Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека - Василий Бабков

Из данной О. Шпенглером проникновенной характеристики трех главных культур мы можем вывести следующее описание трех интересующих нас конституционных типов.

I. У созидателей античной культуры в анализаторских способностях на первом плане стояли осязательные и зрительные нервные центры, причем зрение их было по преимуществу близорукое. Образы, возникавшие в их синтезаторских центрах, были главным образом осязательно-зрительные образы форм, воспринимаемых на близком расстоянии. При данном устройстве мозговых центров анализ дали и перспективы, игравший существенную роль еще в психике древних египтян, был совершенно чужд типичному греку или римлянину; в связи с этим движение и время также не входило в основу его познания. Естественно, что при таких условиях математика античного человека была преимущественно математикой конкретных близких форм и нашла свое высшее выражение в Евклидовой геометрии. Упрощенная арифметика древнего эллина или римлянина ограничивалась коротким рядом простых чисел без нуля и бесконечности, понятия о которых были чужды античному уму. В искусстве античного мира главную роль играла скульптура, воспроизведение близкой осязаемой и видимой для близорукого глаза формы человеческого тела; слабое развитие анализаторских центров цветного зрения не допускало процветания живописи; недостаток анализаторских способностей слуха сказался в бедности античной музыки. Благодаря отсутствию способности к восприятию перспективы и бесконечности античная архитектура ограничена созданием небольших почти скульптурных зданий, составлявших резкую противоположность с египетскими пирамидами, творениями дальнозоркого конституционного типа. В античной поэзии на первом месте – трагедия, но не шекспировская, а трагедия застывших в неподвижной позе форм без психологического анализа переживаний. Боги античного мира – такие же близкие конкретные формы, как и их статуи; в религии нет никакой мистики, это – та же реальность форм: вечность ей неизвестна, загробная жизнь почти не играет в ней роли. Истории как науки нет, так как нет представления о времени и движении, и даже летосчисление почти отсутствует.

Таков тип познания формативиста, как мы можем назвать, античного человека О. Шпенглера с его эвклидовским, аполлоновским умом.

II. Создание арабской культуры О. Шпенглер приписывает главным образом семитической расе – евреям и арабам. Их объединяет прежде всего мистический характер религии. В противоположность античному человеку, синтезаторские центры которого занимались почти исключительно конкретными реальными образами форм, для «магического» человека типично обладание высшими синтезаторскими центрами, в которых образуются и сохраняются отвлеченные образы. Поэтому отвлеченный бог Евангелия, Талмуда и Ислама не имеет ничего общего с идолами греков и римлян. В арабской математике место конкретных числовых единиц и евклидовой геометрии занимает алгебра с ее отвлеченными величинами, неопределенными числами и нулем. Для дальнозоркого жителя пустынь – араба, – как и ранее для египтянина, даль, глубина, перспектива, бесконечность – хорошо понятные образы; отсюда и развитие астрономии в арабской (и египетской) культуре. В познании природы место непосредственного восприятия форм занимает изучение отвлеченной субстанции, вещества; создается химия. В искусстве на первый план выступает опять-таки, как у египтян, архитектура, создание огромных купольных храмов (Пантеон, Софийский собор), построенных по отвлеченному плану и доступных в целом лишь для дальнозоркого зрения. Наряду с архитектурой развивается красочная мозаика, основанная на подборе отвлеченных от формы цветов; ясно, что созидатели этого искусства в высокой степени обладали анализаторскими центрами цветного зрения.

Таков конституциональный тип магического человека, или субстанционалиста.

III. Западноевропейская культура, по О. Шпенглеру, создана германскою расой и отражает на себе особенности третьего расового типа, который он называет фаустовским типом, так как в Гётевском Фаусте видит высшее и наиболее яркое его выражение. Характерным для его конституции признаком является прежде всего высоко развитый анализаторский центр для движений глаз при аккомодации к расстояниям (конечно, сам автор не употребляет этих физиологических терминов). Отсюда вытекает в психике преобладающая роль образов глубины, движений и времени. Присущие уже магическому человеку отвлеченные понятия здесь еще более углублены. Поэтому в области математики фаустовский человек не удовлетворяется уже более счислением, арифметикой, геометрией, алгеброй, а создает теорию функций, связывающую величину с движением и временем и совершенно недоступную для познавательных способностей античного грека или араба. Образы движений во времени и высоко дифференцированный целевой межцентровый процесс позволяют фаустовскому человеку впервые создать, с одной стороны, физику, а с другой – настоящую историю «становлений». Для Фауста, – вероятно, опять-таки в связи с особенностями его зрительных анализаторских центров и целевого мышления, а может быть, также особенностями химико-психического аппарата влечений, – характерно вечное, неустанное стремление к далекому. Отсюда в архитектуре – постройки уносящихся в небо готических храмов. Те же свойства ведут к особенно тонкому пониманию перспективы и вместе с хорошо развитым анализаторским центром цветности создают условия для создания ландшафтной масляной живописи. Но наибольшего развития среди фаустовской культуры достигает среди искусств музыка, в частности музыка «контрапункта», недоступная для анализаторских и синтезаторских центров и для понимания грека или араба. Трагедия западного человека не есть застывшая трагедия позы формативиста грека, а развивающаяся трагедия психологических движений и страстей.

Мы назовем фаустовского человека «функционалистом», в противоположность «формативисту»- греку и «субстанционалисту»- арабу.

О. Шпенглер, вероятно, не узнал бы свои три типа в той краткой физиологической характеристике, для которой я использовал собранные им самим факты. Но он был бы не вправе претендовать на резкое отличие моего понимания этих фактов, так как его основной мыслью является убеждение, что одни и те же явления воспринимаются и понимаются разными людьми совершенно различно, – я скажу, благодаря различному конституционному типу строения мозга. Наибольшее различие между нами заключается, однако, не в том, что мы говорим, так сказать, на разных языках об одном и том же, а в том, что мы придаем разные значения познавательным типам человека. Для О. Шпенглера античный, магический и фаустовский типы принадлежат его живым организованным единицам высшего порядка – культурам, которые для моего познания совершенно неприемлемы. Для меня – это конституционные типы реальных людей, которые в пределах той или иной расы и той или иной эпохи преимущественно создавали культуру. Я не сомневаюсь, что эти три типа отнюдь не ограничены одной какой-нибудь расой, одной культурой. И в период расцвета античной культуры были, может быть, отдельные люди, приближавшиеся, по крайней мере, по тем или иным комплексам отдельных генотипных признаков к магическому или фаустовскому человеку, только они не играли существенной роли в создании культуры той эпохи, вероятно, потому, что форма их познания была слишком далека от формы познания большинства их современников. И во всяком случае в современную эпоху наряду друг с другом одновременно существуют все три типа: формативисты, субстанционалисты и функционалисты. Массы населения и теперь, как и во времена Перикла, принадлежат к формативистам. Достаточно представить себе религиозные верования провансальского или неаполитанского крестьянина-католика с его многочисленными мадоннами и святыми Януариями или русского крестьянина с Николой-вешним и Николой-зимним, чтобы убедиться, что они в этом отношении такие же формативисты, как и греки, почитавшие Зевса и Аполлона. При более высоком уровне образования, т. е. при большей полноте условных рефлексов, это почитание статуй и икон может исчезнуть, но конституционный тип формативиста остается. В школе такой формативист может прекрасно пройти арифметику и геометрию, по крайней мере, на плоскости, но тригонометрию разве только заучит, на математический факультет высшей школы не пойдет, но может достичь величайших успехов в области научной морфологии и систематики. Всякий современный природный скульптор, конечно, преимущественно «формативист». И если моему пониманию нервно-психических процессов всего ближе стоит геометрическая модель мозговых центров, связанных твердыми проводящими нервный ток фибриллями, то это – ясное доказательство преобладания в моем познавательном типе формативистической конституции.