Незримый фронт. Сага о разведчиках - Андрей Юрьевич Ведяев

Павлик, будучи пионером, помогал органам разоблачать саботажников, срывающих хлебозаготовки, необходимые для помощи голодающим. Ведь в 1932–1933 годах засухой и голодом были охвачены обширные территории СССР, входившие в состав не только Украинской ССР, но и РСФСР (включая Казахстан, регионы Центрального Черноземья, Северного Кавказа, Поволжья, Южного Урала, Западной Сибири) и Белорусской ССР.

Об этом прямо заявила мать Павлика, когда ее в 1979 году разыскал в Алупке (куда она переехала с сыном Алексеем после войны) крымский журналист Михаил Лезинский. Вот что рассказала ему Татьяна Семёновна Морозова: «Мне уже восемьдесят годочков стукнуло, не помню, что вчера было, а то далекое занозилось в башке… Голодала Россия. “Нету хлеба у населения, сами голодаем!” — рапортовал председатель Трофим Морозов. Ему верили… Трофим Морозов — отец Павлика — был председателем сельсовета. Бывало, нажрется самогону и давай орать на всю округу: “Я тут власть советская. Я тут бог, закон и воинский начальник! Ишь, чего захотели — хле-буш-ка! Нетути-и, и весь сказ!” А хлебушек был: прятали его кулаки по ямам разным да укромным местам, и никому бы из пришлых в жизнь не найти. Объявил Павлуша тогда войну отцу и кулакам: только уполномоченные в деревню, а Павлик со своим пионерским отрядом тут как тут. И точно — все расскажет и покажет, где какой мироед зернышко припрятал… Возненавидел сына Трофим Морозов. Приходит он однажды домой, приносит бутыль самогона и кус сала. Зажарила я на сковороде и ставлю закуску на стол. Позвала Павлушу. Трофим наливает стакан самогону и подносит Павлику: “Пей!” Павел отстраняет стакан: “Коммунисты не пьют!” Берет Трофим сковороду и салом кипящим в лицо сыну плещет… Кожа враз лоскутьями пошла. Закричала я. А он огрел меня кулачищем — враз памярки отбил. Пришла в себя, плачу, а Павлуша меня успокаивает: “Не плачь, родненькая, мне ни чуточки не больно, заживет…” У Трофима, как у председателя, все печати сельсоветские хранились, и стал он кулакам за большие деньги бумаги государственные выписывать… Арестовали Трофима Морозова, дали десять лет строгого режима, а мы остались жить в деревне. Зачем остались! Бежать надобно было подальше от этих мест: знала же, не простят Морозовы ничего моему Павлу… Позже призвал дед Сергей Морозов одного своего внука Данилу — тому уже за двадцать было — и ставит перед ним вопрос: “Сможешь порешить Пашку? Дам тебе бутылку водки и три метра красной материи на рубаху”. Тот и согласился. И вот позвала как-то моя свекровь Павлушу по клюкву. С ними и братишка меньшой, Федюшка, увязался… Завела Морозиха внуков в лес, а там дед Сергей да внук Данила давай ребятенок ножами полоскать… После суда над убийцами я вроде сознанием тронулась и слегла в больницу. А когда отлечилась, встретил меня Алексей Горький и по Москве стал водить, места хорошие показывать — от тяжких дум отвлечь старался. А у меня все мысли с детьми; как им в сырой земле лежится? Как могилку прибрали? Утешал меня Алексей Максимович: “Поставим мы вашему сыну лучший памятник, и имя его никогда не будет забыто…”»

Тот факт, что Павлик был пионером, подтверждают воспоминания его первой учительницы Ларисы Павловны Исаковой: «Школа, которой [я] заведовала, работала в две смены. О радио, электричестве мы тогда и понятия не имели, вечерами сидели при лучине, керосин берегли. Чернил и то не было, писали свекольным соком. Бедность вообще была ужасающая. Когда мы, учителя, начали ходить по домам, записывать детей в школу, выяснилось, что у многих никакой одежонки нет. Дети на полатях сидели голые, укрывались кое-каким тряпьем. Малыши залезали в печь и там грелись в золе. Организовали мы избу-читальню, но книг почти не было, очень редко приходили местные газеты. Некоторым сейчас Павлик кажется эдаким напичканным лозунгами мальчиком в чистенькой пионерской форме. А он из-за бедности нашей эту форму и в глаза не видел, в пионерских парадах не участвовал и портретов Молотова, как Амлинский, не носил, и “здравицу” вождям не кричал». Однако Павлика отличало стремление учиться: «Очень он стремился учиться, брал у меня книжки, только читать ему было некогда, он и уроки из-за работы в поле и по хозяйству часто пропускал. Потом старался нагнать, успевал неплохо, да еще маму свою грамоте учил…»

Относительно истории создания первого пионерского отряда в Герасимовке Лариса Павловна пишет следующее: «Пионерский отряд в Герасимовке я тогда не успела организовать, его создала после меня Зоя Кабина. <…> Однажды привезла из Тавды красный галстук, повязала его Павлу, и он радостный побежал домой. А дома отец сорвал с него галстук и страшно избил. <…> Коммуна распалась, а мужа моего кулаки до полусмерти избили. Меня же спасла Устинья Потупчик, предупредила, что Кулаканов с компанией собираются убить. <…> Вот, наверное, с тех пор Павлик Кулаканова и возненавидел, первым в пионеры вступил, когда отряд организовали». Вероника Кононенко со ссылкой на Зою Кабину подтверждает, что «именно она [Зоя] создала первый в деревне пионерский отряд, который и возглавил Павел Морозов».

Ну о чем здесь, казалось бы, говорить? Павлик мешал кулакам прятать хлеб, и они его за это убили. Однако в 1987 году, в разгар «перестройки», некий писатель Юрий Израилевич Альперович (Дружников) выпустил в Великобритании книжонку «Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова», в которой утверждал, что Павлик дал показания против отца (мы видели, что это не так), заслужив якобы тем самым «всеобщую ненависть» и кличку «Пашка-куманист». С другой стороны, опять же согласно Альперовичу, на суде по делу отца Павлика мать давала показания, чтобы отомстить бросившему её мужу. А вот убийство Павлика, согласно Альперовичу, явилось результатом провокации ОГПУ, организованной с участием помощника уполномоченного ОГПУ Спиридона Карташова и двоюродного брата Павла — осведомителя ОГПУ Ивана Потупчика. В доказательство Альперович приводит документ, который он якобы обнаружил в материалах дела № 374 об убийстве братьев Морозовых. В итоге, по мнению Альперовича, «расстрел невиновных в ноябре 1932 года был сигналом к массовой расправе над крестьянами по всей стране».

Вот это уже откровенная ложь. Выше мы говорили, что 1932 год — это как раз последний год коллективизации. И уж тем более в ноябре 1932 года никаких «массовых расправ» над крестьянами быть не могло.

После выхода упомянутой книжки Альперовича с ее резкой критикой выступила Вероника Кононенко, которая приводит отрывок из письма Алексея Морозова, родного брата Павлика: «Что за судилище устроили над моим братом? Обидно и страшно. Брата моего в журнале назвали доносчиком. Ложь это! Павел всегда боролся в открытую. Почему же его оскорбляют? Мало