Навсегда в твоем сердце - Эллисон Чейз

— Ты же знаешь, что, когда мы не одни, ты должна оставаться Недом.

В ее глазах загорелся упрямый огонек.

— Какая разница, если ты решил отослать меня из Харроувуда?

— Я не принимал такого решения.

Айви отвела глаза.

— Тогда что ты намерен делать, кроме как срывать свой гнев на ни в чем не повинных студентах?

— Мне жаль, что так случилось. — Саймон положил руку ей на плечо. — Но этот громила мог сломать тебе шею или…

— Или что?

Ответ застрял у маркиза в глотке, поскольку перед мысленным взором стали проноситься, сменяя друг друга, картины искалеченной, несчастной Айви. Он же лучше, чем кто-либо другой, знал, какая она хрупкая и уязвимая. Его рука бессильно упала с ее плеча. Он вмешался в пусть довольно грубую, но все же дружескую забаву, в которых сам множество раз участвовал в юности. Но он знал, Как много опасностей таит в себе жизнь, и неспособность защитить Айви от этих опасностей сводила его с ума.

Айви молча смотрела на него. Что бы она ни увидела, что бы ни поняла в эти минуты, это смягчило выражение ее лица.

— Ничего страшного, сказала она. — Я не пострадала, Престон тоже.

Спустя несколько минут экипаж остановился у офиса Бена.

— Я забыл там цилиндр, — сказал Саймон. — Подожди здесь.

Айви упрямо пошла за ним.

— Я с тобой.

— В этом нет смысла. Я вернусь через минуту.

Но Айви оставалась непреклонной.

— Любой шанс оказаться в академической среде — это для меня подарок, о котором я буду вспоминать всю оставшуюся жизнь.

Эти слова вызвали острую боль в сердце Саймона. Всю оставшуюся жизнь она проведет где-то еще — без него. Будет ли это облегчением? Выполнив свою миссию и навсегда покинув Харроувуд, она перестанет быть его тревогой и заботой. Ему не придется беспокоиться о ее счастье и благополучии… Великий Боже, ведь он даже не будет знать, жива она или мертва!

Да, конечно, он будет чувствовать неимоверное облегчение — а что еще можно чувствовать, не приобретя такую обузу? Но почему тогда так больно?

Бен еще не вернулся со встречи с попечителями, дверь его кабинета была закрыта, но не заперта. Войдя, Саймон подхватил свой цилиндр с того же самого места, куда бросил его, — с дивана, едва не смяв поля. Все правильно, незачем так хватать легкую шляпу. Ослабив хватку, он направился к двери, но остановился, увидев, что Айви внимательно рассматривает книги на полке. Ее лицо светилось искренним интересом.

Саймон остановился у двери.

— Пойдем. Ты же знаешь, что в моей библиотеке есть те же самые книги и ты их можешь читать в любое время.

— Да, но мне никогда не приходилось видеть, какой текстовой материал имеет в своем кабинете декан отделения натурфилософии. — Она продолжила свое исследование. — Так, а это что?

Добравшись до угла, где полка упиралась в стену, она взяла лежащий сверху на книгах сложенный листок бумаги.

— Похоже, я не единственная женщина, допущенная в эти священные стены.

Саймон подошел ближе. На листке были видны зазубрины и монограмма, которую он сразу не заметил.

Айви положила листок на стол и разгладила. Наморщив нос, она провела пальцем по буквам. Ее брови удивленно выгнулись.

— Саймон, ты только посмотри! Это же инициалы твоей сестры!

Глава 16

— Дай это мне! — Саймон моментально оказался рядом и схватил бумагу. — В верхней части листка он увидел заглавные буквы Г и Б, а также строчные де над ними. На бумаге было написано только пять слов:

«Дорогой Саймон!

Прости меня, я…»

И все.

Испытывая острое разочарование, Саймон поднес бумагу ближе к глазам, словно желая рассмотреть продолжение письма, написанное невидимыми чернилами.

— Это действительно письмо Гвендолин, но, пропади все пропадом, почему она не продолжила его? Что она хотела сказать?

Айви всмотрелась в его лицо.

— Должно быть, ее прервали.

— Да, но кто? Когда я был здесь раньше, я снова задал вопрос, слышал ли кто-нибудь о ней. Колин и Эррол, как и вчера, ответили отрицательно, а Бен вел себя так, словно впервые услышал о ее отъезде из Лондона.

— Возможно, листок был здесь раньше, чем она уехала?

— Не может быть. Кто-нибудь заметил бы его. Письмо не могло лежать здесь много месяцев. Посмотри, оно даже не успело покрыться пылью. Гвендолин была в этой комнате совсем недавно.

— А может Бен Риверс лгать?

— Нет… по крайней мере я искренне надеюсь, что нет. — Вопрос Айви заставил Саймона похолодеть. — Пора обратиться к властям.

— Саймон, королева…

— Хорошо, давай поговорим о королеве. Она обвинила Гвендолин в воровстве, то есть в преступлении. Это означает, что одно только обнаружение Гвендолин не закроет дело. Она в беде — ее жизни и репутации угрожает опасность. Больше нельзя проявлять нерешительность. Королева не должна была требовать от тебя соблюдения полной тайны. Она повела себя скорее как взбалмошный ребенок, чем как монарх.

— Это несправедливо! — Айви расправила плечи и вздернула подбородок. — Виктория — одинокая молодая женщина, окруженная мужчинами, многие из которых считают, что она виновата уже в том, что родилась женщиной. Ты понимаешь, как может повлиять на ее правление скандал? Она посвятила свою жизнь служению стране и в обмен хочет для себя лишь одного — выйти замуж за человека, которого любит. — Она гордо подняла голову, сразу став выше ростом. — Действия твоей сестры поставили под угрозу это желание. Мне жаль, что леди Гвендолин пропала. И я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь тебе отыскать ее. Но я не могу позволить тебе уничтожить единственную мечту, которую Виктория оставила для себя.

Что-то особенное в тоне Айви помогло маркизу понять, что они говорят не только о королеве, но и о ней самой. Он понимал её мечты и разочарования, предполагал, что именно высокие стремления не позволили ей принять его предложение. Но он не имел возможности переделать общество, в котором они жили, не мог он и игнорировать реалии, как бы они ни влияли на королеву, его сестру или Айви.

— Королева сама подвергла опасности свою мечту, затеяв за спинами своих министров и советников любовную интрижку, — заявил он, исторгнув из уст Айви возмущенный вопль. — Точно так же необдуманные поступки моей сестры поставили под сомнение ее свободу и благополучие.

Айви прищурилась.

— Полагаю, теперь ты скажешь, что я подвергла опасности свое благополучие, уехав из дому в одиночестве и в мужской одежде?

— А разве нет?

Он мог бы сказать, что она подвергла опасности их обоих, упав в его объятия, но благоразумно промолчал. Она лишилась девственности, а он — всех преград, которые сам воздвиг вокруг себя после смерти Аурелии. Но все это уже нельзя было изменить.