Гейдар Алиев - Виктор Андриянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вручают эту картину, шутят…
— Конечно, Борис Николаевич, вы достойны ордена, но порядок есть порядок, ордена у вас еще будут, а вот картин, может, и не будет.
Я его поблагодарил и произнес одну из лучших речей в своей жизни.
— Какая разница, чем тебя награждают, важно, что работу твою замечают. Вы меня извините, Гейдар Алиевич, я вот что хочу сказать. Я вырос за этой рекой, в Замоскворечье… Мама у меня рабочая, батюшка в сорок втором погиб, а я стою перед вами, человеком, который представляет правительство страны. И для меня самая большая награда то, что я, мальчишка из Замоскворечья, где гонял с приятелями собак, прогуливал школу, сбегал с ребятами в кино «Ударник», сегодня имею честь стоять в Кремле перед двумя такими заслуженными людьми. Спасибо вам!
С подаренной картиной Борис Николаевич удалился.
Прошло много-много лет. Пастухов, первый заместитель министра иностранных дел России, прилетает в Баку. Встречи, переговоры… Алиев потряс гостя своей фантастической памятью — про тот комсомольский съезд, где они познакомились. Он помнил все.
— И до самых последних дней был таким — помнил все.
И то, что было вчера, и то, что было двадцать лет назад. Я был поражен.
«А вы помните свое 50–летие? — спросил Гейдар Алиевич Пастухова. — Как мы со Смиртюковым вам вручали картину?»
«Да, помню…»
«А хотите, я повторю, что тогда сказал: ордена еще будут, а картины такой, Борис Николаевич, у вас уже не будет…»
— Эта картина висит у меня на даче и сильно ее украшает, — растроганно говорит Пастухов. — Ранняя весна, подмосковные березы… Смотрю сейчас на нее и снова вспоминаю Гейдара Алиевича Алиева. Он умел ценить добро…
Какое у вас хобби?
Рыжков, Баталин, Бирюков, Конарев, Пастухов, в общем-то, люди одного круга с Алиевым. А каким он запомнился подчиненным? Три года помощником Алиева, первого заместителя Председателя Совета Министров СССР, работал Александр Тимофеевич Гаврилов, журналист, ученый, издатель. До встречи с Гавриловым Алиев познакомился с десятком кандидатов, которых подобрали сотрудники Управления делами — с кем-то заочно, по анкете, с кем-то и лично. И вот настала очередь Гаврилова.
Узнав о приглашении, Александр Тимофеевич решил посоветоваться с одним из старых газетчиков, который хорошо знал Алиева. Вот как пересказывает сейчас Гаврилов ту беседу в мае 1984 года.
«Имей в виду, — что это человек Востока, а Восток, как известно, дело тонкое. Второе — это человек из КГБ, пытаться как-то обвести его вокруг пальца, хитрить — бесполезно, да и зачем? За ним — знание психологии, большой опыт работы в серьезном ведомстве и в ЦК республики. И третье, что я мог бы тебе посоветовать: в любых обстоятельствах, если он будет хвалить одного человека, не вздумай и ты его хвалить. — «Кто же этот человек?» — «Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе».
Вот с таким напутствием Гаврилов пошел на беседу к Алиеву, на второй этаж кремлевского корпуса Совмина в кабинет, где когда-то работал Вячеслав Михайлович Молотов. В приемной секретарь встретила улыбкой: «Гейдар Алиевич просит извинить его, сейчас он закончит встречу и примет вас». Прошло не больше десяти минут, и Гаврилова пригласили в кабинет.
— Позже я не раз убеждался: для Алиева характерны предельная точность, даже пунктуальность. Этого он требовал и от других.
Алиев вышел из-за стола, протянул руку:
— Садитесь, пожалуйста, Александр Тимофеевич. Чем вы увлекаетесь, какое у вас хобби?
— Вы знаете, Гейдар Алиевич, хобби у меня нет, — отвечает Гаврилов.
— А рыбалкой, допустим, увлекаетесь?
— Нет.
— А охотой?
— Нет.
— А марки собираете?
— Нет.
— А все-таки, чем вы увлекаетесь?
— Люблю читать. Люблю писать.
— И я люблю читать и писать, — отзывается Алиев. — Вы, наверное, читали мои выступления? — Гаврилов кивнул. — Как бы вы очень кратко охарактеризовали мой стиль?
— Публицистичность, — нашел формулу Александр Тимофеевич.
— Правильно!
Но на этом их знакомство не закончилось.
— Я вас, можно сказать, не знаю, — продолжал Гейдар Алиевич. — И когда я вас беру своим помощником, я все же рискую.
— Но и я ведь рискую, — в тон ему ответил Гаврилов. — Если я не справлюсь, разбираться придется мне самому.
Алиеву ответ понравился. Заметил, что не бросал людей, с которыми работал. Если даже приходилось с кем-то расставаться, то так, чтобы человек ни в чем не терял.
— Это я могу вам пообещать.
— Гейдар Алиевич, меня это устраивает. А жизнь — вообще риск.
— Что ж, оформляйте документы, — улыбнулся Алиев, — и приступайте к работе.
Три года Гаврилов работал с Алиевым. О своем шефе сохранил самые добрые чувства. Убежден: Алиев мог сделать для страны еще очень много полезного.
Завершая их первую встречу, Алиев заметил: «Все, что я вам поручаю, остается между нами. Если вы сочтете необходимым что-либо доложить мне лично, пожалуйста, докладывайте». Правда, не всем в секретариате первого вице-премьера это понравилось — среди чиновников всегда идет борьба за доступ в начальственный кабинет, всегда находятся завистники. Но что с ними поделаешь?! Зависть неистребима, как неистребимы коварство, двуличность, злоба… С этим ни христианская мораль, ни коммунистическая нравственность ничего поделать не могли. Впрочем, есть ли нравственность коммунистическая или религиозная? Пожалуй, нет. Есть просто нравственность. Или — нет.
Кстати, Гейдар Алиевич спрашивал своих сотрудников об увлечениях не просто так. Это был его коронный вопрос. Он был уверен, если человек увлекается, скажем, рыбалкой, то уже с понедельника думает только о крючках, червяках, подкормке… А это мешает работе. Конечно, можно было поспорить с Алиевым, что не всегда это мешает делу, и привести много примеров, но он стоял на своем.
— В 8.45 он уже был на работе, — рассказывает Гаврилов. — За исключением тех дней, когда по протоколу кого-то провожал или встречал. Я приходил в восемь. Просматривал почту — тассовки, другие материалы, подчеркивал, на что следовало обратить внимание.
В 9.15 рабочий день начинался официально — звонки, приемы, встречи, совещания. Алиев абсолютно точно планировал свое рабочее время. Конечно, жизнь вносила поправки, но в основном все было предусмотрено, и это позволяло вести большое хозяйство организованно и четко. Своего шефа мы уважали и чуть-чуть побаивались. Он ни к кому не применил жестких санкций, ни на кого никогда не накричал.
Но все знали, что не выполнить его поручение — невозможно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});