История и легенды древнего Рима - Марианна Алферова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Согласно теории Эриха Фромма Тиберий — классический пример садо-мазохистской личности. Причина его жестокости в неуверенности и слабости. Если вспомнить его детство, властолюбие матери и положение «обиженного» пасынка, то становится ясно, что постоянное давление изуродовало душу Тиберия. Желание преодолеть зависимость и высвободить свое «я» из оков превратило Тиберия в садиста.
«Нет большей власти над другим человеком, чем возможность безнаказанно причинять ему боль и страдания и видеть при этом его незащищенность. В этом-то и лежит основная суть садизма — наслаждение своим полным господством и властью над другим человеком…» (Эрих Фромм).
«Что вам писать, почтеннейшие отцы сенаторы, или как писать, или о чем в настоящее время совсем не писать? Если я это знаю, пусть боги и богини нашлют на меня еще более тягостные страдания, нежели те, которые я всякий день ощущаю и которые влекут меня к гибели», — пишет Тиберий сенату с острова Капри (Тацит).
Возможно, у читателей может возникнуть впечатление, что Тиберия одолели муки совести. Но нет. Причина его страдания — невыносимое чувство одиночества.
Когда он был моложе, доводы разума притупляли его ненависть и презрение к людям. Разум подсказывал, что нельзя давать волю злобе. Он старался быть мудрым и справедливым правителем, даже если душа требовала чьей-то крови. Он одергивал льстецов — да он и не любил лесть — и делал вид, что его не задевают насмешливые стишки. Сам он был почтителен и с сенаторами, и с консулами. Но с каждым годом обиды накапливались, ненависть росла и сдерживать себя становилось все труднее. Все чаще страх потерять свою власть заставлял его убивать. Но смерти этих несчастных не приносили ему радости. Напротив — каждая смерть вызывала невыносимую боль: ведь он стремился безгранично властвовать над чужой жизнью и, убивая, терял эту власть.
Любимец народа Германик, — этакий идеальный герой, чьи заслуги явно преувеличены, чей образ похож на легенду. Он старается честно исполнить свой долг, человек скорее прошлого, чем будущего, прекрасный семьянин, преданный полководец принцепса, поэт. Молва приписывает ему республиканские убеждения. Но вряд ли этот человек способен изменить судьбу народа. Странные мечты о республике, как фантомы, еще долго будут бродить по Риму, становясь все более несбыточными. Германика нельзя заподозрить в попытке захватить власть: никогда он не пытался любовь легионов повернуть против Тиберия. Да дядя-принцепс Тиберий вряд ли его всерьез подозревал. Властелин Рима примитивно завидовал Германику. Не военной славе Германика — Тиберий и сам во времена Августа одержал немало побед, — а обаянию молодого полководца, его умению держаться, и главное, той любви, которую народ питал к Германику — наверняка (считал Тиберий) незаслуженной. Ведь он, Тиберий, куда умнее, и как полководец — талантливее, и как политик — прозорливее. Но почему-то не любим. Хоть умри, не любим, и всё.
Мать Тиберия и вдова Августа Ливия. В молодости — женщина божественной красоты и до самой смерти — необыкновенного ума; интриганка, способная на любые поступки, чье властолюбие не сможет насытиться никогда. Она была «хорошей помощницей в хитроумных замыслах мужа» (Тацит), однако сам Август опасался Ливии и заранее составлял планы бесед с женой, дабы не сказать что-нибудь лишнее.
Супруга Германика Агриппина. Она тоже честолюбива, дерзка, надменна, но вряд ли достаточно умна, и уж никак не хитра, и не способна плести интригу, скрывать свои чувства и льстить. Все, что она может — это устроить скандал, вызвать раздражение и ничего не добиться. Вот она приходит к Тиберию просить за подругу, но просит дерзко, неумело, не желая унижаться: она требует — не просит. А Тиберий в ответ ехидно цитирует греческий стих: «Ты, дочка, считаешь оскорблением, что не царствуешь». Женщину с характером Агриппины такие обвинения должны привести в бешенство, вызвать поток гневных воплей, которые легко квалифицировать как измену и заговор.
Сеян — префект претория. Человек более чем скромного положения, задумавший если не стать принцепсом, то хотя бы быть вторым человеком в государстве. Дамский угодник и человек без стыда и совести, сумевший протоптать дорожку к сердцу Тиберия. После того, как Сеян своим телом заслонил принцепса от падающих камней — во время обеда в гроте случился обвал, — доверие к нему Тиберия стало практически безграничным.
Германик и Сеян — как два гения Тиберия, один добрый, другой злой.
Вот действующие лица разыгранной во времена Тиберия драмы. Все герои так и просятся на страницы грандиозного романа. Но Тацит писал все же историю, а не литературное произведение. Грейвз влил в страницы «Анналов» Тацита потоки черной краски, и вообразил, что добавил занимательности своему роману «Я, Клавдий».
После подавления бунта в легионах Германик вел в Германии войну, его действия были успешны, но не так уж блестящи для полководца, которого сравнивали с Александром Македонским. И, главное, война эта была бесперспективна: слишком много усилий и человеческих жертв требовалось для покорения германских племен. Однако одну важную миссию Германик исполнил: восстановил престиж римской армии после уничтожения трех легионов Квинтилия Вара в Тевтобургском лесу. После этого Тиберий — достаточно умный и опытный политик, — отозвал Германика, а на его место поставил Друза. Отныне политика Рима на северо-восточных рубежах — не прямые военные действия, а интриги, направленные на то, чтобы поссорить германские племена друг с другом, а римляне должны умело пользоваться плодами этих распрей.
Чтобы отстранение от командования молодого полководца было не столь горьким, Тиберий устраивает для Германика триумф 26 мая 17 г. На колеснице вместе с триумфатором ехали пятеро его детей. Как он прекрасен! Толпа приветствовала своего кумира. Еще одна капля яда падает на и без того отравленную завистью душу Тиберия.
Принцепс отправил Германика на Восток — улаживать многочисленные проблемы Рима в этом регионе. А чтобы жизнь на Востоке не казалась любимцу народа слишком сладкой, Тиберий заменил наместника Сирии, человека, преданного Германику, на явного врага Пизона. Пизон понял свою миссию вполне определенно: его задача — устранить Германика, который явно мешал принцепсу.
Первым делом Германик совершил путешествие по Востоку, посетив самые достопамятные места, в том числе — Илион (Трою) и Афины. В Афины из уважения к этому городу Германик вошел лишь в сопровождении одного ликтора, в греческой одежде, и был встречен восторженно. Но едва Германик уехал, как тут же явился Пизон, объявил жителей древнего города выродками, в речах поносил и Германика, и афинян. Этот простой человек говорил, что думал, а делал то, что хотел он сам или его патрон.
Спорные дела в Армении, Каппадокии и Коммагене Германии уладил со славой для Рима, но свара с Пизоном не утихала. Пизон с капризностью климактеричной женщины устраивал скандалы, отменял решения Германика. Наместник был уверен в своей безнаказанности и поддержке в Риме. Наконец вражда достигла кульминации, Пизон уехал из Сирии, но его отъезд совпал с болезнью Германика. Пизон остановился в Селевкии и стал ждать известий из Антиохии, где Германии боролся с неведомой болезнью. Почему-то Пизон ожидал, что молодой, полный сил мужчина (Германику исполнилось 33 года) непременно должен умереть. Сам умирающий тоже уверен — ив своей близкой смерти, и в том, что его отравил Пизон. Подозрения лишь усиливало поведение жены Пизона Планцины. Планцина ненавидела Агриппину, всячески старалась поставить себя выше жены Германика. Дружба Планцины с некоей Мартиной, о которой ходили слухи, что эта женщина знает толк в ядах, выглядела более чем подозрительной. Предполагаемая благодарность принцепса казалась Пизону и Планцине столь очевидной, что они прибегли в борьбе с Германиком даже к колдовству, ход чрезвычайно опасный, если учесть, что за подобные выходки можно было поплатиться жизнью. В доме Германика находили свинцовые таблички с заговорами (вера в силу таких заговоров была очень сильна), куски полуобгорелых трупов.
Едва Германик умер, как Пизон тут же вернулся в Сирию и заявил, что отныне он вновь полновластный правитель. Дело дошло до прямого бунта с применением военной силы, Пизон проиграл и вынужден был вернуться в Рим.
Смерть Германика погрузила Рим в траур, люди в отчаянии осыпали храмы камнями за то, что боги позволили Германику умереть. Шествие Агриппины из Брундизия в Рим превратилось в настоящую демонстрацию. Две преторианские когорты, присланные Тиберием, сопровождали процессию. Урну с прахом Германика несли трибуны и центурионы, впереди — опущенные вниз фасции, не чищенные, лишенные украшений сигнумы. Чем ближе к Риму, тем больше народу, уже и консулы, и сенаторы вышли встречать погребальную процессию.
