Не верь мне (СИ) - Ковалевская Алиса

— Хорошая попытка, — с сарказмом, холодно хмыкнула я. — Что же тебе мешало раньше ей обо всем рассказать? Ты ведь и о разводе ей ничего не сказал, — холодная усмешка превратилась в горькую улыбку. Я сжала край одеяла в пальцах, качнула головой. — Все то время, что мы были вместе, я молчала, ждала от тебя обещанного «я разберусь с женой». И что, Олег? Что ты сделал? Ничего. Ты даже не пытался ничего сделать.

— Алин… Там всё слишком сложно…

— Конечно, — короткий, сдавленный смешок. Мне хотелось кричать, хотелось выплеснуть из себя всё то разочарование, что давило изнутри. Сложно… — Конечно, сложно! — возмущенно выдохнула. — У тебя все всегда слишком сложно, Громов! Это у меня все просто. Я верила тебе, слепо доверяла, а ты…

— А я тебя любил, хотя это ни в какие рамки не вписывалось. Любил и люблю, черт тебя подери! — зарычал он теперь уже глухо, опаляя яростью, рвавшейся из темени его глаз. — Я загнал себя в преисподнюю, Алина, и выбраться оттуда так просто не могу! Аня ведь не виновата ни в чем. Думаешь, я мог так просто прийти и заявить, что развожусь с ней?

— Ты обещал мне! Обещал, что все уладишь!

— И я бы уладил! — развел руками, заходил по комнате. — Уладил бы! После того, как ты родила, я бы поехал к ней и достучался бы до неё.

— А если нет? Если бы не достучался? Так бы и бегал от меня к ней? Я бы так и жила с осознанием, что всего лишь твоя любовница, а она — законная жена.

— Раньше тебя это не волновало, — покривил уголком рта Олег, снова посмотрев на меня.

— Раньше у меня не было Яны, — вздернула подбородок. — Хватит, Олег, — вдруг поняла, что дико устала. И дело было не только в том, что устала я физически. Нет. Устала от вранья, от жалких оправданий, от фраз, ведущих в одно сплошное никуда. Не хочу. Не хо-чу. Больше ничего не хочу. — Пожалуйста, больше не приходи ко мне. Я не желаю тебя видеть.

Это я сказала уже совершенно спокойно, ровно. Олег остановился. Долгие секунды мы смотрели друг другу в глаза — совершенно чужие. Он был мне чужим. Не мой. Наивная… Я даже сейчас всё ещё была его, а он моим — нет. Ни сейчас, ни вчера, ни неделю и ни месяц назад. Он принадлежал девушке с убранного на чердак портрета. Девушке с красивой крупной родинкой на шее. Я как-то само собой коснулась ключиц, провела выше. Не мне — ей. Анне.

— Хочешь, чтобы я исчез из твоей жизни? — нарушил молчание Олег. Мрачно хмыкнув, он приблизился к постели. Склонился, смотря мне прямо в душу. Что-то в нём неуловимо поменялось. Как будто за то время, что в палате стояла тишина, он успел что-то взвесить, перестроить, позволить темноте окончательно поглотить светлое. — Уверена? — бархат и сталь в голосе.

— Уверена, — ответила, не давая себе ни единой возможности засомневаться в собственных словах. — Я хочу забыть тебя и всё, что произошло. Хочу начать новую жизнь.

— Без меня.

— Без тебя.

Глава 42

Алина

— Не стоило тебе приходить, девочка. Поберегла бы ты себя, — Вадим Козельский открыл передо мной дверь. — Но я рад… рад, что ты пришла.

Мы вошли в кабинет, едва ли не полностью отделанный деревом. Деревянные панели на стенах, широкий массивный стол, большой книжный шкаф с выставленными в нём томами в твёрдых переплётах. Никогда раньше я не бывала в этом доме, теперь же повод представился. К сожалению, далеко не радостный.

Я осмотрела кабинет, подошла к книжному шкафу и прочитала несколько названий на толстых корешках. Классика. В основном, русская. Мама говорила мне, что по тому, какие книги выбирает человек, можно судить о его характере. Добротные твердые переплеты с тиснеными буквами, произведения, не созданные для того, чтобы просто провести время, прочитать и забыть.

Коснулась одного из томов и, убрав руку, обернулась на Вадима.

— Я уже нормально себя чувствую, — выдавила я улыбку и проследила взглядом за тем, как, подойдя к бару, Вадим плеснул в стакан виски. Повернулся к окну и несколько мгновений задумчиво всматривался вдаль. На нем был черный костюм, черная рубашка. И сам он словно бы почернел. Как будто в погожий летний день резко набежали тучи. Скрыли солнце и погрузили только что освещенные улицы в тревожный и холодный полумрак.

Только что водитель привез нас с кладбища, где в гнетущем молчании гроб с телом Макса опустили в глубокую и вечную яму. Подойдя, его отец бросил поверх единственную розу, и могильщики принялись забрасывать гроб землей. Внутри меня было пусто. Странно пусто, только горло сжималось сожалением о том, что могло быть и чего не было. Чего не будет уже никогда. Янина никогда не увидит своего отца, не услышит его голос. А сам он… Больше никаких шансов. Потому что права переосмыслить хоть что-то он потерял в момент, когда сердце его остановилось. Навсегда.

Ехать в дом Козельских я не хотела. Думала вернуться в клинику, но Вадим попросил меня уделить ему немного времени. Отказать ему я не смогла, как и возразить против того, чтобы отправиться вместе с ним в пригород, где и находился дом.

— Яна поправится, — внезапно выговорил он, будто пытался вселить в меня уверенность. Но в том, что она поправится, я была уверена и сама. Даже не допускала иного расклада. Дочь уже перевели из инкубатора в палату, но вес её всё ещё оставался недостаточным. Благо, с дыханием больше никаких проблем не возникало, да и с остальными показателями всё было в порядке. Только этим утром я, сидя возле кроватки, касалась её кнопочки-носика, тёмных бровок и не могла поверить, что она реальна. Чувствовала её и всё ещё не могла поверить. Прекрасная… Такая прекрасная и такая родная.

— Поправится, не переживайте об этом, — подойдя, я осторожно коснулась его плеча ладонью.

Во время похорон у нас не было возможности сказать друг другу ничего более существенного, чем: «примите мои соболезнования» и короткого «спасибо» в ответ. Людей на похороны Макса приехало много, но, я была уверена, никто из них не был тем, кто бы мог назвать его другом. Не было среди них даже тех, кто любил и ценил его. Среди них почти не было даже тех, кто знал его, как Максима, а не как сына Вадима Козельского. Всего лишь формальность. Еще один повод для того, чтобы встретиться и обсудить дела, показать свое уважение, но не отдать дань памяти. Фальшивые…

— Мне очень жаль, Вадим. Я хотела остановить его, но он… — в который раз за несколько дней я пытаюсь остановить слезы?! Когда это закончится… Слизала с верхней губы слезинку.

— Ты ни в чем не виновата, Алиночка, — обернувшись, Козельский покачал головой. — Это моя вина. Моя и только моя. Макс забрал с собой еще совсем молоденькую девочку, которой жить бы и жить…

Я промолчала, не зная, что сказать. Позднее мне стало известно, что Макс все-таки добрался до того места, где проходила вечеринка. Та, про которую он говорил мне или какая-то ещё, уже не важно. Долго там он не задержался — перекинулся с приятелями несколькими фразами, а потом… Усадил в машину какую-то девушку и решил прокатиться. Прокатиться… На её месте должна была быть я. Эта мысль не давала мне покоя. Мысленно возвращаясь в тот день, когда Янина появилась на свет, когда Макс, в последний раз смотрел на меня, гоня внедорожник навстречу собственной смерти, я понимала, что мы несёмся в никуда. Что заправка в желто-зеленых цветах последний шанс не только для меня, но и для моей девочки. Понимала. Чувствовала. А та девушка… Был ли шанс у неё?

— Знаешь, — Козельский-старший отпил маленький глоток и поставил стакан на стол. Посмотрел на меня и продолжил: — Я потерял жену, когда Максу было десять. Ему была нужна мать. А я… — горькая усмешка. — Я не мог никем её заменить. Надо было жениться на хорошей женщине. Пусть бы и не было любви, чёрт с ней. Зато она смогла бы воспитать моего сына. А я… Вместо этого я отдалился от него. С головой ушел в работу, Макс же остался предоставленным сам себе. Я потерял жену, а он — мать. Именно об этом мне бы стоило помнить, именно об этом стоило чаще думать. А теперь я потерял и его. Я не хочу… — я видела, что слова даются ему тяжело, глаза блестят. — Не хочу потерять ещё и внучку, Алина. Она единственное, что у меня осталось.