Сумрачная дама - Лаура Морелли

Прозвучал нестройный хор из «Есть, сэр!»

Хэнкок шагнул вперед, Доминик старался не отставать.

– Подождите! – голос из машины заставил плечи Хэнкока недовольно опуститься. – Я идти!

Доминик увидел, как Хэнкок, прежде чем развернуться, собирается с духом. Остальные, глядя на него, тоже обернулись. Стефани, пытаясь вылезти из «Джимми», перекинул через борт одну ногу; ряса, которую он упрямо носил, мешала, и он вылезал с большим трудом. Тяжело дыша и скрипя своими старыми костями, он выбрался на землю и побежал к ним, поправляя рясу на ходу.

– Стефани… – начал Хэнкок.

– Нет, нет, нет. – Стефани с горящими глазами замахал на него рукой. – Я знаю, что вы сказать. Это слишком опасно, я должен остаться с машинами. Вы знаете, что проиграете эту битву, Волкер. – Он потянулся и дружески похлопал Хэнкока по щеке. – Идем, найдем мои реликвии, да? – Сияя, он захромал ко входу в шахту.

Хэнкок пробормотал сдавленное ругательство.

– Хорошо. Делайте что хотите, Стефани. Мне вас не остановить.

У входа в шахту их ждал лейтенант-коммандер Стаут. Он не входил, дожидаясь подкрепления. От отряда, с которым он покинул Ахен, осталось всего пять человек: они сгрудились вокруг него, чтобы согреться. Но решительность Стаута никуда не делась. Усы его искривились в улыбке.

– Хэнкок!

– Сэр! – Хэнкок отдал честь.

– Я слышал, что вы попали в переделку под Бонном. Идем, посмотрим, что у нас тут. – Стаут первым направился в медную шахту, высоко подняв фонарик. Тусклый луч с трудом пробивался через пронизывающий холод и тьму.

Длинный сводчатый тоннель резко уходил во мрак. Низкий потолок давил, а воздух был бы удушающим, не будь он таким ледяным. Доминик чувствовал, что его сжимающие ствол винтовки пальцы немеют от холода. Тоннель вилял и кое-где расширялся, образуя с разных сторон закутки и помещения.

Когда его глаза привыкли к темноте, Доминик начал замечать их. Сначала белки их глаз, потом их круглые, бледнеющие в слабом свете фонаря лица.

Гражданские.

Каким-то чудом умудрившиеся сбежать из Зигена во время боев выжившие. Сбившись маленькими группками в крошечных закутках тоннеля, они затравленными глазами смотрели, как мимо них идут строем американцы. Увидев, что они не вооружены, Стаут и Хэнкок перестали обращать на них внимание. Но страх в чужих глазах пронял Доминика до костей.

Он думал, что их совсем немного, возле входа в шахту, но чем глубже они заходили, тем более влажным делался воздух. Сделалось теплее; онемевшие от холода пальцы Доминика заныли. Потом появился запах. Это был знакомый по не блещущим санитарными условиями лагерям беженцев под Ахеном, но стократ усиленный замкнутым воздухом шахты запах человечества в худшем его проявлении. Пот. Моча. Экскременты. Один из молодых солдат рядом с Домиником тихо подавился, да и самого Доминика подташнивало, когда он периодически посматривал на пол, чтобы знать, куда ступает. В последнее время было так холодно, что он спал прямо в сапогах, и испачкать их чем-нибудь, что потом оставит пятно в спальном мешке, очень не хотелось. Но более насущной стала мысль, что запах был таким всепроникающим, что тут должно было быть очень много народу. Доминика замутило от ужаса.

– Будьте готовы. – Стаут, очевидно, опасался того же, что Доминик. Одну руку он держал на пистолете на бедре. Хэнкок тоже достал пистолет. В его тонких, элегантных пальцах некрасивое оружие выглядело неуместно.

Воздух пронзил резкий громкий звук. Он был жалобным и так сильно напомнил Доминику о доме, что сердце его забилось сильнее: это был плач младенца.

Только это не был обычный крик недовольного младенца. Этот был крик замерзшего, голодного, перепуганного ребенка, который выражал свое горе единственным доступным ему способом. Доминик тяжело сглотнул. По мере того, как они продвигались дальше, стала ясна страшная правда. Тоннель перед ними ветвился, проходя по нему, они встречали множество маленьких закутков, и все были набиты людьми. Никто из людей не стоял, все они в разных позах лежали и сидели на скамьях, камнях, немногочисленных койках. Женщины. Дети. Мужчины. Младенцы. Пробивавший непроглядную тьму свет фонарика обнаруживал сотни бледных перепачканных грязью лиц, взирающих на них с глубоким недоверием.

Казалось, что в этих шахтах в ожидании окончания войны скрывалось все население Зигена. Доминик хотел сказать им не бояться, что они не причинят им вреда, но по-немецки он не говорил. С ошеломлением он понял, что и им самим тоже нечего бояться. Это немцы, не полное решимости уничтожить армии союзников меньшинство, а настоящий народ Германии: люди, которые жили, спали и ели, не хотели ничего, кроме как вернуться к своей жизни и заняться тем, чем занимались до того, как война разорвала на куски их страну.

«Amerikaner».

Шепотом произнесенное каждым, кто разглядел их форму, это слово отскакивало от стен шахты шелестом недоверия. Доминик посмотрел в глаза маленькой девочке и машинально улыбнулся. Она тоже ему улыбнулась, но мать с наполненными ужасом глазами ахнула и покрепче прижала ее к себе.

Тоннель перешел в еще одну пещеру, такую большую, что фонарики не добивали до другого конца. Лежавшие на полу в пещере взрослые все как один повскакивали и прижались к стенам, посильнее заворачиваясь в свои отрепья и глядя на них в немом ужасе. Стефани попытался сказать по-немецки несколько ободряющих слов, но от такого коллективного страха увял даже его энтузиазм. Они молча смотрели друг на друга – и немцы, и американцы.

Все, кроме одного. В круг света вышел маленький мальчик. Его темные волосы сбились в грязные космы, но когда он поднял глаза, они оказались голубыми, как осколки драгоценных камней в луже грязи. Он подошел к лейтенант-коммандеру Стауту. Тот непонимающе замер.

Мальчик протянул руку и дотронулся до нашивки на полевой куртке Стаута. Шахта внезапно наполнилась его смехом – золотистые пузырьки радости в непроглядной тьме. Потом он пухленькой ручкой схватил Стаута за указательный палец и потащил за собой. Солдаты зачарованно, будто во сне, пошли за мальчиком. Он подвел их к большой металлической двери. Потянулся крошечным кулачком и принялся выстукивать по металлу сложную мелодию.

– Amerikaner, – чирикнул он.

Дверь со скрипом отворилась. Увидев одни лишь военные формы, Доминик с солдатами схватились за оружие. Но уставившиеся на них глаза были не немецкие. Если судить по нашивкам на перепачканной форме, они были британские, французские, американские. И при виде идущего по шахте вооруженного отряда союзников люди попадали на колени, кто-то из них разрыдался.

Ближайший к ним человек трясущимися руками схватил Стаута за рукава, не обращая никакого внимания на то, что ошеломленный офицер все еще держит его под прицелом пистолета.

– Пожалуйста, – взмолился он. –