В ее постели - Дебора Макгилливрей

Деймиан улыбнулся:

– Рыцарский кодекс гласит, что рыцарь должен защищать свою даму. Если она не пустит меня в свою постель, мне придется устроиться на тюфяке на полу. – Бросив последний взгляд на лестничный колодец, он отправился исполнять свою охранную миссию.

Эйтин резко села в кровати, когда он распахнул дверь. На ней была только тонкая ночная рубашка, такая прозрачная, что это чуть не погубило его. Темные круги грудей отчетливо выделялись на фоне бледной ткани, вызвав волчью улыбку на его лице, эти вершинки выступили тем явственнее, чем ближе Деймиан подходил к кровати. Даже в свете свечи он увидел, как Эйтин залилась краской и потянула на себя одеяло из волчьих шкур, прикрывая грудь. Длинные волосы были заплетены; коса спускалась через правое плечо до самой постели.

Широко распахнутые глаза придавали Эйтин невинный вид. Он знал, что это ложь. Эйтин – мастерица обмана. Только когда он смотрел на нее, то не мог дышать, не говоря уже о том, чтобы думать, что она скрывает от него. Она была просто отчаянно нужна ему.

– Что вы здесь делаете, лорд Рейвенхок? – Она постаралась, чтобы голос звучал ворчливо, надменно.

– Сними свою рубашку, Эйтин. – Он начал расстегивать перевязь.

– Пойдите поцелуйте своего коня в задницу, милорд, – огрызнулась она, слегка раздув ноздри. Было ли это от растущего желания или от гнева, он не мог сказать. Возможно, и от того, и от другого.

– Ты уже говорила это прошлый раз, – заметил он, ухмыляясь. – А миледи сегодня изображает недотрогу, холодную и неприступную. Согласен. Потому-то я и подумал, что тебе может понадобиться грелка в постель.

– Она не холодная, милорд. Так что можете продолжать свой путь дальше по коридору… или в конюшню, – парировала она.

– Верно, не холодная. – Он наклонился и прислонил меч к стене, на расстоянии вытянутой руки от кровати, затем сел на край. – Но бывает и другой холод, Эйтин, который проникает не в тело, а в душу. Он идет от одиночества. Тебе когда-нибудь бывает одиноко, девочка?

Он увидел такую печаль, такую тоску в ее глазах, но она подтянула колени к груди и отвела глаза. Биение его сердца замедлилось, ее боль стала его болью.

– Пожалуйста… – чуть слышно прошептала она.

– Пожалуйста что, Огненный Цветок? Ведь именно это означает твое имя, не так ли? – Взяв в руку ее косу, он поиграл с ней. – Думаю, имя тебе прекрасно подходит. У тебя горячий, огненный нрав и…

Ее голова дернулась вверх. Печаль была все еще настолько осязаемой, что казалась почти живой силой между ними.

– Если ты скажешь «веснушки», я… я пну тебя.

Деймиан усмехнулся, хотя все в нем хотело смягчить ее боль, вызвать улыбку на прекрасном лице.

– Веснушки? А, миледи, вы болезненно чувствительны, когда речь заходит о них? Даже при ярком солнечном свете я едва замечаю их. При свете свечей их совсем не видно.

– Не смейся надо мной, Деймиан Сент-Джайлз, или я… я…

Он протянул руку и пальцем приподнял ее подбородок.

– Я не смеюсь над тобой. Веснушки – божественные отметины, Огненный Цветок. К примеру, раз у тебя есть веснушки в одном месте – на носу, – значит, может быть, есть по крайней мере одна или две… или три… где-нибудь еще. Мужчина может провести полночи, отыскивая их. – «Может провести полжизни», хотел сказать он, но побоялся, что она еще не в настроении услышать это. – А поскольку я оказался внезапно пленен веснушками, это будут поиски, достойные рыцаря Шеллона.

Эйтин скрестила руки на груди и спрятала голову в коленях.

– Ох, уходи, – последовала приглушенная просьба.

Все еще играя с косой, он усмехнулся:

– Плачь, и утром у тебя будут опухшие глаза и большой красный нос. Что скорее всего сделает твои веснушки еще заметнее.

– Я могу возненавидеть тебя, Сент-Джайлз. – Ее ореховые глаза метали в него молнии. Слова, может, и имели бы какую-то силу, если б ее подбородок не дрожал.

Большим пальцем он провел по едва заметной впадинке на подбородке. Кто-то мог бы посчитать эту крошечную ямочку изъяном в совершенстве ее красоты. Но не он. Это делало Эйтин более реальной. Чувства переполнили его, когда больше не осталось никаких сомнений, что он смотрит в лицо, которое являлось ему в снах, которое помогало ему цепляться за жизнь, когда он готов был сдаться, потому что все его существование было пустым. Он хотел в жизни большего, хотел корни, дом, сыновей, таких как Моффет. Быть может, дочку с этими колдовскими глазами.

– Возненавидеть меня? – Он отрицательно покачал головой. – Ты негодуешь на то, что я вошел в твою жизнь, где ты имела заключительное слово во всем. Теперь я говорю тебе, что и как будет. Тебе это не нравится. Слишком долго ты поступала по своему усмотрению. Дай время, Эйтин. Мы научимся трудиться вместе на благо Глен-Шейна. Ты будешь делать то, что хорошо для твоих людей. Я тоже. Они теперь и мои люди. Когда ты поверишь в это – поверишь мне, – возможно, ты также доверишь мне свои секреты, которые так ревностно охраняешь.

Она отвела взгляд.

– Трусиха, – усмехнулся он.

Эйтин резко вскинула голову.

– Я не трусиха.

Она замахнулась, чтобы ударить его, но он снова схватил ее за запястье прежде, чем ладонь соприкоснулась с его лицом. Ухмыляясь, позволил ей попробовать вырваться, потом сунул ее ладонь в открытый ворот своей рубашки и приложил к груди, туда, где билось сердце.

– Я предупреждал тебя, Огненный Цветок, насчет попыток ударить меня.

Отвлеченная биением под рукой, она смотрела на то место, где ее ладонь соприкасалась с его телом, завороженная волшебством, зарождающимся между ними. Потом захлопала глазами, вспомнив его слова о наказании, которое последует, если она еще когда-нибудь попытается ударить его. Эйтин хотела убрать руку, будто обожглась, но он не отпускал.

– Прости, – прошептала она извинение.

Он громко рассмеялся.

– Я не верю, что ты сожалеешь о своем поступке.

Она едва сдержала улыбку.

– Ну хорошо, я не сожалею. Но я на самом деле хочу, чтобы ты ушел.

– Этому я тоже не верю. Твое тело опровергает эти слова. – Он легонько коснулся тыльной стороной ладони темного круга ее груди. Тело Эйтин затрепетало. – Когда твое тело возбуждается, оно говорит со мной своими переменами. Нам не нужны слова, Эйтин. Слова могут лгать. Это – нет.

Он накрыл ее рот своим, не давая возможности запротестовать. Наверное, это несправедливо. К черту справедливость. Этой ночью он хочет быть с ней, обнимать ее в темноте, чувствовать, как ее сердце бьется рядом с его сердцем. Проснуться в теплом сиянии рассвета с нею в объятиях. Он воин. Всякий раз отправляясь на битву, он сражался, чтобы победить. Война, которую он разворачивал в ее постели, мало чем отличалась от прежних сражений. Он хотел завоевать сердце Эйтин, взять ее в заложники и никогда не отпускать. Возможно, он свяжет ее и будет щекотать павлиньим пером до тех пор, пока она не сдастся и не раскроет все свои секреты, как и свое тело.