Цвет ночи (СИ) - Грин Алла

Метал снова оглушительно брякнул: резким движением туросик потянул на себя цепь, заставив Константина тронуться с места, споткнуться, упасть, припав коленями о пол, прямо у ног Чернобога. Именно так, как он пожелал секунду назад.

— Ты нашёл себе новую игрушку, — продолжил он, сухо выговаривая фразы, — из-за которой снова решил страдать.

Он не понимал, он думал, что я новая возлюбленная Константина.

— Неужели, ты так ничего и не понял за столько столетий? Неужели не уяснил урок? Посмотри, каким жалким ты стал за все эти годы. Даже более жалким, чем был.

Константин по-прежнему молчал. Выжидающе или ненамеренно — не знаю. Но его взгляд был направлен вниз. Сложно было понять, ранили его слова Чернобога или нет. Возможно, Константин не проронил ему ни слова в ответ, потому что попросту абстрагировался от происходящего, пытался сделать то, что хорошо умел. Не обнажая своих настоящих чувств.

— Смог, оставь его в покое, — послышался иной голос — твёрдый, уверенный, не менее ледяной. Голос Яна, стоящего позади, в плотном оцеплении мрачных туросиков и цмоков. Называя отца строго по имени и никак иначе. — Происходящее касается только нас с тобой.

Смог бросил через плечо, не поворачиваясь к нему:

— Я знал, что рано или поздно ты вернёшься.

И проигнорировал требовательную просьбу Яна, продолжая сверлить пылающими глазами вынужденно склонившегося перед ним Константина. Униженного. Разбитого и поверженного. Не Чернобогом, но собственными воспоминаниями и собственной болью.

— Твоя мать сотворила тебя тем, кого невозможно убить. Сотворила против моей воли. Ослушавшись. Ты мог стать самым величественным, самым совершенным существом во Вселенной, однако этим не воспользовался. Всё, что ты выбрал — растратить эту немыслимую силу, это преимущество впустую. В итоге она создала самое бесполезное, самое жестокое, самое гнусное существо, которое лишь потакает собственным желаниям. Которое лишь бездумно гоняется за призраками собственного никчёмного прошлого, мучает и убивает. Думаешь, я не видел тебя всё это время? Думаешь, не наблюдал? За твоим новым обликом. — Прожекторы его глаз застыли бездвижно в одной точке на склонённой голове, на затылке — на лысом черепе с разлагающейся плотью. — И хорошо, что внутри тебя нет должной внутренней силы, хорошо, что ты столь слаб характером, ведь иначе ты разрушил бы этот мир своей чёрной, уродливой сущностью.

Мне хотелось кричать. Гнев распирал мои рёбра. Владыка пекла так ужасно говорил о нём. Но Константин… Пусть он оступался. Пусть он не был хорошим. Точно не был. Но и не являлся настолько плохим. По крайней мере, не по своей вине. И тем более не Смогу было его осуждать. Не тому, кто сам совершал слишком много неблаговидных поступков.

— Ты сделал его таким, Смог, — отрезал холодно Ян. — Когда-то Константин был самым добрым из нас. Самым чистым. Самым… человечным. Ты это знаешь. И именно это ты веками пытался уничтожить в нём.

Тон Яна сквозит обвинением.

— Этого монстра создал не я, — произнёс Чернобог, отрицательно покачивая головой в шлеме.

— Не называй его так, — полным твёрдости голосом предостерёг Ян, бесстрашно не уступая отцу.

Не важно, были ли эти слова правдой или нет. Но Ян защищал младшего брата. Безапелляционно. Перед тем, кто точно был хуже. Сильнее. Опаснее. Могущественнее их всех.

— Я-я-я-н, — растянул его имя Чернобог, поворачивая к нему голову и переключая на него своё внимание, — ты ведь никогда не был таким жалким, как младший брат. Даже сейчас, когда провёл столько времени среди людей. В тебе много от моей породы. Слишком много. И я знаю, каких неимоверных усилий тебе стоят попытки отрицать наше сходство. Вижу, как сильно ты стремишься быть не мной. Быть не тем, кем должен являться по праву.

Владыка пекла угрюмо усмехнулся. Его голос сквозил будто разочарованием, будто отказ Яна от послушания, отрицание своей сущности и места в семье и в пекле разбивает несуществующее сердце Смога, и он продолжил:

— Пытаешься выдать себя за человека?… Думаешь, самоотверженное благородство, которому ты научился у людей, тебе поможет? Неужто желаешь защитить его? Или людское милосердие, эта слабость, всё же не до конца пропитала твою бессмертную драконью душу?

Я знала, что скорее всего Яну очень хотелось бы сказать, что Константин сам может себя защитить. Но каждый из них, и даже все вместе они были практически бессильны перед ним. Ян молчал, плотно сжав губы в тонкую нить. Храня внешнюю непоколебимость, пряча свои эмоции глубоко внутри, не выпуская ни одну их них наружу.

Глаза-прожекторы Чернобога оторвались от него и тяжело легли на Константина. А затем, внезапно перебрались на меня. Моё тело сковала невидимая тяжесть, молниеносно опустившаяся на плечи и неровно забилось сердце — словно нечто коснулось его и сжало, словно нечто осязаемое проникло внутрь меня и завладело контролем над ним, заставляя его сокращаться неправильно. Я изо всех сил напрягла лёгкие, чтобы сделать как можно более глубокий вдох и попыталась успокоить своё разыгравшееся воображение, не поддаваясь страху.

— А она? — с медленной презрительной интонацией вопросил Чернобог. Прожекторы скользили по моему силуэту, разглядывая меня, но уловить выражение лица Смога из-за маски было невозможно. Он вопросил, прерывая паузу: — Неужели новая глупая человеческая привязанность? Как нелепо. Разве её существование не делает бессмысленной твою прошлую жертву, Константин? Ты едва ли не лишился своей жизни из-за человеческой возлюбленной. А теперь оказалось, что вечная любовь к ней растворилась за десяток жалких веков, не оставив и следа. В итоге ты остался невредим, а её навсегда не стало, твоя мать в итоге не простила мне твоё убийство, и всё равно через время ушла от меня, братья и сёстры приняли твою сторону, покинув семью, а погибшая человеческая девчонка уже ничего для тебя не значит — поступок играющего мальчишки. Незрелого. Эгоистичного. Взбалмошного, каким ты всегда был.

Я затаила дыхание. Чернобог думал, что я новая возлюбленная Константина. За всё время этого разговора Ян ни разу больше не взглянул на меня, стараясь не привлекать ко мне лишнее внимание, но это не помогло. Чернобог явно не знал, кто я такая и зачем нахожусь в нави, и первым и единственным логичным для него объяснением было то, что я здесь из-за Константина.

— Ты предпочёл не называться моим сыном, но не мой ли долг как настоящего отца, избавить тебя от позора, от очередной беспечности твоих поступков? Возможно, хотя бы на этот раз ты отблагодаришь меня?

Проходит быстрая секунда, за которую я почти не успеваю сообразить, что произошло. Слышу громкий пронзительный крик издалека, ещё не понимая, кому он принадлежит, а когда чувствую острую боль, стремительно расползающуюся по правой стороне тела, осознаю, что визг — мой собственный. Память быстро воспроизводит случившееся, рефлекторно, давая мне увидеть всё с опозданием — Чернобог коротким кивком отдаёт приказ туросику, державшему меня, лезвие ножа вдруг отнимается от моей шеи и точным ударом мгновенно вонзается в правое бедро.

Я чувствую его под своей кожей, в раскалённых от горячей боли мышцах, в пульсирующей кровоточащей ране, чувствую, как лезвие продолжает двигаться внутрь моего тела, возможно, втыкаясь в кость. Сердце стучит бешено и громко, заглушая мой новый вопль. Боль заполняет собой всё, и я закрываю глаза, видя теперь перед собой лишь ослепляющие вспышки белого света, вместо того, что предстало моему взору мгновение назад: лишь помню, что Ян сорвался с места. Константин был не рушим, но Ян… Чернобог тут же сделал мне ещё больнее, в ответ на его первые же шаги, чтобы остановить сына — владыка пекла выставил вперёд руку, и моё сердце зажали тиски: это не было игрой моего воображения, не знаю как, но он будто на самом деле вонзил пальцы в мою плоть, сжав трепещущую сердечную мышцу, и теперь я пребывала в обжигающей тьме, наблюдая за взрывающимся белым светом, догадываясь о том, что если Ян может влиять на разумы, подчиняя их себе, то причинять лишь одной мыслью боль — уникальная способность Чернобога. Вот, почему Тьма избрала его править адом. Потому что такова его сила. И эта сила, вызвавшая мои громкие крики, заставляет Яна остановиться, так и не приблизившись ко мне, потому что так работает шантаж. Он замирает — и моя боль отступает, отливая волной, и крики сменяются тяжёлыми стонами отчаяния. У меня даже получается приоткрыть глаза, подняв тяжёлые веки — синие электрические молнии разъярённо мерцают рядом с Яном, но он не может направить их в Смога, потому что попросту знает, чем это обернётся — туросик убьёт меня за полсекунды, а в следующую — расщепит Смог, потому что это требовало мизерных усилий. И это сковывало Яна, почти так же, если бы его поместили в клетку, как если бы сковали. Смог полностью контролировал его сейчас, шантажируя мной, даже не прикасаясь ни к одному из нас, не шевеля и пальцем.