Раб великого султана - Мика Валтари

– Я такой же добрый мусульманин, как и ты, хоть ты, может, и знаешь больше сур из Корана, чем я. Не такой я ученый, чтобы судить о тонкостях веры. Но мне все стало ясно в тот миг, когда я понял: ислам – это то же самое, что покорность воле Божьей, а Бог этот, именуемый на гортанном арабском языке Аллахом, – тот же самый Господь, которого, молясь и ругаясь, французы называют Sang Dieu, немцы – Herr Gott или Donnerwetter, люди же, знающие латынь, – Deus или Dominus.

Итак, все мои упреки ни к чему не привели. Антти упорно твердил, что пушки – его страсть и что солдатское жалованье есть солдатское жалованье, украшены ли золотые монеты профилем императора или арабскими закорючками. В конце концов брат подпер голову руками и погрузился в размышления, а потом взволнованным голосом сказал:

– Я даже сам не думал, что так люблю пушки, пока не почуял вновь запах раскаленного металла и удушливую пороховую гарь. О, поверь мне: самая пылкая женщина не может сравниться с горячей пушкой после пятого залпа. Когда Мустафа бен-Накир увидел, как много значат для меня эти литые орудия, он рассказал мне, что турецкий султан придумал новый способ перевозки даже самых огромных пушек. Металл для их изготовления переправляют по труднодоступным дорогам на верблюдах, а потом отливают орудия в том месте, где собираются пустить их в ход. До сих пор такое никому не приходило в голову, и мне хотелось бы увидеть своими глазами, как это выглядит на деле. Ведь Мустафа не смог ничего мне толком объяснить, но, наслушавшись его рассказов, я мечтаю теперь попасть в Стамбул, столицу султана. Мустафа обещал мне, что замолвит за меня слово командующему султанской артиллерией.

Я схватился за голову, услышав о безумных планах брата. А Антти продолжил свою восторженную речь:

– Но сначала нам надо построить волнорез для Хайр-эд-Дина, чтобы его суда были надежно укрыты в порту даже во время самых сильных штормов. Хайр-эд-Дин осаждает испанскую крепость только для того, чтобы добыть отесанный камень для возведения волнолома и захватить побольше пленных, которых можно превратить в дешевых работников. Люди, попавшие на войне в плен, не получают платы за труд, довольствуясь хлебом и водой.

Антти так разговорился, что сам устыдился своей болтливости и принялся сосредоточенно гладить Раэля, который жался к его ногам. Потом брат мой любезно поинтересовался, не болит ли у меня что-нибудь, если я валяюсь на ложе с забинтованной головой? А когда я раздраженно рассказал Антти о том, что со мной случилось, он посочувствовал мне и, пытаясь утешить, промолвил:

– Благодари Бога, что у тебя такой крепкий череп, Микаэль: ты уже столько раз получал по башке, что я и со счета сбился. Но каждый удар всегда предвещал крутой поворот наших судеб. Помнишь, как это было, когда мы прибыли в достославный парижский университет или когда бандиты треснули тебя по голове на постоялом дворе в немецких землях? Так что, полагаю, сие событие явно предрекает нам какие-то перемены, и меня удивляет лишь одно: почему ничего подобного не случилось перед тем, как мы угодили в лапы к мусульманам? Но теперь-то все в полном порядке, и скверно в этой истории только то, что в твоем собственном доме тебе заехал дубиной по лбу глухонемой раб.

На лице Антти заиграла широкая улыбка. Я же никак не мог понять, что смешного он видит в моем несчастье?!

2

Через несколько дней я почувствовал, что силы возвращаются ко мне и что я уже могу держаться на ногах. Но замечая, что кто-то подходит ко мне, я по-прежнему поспешно вытягивался на ложе, ибо не имел ни малейшего желания болтаться среди осаждающих испанскую крепость и, возможно, столкнуться нос к носу с капитаном де Варгасом, который наверняка не питал ко мне дружеских чувств. Абу эль-Касим рассказал мне, что сразу же после моего визита капитан де Варгас послал быстрый парусник в Картахену. А Хайр-эд-Дин теперь спешно готовился к штурму испанской крепости и принимал в свои ряды каждого, кто мог держать в руках оружие и мечтал без хлопот попасть в рай, погибнув в бою с неверными.

Но планы Хайр-эд-Дина были до некоторой степени нарушены тем, что капитан де Варгас, невзирая на протесты своего доминиканца, велел повесить на крепостной стене двух молодых мавров, которым по приказу Хайр-эд-Дина удалось проникнуть в крепость задолго до появления их господина в Алжире.

Обо всем этом поведал один предатель-испанец, которому осточертела осада и который, выбрав ночь потемнее, переплыл через залив к людям Хайр-эд-Дина. Этот человек рассказал также, что в крепости много раненых, что стены растрескались, что испанцам не хватает пищи, воды и пороха и что гарнизон хотел бы начать переговоры, но капитан де Варгас уперся и не соглашается. И когда знамя Кастилии упало, сбитое ядром, сам Варгас встал на верхушке башни как живая мачта, с флагом в левой руке, и заявил, что каждого, кто только заикнется о капитуляции, он повелит немедленно заковать в цепи.

Но через несколько дней в стенах крепости удалось проделать большие проломы, и Хайр-эд-Дин приказал своим людям сооружать плоты из связанных лодок, носы которых были защищены фашинами. Сам же он решил провести ночь в одиночестве, постом и молитвами готовя себя к решающему штурму.

После вечернего намаза у моего ложа собрались Антти, Абу эль-Касим и Мустафа бен-Накир. Немного поболтав о всякой всячине, они внезапно набросились на меня и, пользуясь численным превосходством, вытащили меня из постели, ощупали мои руки, ноги и голову. И возблагодарили Аллаха за то, что Он так быстро исцелил меня. А Мустафа бен-Накир изрек:

– Ах, Микаэль, как же я рад, что завтра ты сможешь участвовать в штурме и заработать себе место в раю!

Ноги у меня подкосились, и я рухнул бы на пол, если бы сильная рука Антти вовремя не подхватила меня. Я начал душераздирающе стонать и жаловаться, что у меня темнеет в глазах, но пообещал поползти из последних сил на берег, чтобы хотя бы как лекарь помочь при штурме, не прося за это никакой награды.

Мустафа бен-Накир посмотрел на меня глазами, в которых плясали искры, и осведомился:

– Надеюсь, тебя не охватил страх, Микаэль? Брат твой Антти и я решили ринуться на штурм в головной лодке и первыми взобраться на стены, чтобы вырвать знамя Кастилии из рук капитана де Варгаса. Помня о нашей дружбе, мы хотим взять тебя с собой, чтобы ты разделил с нами славу и богатую награду.

Разозлившись, я ответил:

– Страх? А что это такое – страх? Лишь звук пустой… Просто я никогда не был тщеславным и потому не стремлюсь стать героем. Я – человек мирный, да вдобавок сраженный тяжелым недугом…

Джулия, видимо, стояла за занавеской и слушала наш разговор. Заметив, что я едва держусь на ногах, она решительно шагнула вперед, вырвала меня из рук моих мучителей и помогла мне снова опуститься на ложе. А потом она сказала: