Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека - Василий Бабков

Для современного биолога научная основа рассуждений Мальтуса представляется наивной. Подмеченный им факт несоответствия между усиленной размножаемостью и остающимися более или менее постоянными средствами пропитания был использован Ч. Дарвином для построения теории естественного отбора. Но как велико различие между поверхностными выводами богослова-социолога и глубоким проникновением великого биолога! Там, где Мальтус увидал только великое зло взаимной борьбы, ввергающей в нищету и преступление, Ч. Дарвин открыл, причину эволюции, приспособления, «усовершенствования».

Что бы ни говорили современные антидарвинисты (О. Гертвиг, Г. Дриш, Л. Берг), не подлежит сомнению, что человек стал таким, каким он является в настоящее время, только благодаря естественному отбору и борьбе за существование, вытекающей как неизбежное последствие из перенаселения.

Сам Ч. Дарвин выводил эволюцию человека (равно как и других видов животных и растений) из медленного накопления мельчайших, незаметно и непрерывно переходящих друг в друга изменений, из которых все неблагоприятные, невыгодные для существования вида изменения ведут к гибели их носителей в борьбе за существование с более приспособленными к жизненным условиям особями. Естественный подбор, и по Дарвину, сам по себе не создает никаких новых изменений, наличность которых обеспечивается естественной изменчивостью вида; но естественный отбор регулирует изменчивость, которая в отсутствие подбора шла бы беспорядочно по самым разнообразным прихотливым путям. Сама по себе изменчивость отнюдь не приспособительна: изменения, возникающие при эволюции, могут быть в равной мере вредны, как и полезны для вида, и только естественный подбор, отметая вредные изменения, обеспечивает приспособленность и целесообразность в строении и отправлении организмов.

Величайшее заблуждение современных антидарвинистов заключается в том, что в экспериментальных достижениях современной генетики они видят противоречие с Дарвиновой теорией естественного подбора: на самом же деле это – лучшая опора теории Дарвина. В настоящее время мы знаем, что изменчивость идет не непрерывно, как думал Дарвин, а скачками: у мухи Drosophila может сразу исчезнуть крыло или глаз, и экспериментатор, получивший в своей культуре одну такую безглазую или бескрылую особь, может путем скрещиванья ее с нормальной мухой через несколько месяцев – в каких-нибудь полгода – вывести чистую слепую или неспособную летать породу. Тот результат, который экспериментатор, вооруженный знанием генетических законов, достигает так быстро путем искусственного подбора, в природе, путем естественного подбора совершается гораздо медленнее. Когда бескрылая мутация дрозофилы возникает в природе где-нибудь на континенте, то если бы она и спарилась с одной из нормальных крылатых особей и тем обеспечила бы появление известного числа бескрылых потомков, все же рано или поздно эти бескрылые потомки погибли бы, не будучи в состояния конкурировать с нормальными крылатыми особями. Но можно заранее предвидеть, что если выпустить на маленьком океаническом островке равное количество крылатых и бескрылых мух Drosophila, то бескрылые мухи будут иметь больше шансов на выживание, так как они не в состоянии летать и ветер не будет относить их в море. С другой стороны, если поместить в глубокую темную пещеру с узким отверстием нормальных, т. е. снабженных глазами, и безглазых мух [86] , то зрячие мухи постепенно будут улетать из пещеры и здесь подберется мало-помалу чистая слепая раса. Еще совсем недавно Плате считал весьма затруднительным объяснить одним естественным отбором происхождение слепых пещерных животных и бескрылых насекомых океанических островов, но успехи последних лет по генетическому исследованию дрозофилы устраняют эти затруднения.

У первобытного народа номадов-охотников эволюция находится под могущественным влиянием естественного подбора. Полная опасностей жизнь, требующая от каждого предельного напряжения сил, не допускает никакого ослабления организации. Это относится к целому ряду отдельных, даже мелких признаков, которые у современного культурного человека известны в нескольких генотипных вариантах. Так, в культурных расах рецессивный ген (или гены) близорукости распространен шире, чем доминантный ген нормального зрения; близорукие номады-охотники нежизнеспособны, и, конечно, большинство их погибает, не будучи в состоянии добывать добычу, скрываться от врагов и бороться с соперниками. При малочисленности общин и родственных (эндогамных) браках гетерозиготы часто скрещиваются между собою, а потому и скрытая близорукость также истребляется естественным подбором. Гены глухоты или ослабления слуха (также главным образом рецессивные) устраняются естественным подбором даже в культурных расах. Невозможно допустить, чтобы обремененный этими генами глухонемой номад-охотник дожил до зрелого возраста и создал самостоятельную семью. В первобытном обществе новорожденные дети с явными уродствами просто уничтожаются; этот евгенический, хотя и жестокий обычай переходит даже в греческую и римскую культуру.

Зубы первобытного номада-охотника должны быть целы и крепки, иначе он не в состоянии пережевывать сырое мясо и разгрызать орехи и твердую скорлупу плодовых косточек. Гены кариозных зубов, столь широко распространенные в современном культурном человечестве, неизбежно отметаются естественным отбором в эпоху, предшествующую изобретению огня. В этом периоде громадную смертельную опасность представляет всякий наследственный недостаток пищеварительного аппарата, и носители соответствующих генов, конечно, отметаются естественным подбором.

Каждый номад-охотник должен хорошо бегать, чтобы догонять добычу и убегать от преследования. Подбор хороших бегунов при беспощадной браковке плохих гарантирует не только гены сильной мускулатуры, но и гены здорового сердца и сильных легких. Всякие следы инфантильной конституции как у мужчин, так и у женщин тщательно выметаются естественным подбором. Женщина с узким тазом, которая в первобытном обществе рожает без посторонней помощи и порою на ходу, неизбежно погибнет при первых же родах.

Всякая мутация, ослабляющая познавательные способности ниже того уровня, который необходим для оживленной и сложной деятельности номада-охотника, выслеживающего зверя и борющегося с хищниками и со стихиями, быстро истребляется; и наоборот, всякая мутация, поднимающая познавательные способности, закрепляется в данном роде, маленькой первобытной общине. При эндогенных браках возможны особенно благоприятные комбинации наследственных признаков, генов. Род, в котором накоплены несколько благоприятных генов психических особенностей, находится в особенно счастливом положении среди других враждебных родов и, конечно, окажется победителем в борьбе с ними за лучшие места охоты, за простор. Войны между маленькими первобытными общинами являются настоящей звериной борьбой за существование. Победившая община истребляет побежденную настолько полно, насколько сумеет, и на известной примитивной стадии культуры убивает не только взрослых мужчин, но и женщин и детей. Размеры естественного отбора у первобытного человека никакому статистическому учету подвергнуты, конечно, не были. Исходя из теоретических изображений, можно сделать следующее приблизительное вычисление. Европейская женщина способна к зачатию и деторождению в периоде между 15 и 45 годами в среднем. За эти 30 лет она может родить 20 детей, считая на каждого ребенка 9 месяцев беременности и 9 месяцев кормления. Отсюда вместе с Ленцем [87] можно вывести, что физиологически женщина способна родить до 20 детей в течение своей жизни, и мы определенно знаем случаи из нашего времени, когда на одну мать приходилось более 20 рождений. Весьма вероятно, что женщина из племени номадов-охотников, способная родить первенца порою уже в 10–12 лет, рожает в среднем также около 20 детей. В условиях стационарности населения из этих 20 детей 18 обречено на смерть, и только двое выживают на смену родителей. Таким образом, размеры отбора характеризуются отношением 1: 9. Есть все основания рассчитывать, что единственный избранник окажется по целому ряду признаков более приспособленным к окружающей обстановке, чем 9 его братьев и сестер, уходящих побежденными с поля жизненной борьбы.

Мальтус, конечно, ничего не знал о благодетельном влиянии естественного отбора, и приведенный выше коэффициент отбора 1: 9 поразил бы ужасом его мягкое, сострадательное сердце. Ведь он представлял себе, что все люди, рождаются совершенно одинаковыми, так как все созданы «по образу и подобию Божию», а стало быть, ни о каком отборе не приходится и говорить. Но совершенно непростительно, когда о благодетельной роли отбора забывают современные неомальтузианцы, которые обязаны знать, что люди рождаются на свет с различными задатками, то сильные, то слабые, одаренные теми или иными способностями, обремененные разными наследственными болезнями и недостатками. При этих реально существующих и неизбежных условиях устранение борьбы за существование может повлечь за собою роковые последствия для человечества или для той группы, той расы или страны, которая проведет в жизнь систему мальтузианства, не принявши предварительно определенных мер для евгенического отбора.