История одного преступления - Виктор Гюго

Явился Бастид в сопровождении Шоффура и Лессака.

— Я принес добрые вести, — оказал он, — все идет хорошо.

Его честное, серьезное, холодное лицо светилось сознанием исполненного гражданского долга. Он пришел с баррикад и спешил вернуться туда. Его плащ в двух местах был прострелен. Я отвел его в сторону и спросил:

— Вы возвращаетесь туда?

— Да.

— Возьмите меня с собой!

— Нет, — ответил он. — Вы нужны здесь. Сегодня вы — генерал, а я — солдат.

Я тщетно настаивал. Он оставался непреклонен и повторял:

— Комитет — наш центр, он не должен распыляться. Ваш долг — оставаться здесь. Впрочем, — прибавил он, — будьте спокойны, здесь вам грозят еще большие опасности, чем нам на баррикадах. Если вас захватят, вы будете расстреляны.

— Но ведь, — возразил я, — может наступить момент, когда нашим долгом будет принять участие в сражении.

— Несомненно.

Я продолжал:

— Вам, стоящим на баррикадах, легче определить, когда этот момент настанет. Дайте мне слово, что вы сделаете для меня то, о чем попросили бы меня, будь вы на моем месте; дайте мне слово, что вы придете за мной, когда настанет время.

— Даю, — ответил Бастид и крепко сжал обе мои руки.

И все же, как я ни доверял слову этого мужественного и великодушного человека, через несколько минут после его ухода я не выдержал и, воспользовавшись двухчасовым перерывом, в течение которого мог располагать собой, отправился посмотреть своими глазами, что происходит и как организовано сопротивление.

На площади Пале-Рояль я нанял фиакр. Я объяснил кучеру, кто я такой, и сказал ему, что хочу посетить баррикады и ободрить их защитников, что временами мне придется идти пешком и что я доверяюсь ему. Я назвал свое имя.

Первый встречный почти всегда оказывается порядочным человеком. Славный кучер ответил мне:

— Я знаю, где баррикады; я доставлю вас, куда требуется. Буду ждать вас, где потребуется. Свезу вас туда и обратно. И если у вас нет денег — не платите, я горжусь тем, что я делаю.

Я пустился в путь.

IX

У Порт-Сен-Мартен

Утром произошли важные события.

— Пламя разгорается, — сказал Бастид.

Трудность не в том, чтобы раздуть огонь, а в том, чтобы его зажечь.

Было очевидно, что Париж начинает раздражаться. Париж сердится не по указке. Нужно, чтобы ему так вздумалось. У вулкана тоже есть нервы. Гнев нарастал медленно, но он нарастал. На горизонте уже полыхало зарево извержения.

И для Елисейского дворца и для нас приближался критический момент. Еще накануне обе враждующие стороны начали прощупывать друг друга. Переворот и республика должны были, наконец, вступить в схватку. Напрасно комитет пытался оттянуть сражение. Какая-то неодолимая сила увлекала последних защитников свободы и побуждала их действовать. С минуты на минуту должна была завязаться решающая битва.

В Париже, когда настает грозный час, когда возникает необходимость мгновенно сделать смелый шаг вперед или отомстить за попранное право, восстание быстро охватывает весь город. Но всегда кто-то должен начать. Огромную историческую задачу Парижа выполняют две революционные силы — буржуазия и народ. У каждого из этих борцов — свое поле битвы. Площадь у Порт-Сен-Мартен, когда восстает буржуазия; площадь Бастилии, когда восстает народ. Взор политического деятеля всегда должен быть устремлен на эти две точки. Эти площади прославились в великой истории нашего времени; кажется, там всегда тлеет пепел революции.

Пусть только пронесется вихрь — и этот горячий пепел разлетится во все стороны, осыпая город искрами.

На этот раз по причинам, которые мы изложили, грозное Сент-Антуанское предместье спало, и, как уже известно читателю, ничто не могло его разбудить. Целый артиллерийский парк с зажженными фитилями расположился вокруг Июльской колонны, исполинского глухонемого стража Бастилии. Этот столп, воздвигнутый в память революции, этот молчаливый свидетель великих деяний прошлого, казалось, все позабыл. Грустно сказать — камни мостовой, видевшей Четырнадцатое июля, не вздыбились под колесами пушек, громыхавших по ним Второго декабря. Итак, схватка началась не у Бастилии, а у Порт-Сен-Мартен.

С восьми часов утра улицы Сен-Дени и Сен-Мартен были в волнении. Двумя встречными потоками двигались по ним негодующие прохожие. Они срывали плакаты Бонапарта и наклеивали наши воззвания. На всех перекрестках люди, собираясь кучками, горячо обсуждали изданный оставшимися на свободе депутатами-республиканцами декрет, которым узурпатор был объявлен вне закона. Экземпляры этого декрета рвали друг у друга из рук. Взобравшись на тумбы, прохожие читали вслух имена ста двадцати депутатов, подписавших декрет, и каждое известное или знаменитое имя приветствовалось рукоплесканиями, еще более бурными, чем накануне.

Толпа росла с каждой минутой, ярость — тоже. Улица Сен-Дени имела тот странный вид, какой улицы принимают, когда все двери и окна закрыты, а обитатели высыпали наружу. Взгляните на дома — они мертвы; взгляните на улицу — она бушует.

Вдруг из бокового переулка вышли человек пятьдесят. Эти смельчаки пошли по улице, крича: «К оружию! Да здравствуют депутаты левой! Да здравствует конституция!» Началось разоружение национальных гвардейцев. Оно прошло легче, чем накануне. За какой-нибудь час было добыто полтораста ружей.

Тем временем улица покрывалась баррикадами.

X

На баррикадах

Кучер высадил меня из фиакра у церкви св. Евстахия и сказал:

— Вот вы и в осином гнезде. — Он прибавил: — Я буду ждать вас на улице Лаврийер, у площади Виктуар. Не спешите.

Я переходил от баррикады к баррикаде.

На первой же из них я встретил де Флотта. Он вызвался быть моим вожатым. Я не знаю человека более решительного, чем де Флотт. Я согласился, и мы с ним посетили все те места, где мое присутствие могло принести пользу.

Дорогой он дал мне отчет в мерах, принятых им для напечатания наших прокламаций. На типографию Буле нельзя было рассчитывать; поэтому он обратился в литографию, помещавшуюся в доме № 30 по улице Бержер, и там двое смельчаков, рискуя жизнью, отпечатали наши декреты в пятистах экземплярах. Эти храбрые рабочие звались — один Рюбенс, другой Ашиль Пуэнсело.

Я делал заметки на ходу, пользуясь сохранившимся у меня карандашом Бодена. Я отмечал факты и события как придется: я воспроизвожу здесь эту страницу. Такие выхваченные прямо из жизни наброски пригодятся истории. В них переворот встает перед нами, еще залитый кровью.

«Утро 4 декабря. В борьбе как будто наступил перерыв. Возобновится ли она? Я посетил следующие баррикады: возле церкви св. Евстахия, возле Устричного рынка, на улице Моконсейль, на улице Тиктонн, на улице Мандар (у Роше-де-Канкаль); затем баррикаду, прикрывающую улицу Кадран и улицу Монторгейль, четыре баррикады, замыкающие улицу Пти-Карро; еще незаконченную баррикаду между улицей Де-Порт и улицей Сен-Совер; она заградит улицу Сен-Дени; далее — самую высокую из баррикад, перегораживающую улицу Сен-Дени там, где на нее выходит улица Герен-Буассо; баррикаду на улице Гренета; вторую баррикаду посредине улицы Гренета, в то же время замыкающую улицу Бур-Лаббе: в центре этой баррикады — опрокинутая повозка, на которой везли муку. Надежное сооружение! Еще две баррикады на улице Сен-Дени; одна преграждает доступ к улице Пти-Лион-Сен-Совер, другая — к переулку Гран-Юрлер. Здесь на перекрестке забаррикадированы все четыре угла. Эта баррикада сегодня утром уже подверглась атаке. Одному из ее защитников — Массонне, гребенщику, проживающему на улице Сен-Дени в доме № 154, пуля пробила пальто; Дюпапе, по прозвищу «бородач», последним оставался на гребне этой баррикады; люди слышали, как он крикнул офицерам, командовавшим атакой: «Вы предатели!» Полагают, что он расстрелян. Странно, что войска ушли, не разрушив эту баррикаду. Строится баррикада на улице Ренар. Несколько национальных гвардейцев в мундирах смотрят, как ее сооружают, но сами не принимают в этом участия. Один из них сказал мне: «Мы не против вас: право на вашей стороне». Они прибавили, что на улице Рамбюто двенадцать или пятнадцать баррикад. «Сегодня на рассвете, — сказал мне один из них, — на улице Бурбон-Вильнев стреляли из пушек, и здорово стреляли!» Отправляюсь на крохотный пороховой завод, который Легевель наспех оборудовал в какой-то аптеке, напротив улицы Герен-Буассо.

Баррикады строят мирно, стараясь никого не раздражать. Восставшие делают все, что могут, только бы не обозлить тех, кто живет по соседству. Моросит дождь, и защитники баррикады, заграждающей улицу Бур-Лаббе, стоят по щиколотку в грязи. Там настоящая клоака. Они не решаются попросить охапку соломы и спят среди луж или на камнях мостовой.