтобы навесные вывески на стенах домов «написаны бы были на досках или на полотне по пристойности» и чтобы не было вывесок «нижнего мужского белья и гробовых, да на заборах и ставнях – набитых, из кожи и бумаги»[955]. Это правило распространялось и на Москву.

Булгарин в очерке «Прогулка по тротуару Невского» сообщал: «Глаза мои разбегаются по множеству разноцветных вывесок, коими испещрены стены всех домов», отмечая при этом, что надписи исполнены на исковерканном иностранном языке[956].

Позже, в 1838‐м, Владимир Бурьянов отмечал: на Невском проспекте «множество разнообразных вывесок над входами, над окнами, под окнами и в самих окнах. Все так живо, так пестро. У самого Полицейского моста, на углу, убранный с тонким вкусом и богатой рукой „Китайский кафе Вольфа и Беранже“, столь известный в Петербурге и отделанный